Эпидемия D - Джереми Бейтс
– Можно и так… – сказал я, хотя не был от этого плана в восторге. Прокрасться ночью – это одно. А красться с первыми лучами солнца – совсем другое, и гораздо хуже.
Салли сказала:
– Можешь спать на диване прямо здесь и приглядывать за ним. Сейчас принесу тебе одеяло.
Она исчезла наверху. Я надеялся, что она притащит одеяло со своей кровати, но она принесла лоскутное, видимо из гостевой спальни.
– Спасибо, – сказал я и отнес одеяло на диван. Поколебавшись, оглянулся. – И спасибо, что пригласила нас. Было очень классно.
– Согласна, – сказала она с улыбкой. – Спокойной ночи, Бен.
– Спокойной ночи, – сказал я, устраиваясь на диване и натягивая одеяло до подбородка.
Выходя из гостиной, она выключила свет, и черная ночь навалилась на меня всей своей тяжестью.
Через несколько минут я заснул, представляя, что все-таки поцеловал Салли в губы.
Я спал беспокойно, бродил на задворках подсознания, иногда прорываясь на поверхность. В горле пересохло, мочевой пузырь не давал покоя, но решать эти проблемы я не хотел. Еще больше меня донимал смутный и далекий шепот: я не в своей постели, я где-то, где мне быть не надо. Поэтому я сосредоточился на том, чтобы погрузиться во тьму, глубже, глубже и еще глубже.
Там я столкнулся с Бриттани – по крайней мере, она явилась мне во сне.
Каждый вечер перед сном я знал: с вероятностью пятьдесят на пятьдесят она мне приснится. И всегда надеялся, что этого не будет. Эти сны обычно оборачивались кошмарами, и даже те немногие, что были хорошими, при пробуждении заставляли меня тосковать и скучать по ней еще больше, чем когда-либо.
Сегодняшний сон оказался плохим.
Мы с Бриттани вместе строим замок из песка, орудуем зелеными и синими ведерками из пластика и такими же лопатками. Середина июля, солнце палит нам в спины. Вокруг привычные звуки пляжа: ухают голодные чайки, визжат и смеются дети, кричат и вопят подростки, которые кидают тарелку или играют в волейбол. Я поднимаю от замка глаза – где мама? Среди летней толпы ее нет. Наверное, пошла искать моих братьев, их тоже не видно.
Значит, за Брит отвечаю я.
Некоторое время я, откинувшись на локти, смотрю по сторонам. Кругом загорелые тела, люди наслаждаются солнцем. Родители пасут в легких волнах своих детей, на ком-то надувные нарукавники или даже спасательные жилеты, кто-то плещется, вцепившись в доски для серфинга. Вдоль берега, держась за руки, прогуливаются парочки. Отдыхающие – их много! – нежатся под зонтиками, уничтожают гамбургеры, соленую картошку фри и тающее в рожках мороженое.
Устав от безделья, я поворачиваюсь к песочному замку – Бриттани нет. Я в панике, но вот вижу ее в океане, довольно далеко от берега, каким-то образом она плывет, хотя плавать не умеет. Вместо красного, как помидор, купальника и радужной ленты на ней розово-голубой кожаный баварский костюмчик, один из самых ее любимых, – он был на ней в день, когда собака разорвала ей горло.
Я оглядываюсь – где спасатель? Пляж вдруг опустел. Я кричу Бриттани: вернись! Но она будто не слышит и плывет дальше на спине. Прыгаю в воду, чтобы ее спасти, в следующую секунду я уже рядом с ней, мы оба лениво плывем на спине под палящим солнцем. Надо взять ее за руку и вытянуть на берег, но мне кажется, что здесь, где мы сейчас, все хорошо и спокойно.
В спокойной воде вдруг ясно возникает спинной плавник, он взрезает поверхность воды, как горячий нож масло. И движется вокруг нас, оставляя за собой рябь.
Я хочу предупредить Бриттани, но не могу говорить. Хочу подплыть к ней, защитить ее – я никогда не умирал в своих снах, только Брит, значит, если доберусь до нее, на этот раз ее спасу.
Но уже поздно. Как всегда – слишком поздно. Из воды огромной серой пулей выныривает голова акулы. Зияющая пасть сверкает зубами-стрелами – их много даже для глубоководного чудовища. С какой-то ухмылкой оно накидывается на мою сестренку, которая не знает, какая ей угрожает опасность.
Я бросаю оказавшийся в руке камень. Он ударяется в акулью броню, не причинив чудищу никакого вреда. Я кричу на нее – стой! На меня смотрит черная бусина глаза, акула словно говорит мне: братишка Бенни, чтобы спасти сестру, этого мало.
В этом сне спасти ее не получится. Розовые десны акулы выскакивают из пасти, ряды кинжалов щелкают – и уносят с собой половину Бриттани. От нее остается только голова, плечи и руки (обрубки мяса), и они лениво плывут по синей, переливающейся под солнцем воде, которая быстро окрашивается в ярко-красный цвет.
С берега я слышу истерические крики мамы – сделай что-нибудь!
Но что-то делать уже поздно. Бриттани не лежит в постели, растертая согревающей мазью. И завтра не выскочит к завтраку здоровая, разве что с легким насморком. У нее не ветрянка, не бронхит, не коклюш. Она не спит, не прикидывается спящей, плотно зажмурив глаза. Нет, ничего такого, и ничего этого больше не будет. Ее не вылечит врач. Ей не помогу я. Не поможет даже Господь Бог.
Потому что Бриттани умерла, и назад ее не вернуть.
Глава 22. Настоящее
Под звяканье стекла в рюкзаке, с пластиковым пакетом на левом запястье я отпер и открыл дверь в свою квартиру. Пластиковый пакет бросил на кровать, стянул с плеч рюкзак и с шумом поставил на кухонную стойку. Мне удалось втиснуть в него три пакета молока, три бутылки виски и бутылку шардоне.
Поставил чайник на плиту, подошел к кровати и высыпал содержимое пластикового пакета на матрас. Там было семь фоторамок, которые я купил в сувенирном магазине по дороге в квартиру. Я сорвал с них хлипкую упаковку и отнес к столу. Несколько дней назад я пролистал мамин альбом с фотографиями, который она перед смертью завещала бабушке, но в итоге он попал ко мне. Фотографии 4 × 6 дюйма, все с датами, чуть выцветшие, в целлофане. Они шли в хронологическом порядке, начиная с года моего рождения в 1978 году и заканчивая 1985 годом (рядом с каждой фотографией мама на клейкой ленте ставила дату с коротким объяснением). На последней фотографии Бриттани сидела на качелях, подвешенных к клену на нашем заднем дворе. С десяток оставшихся страниц были пустыми. После смерти Бриттани родители перестали фотографировать.
Я взял с компьютерного стола отобранные фотографии
