Золотое правило молчания - Галина Владимировна Романова
— В помещении паспортного стола не было отопления?
— Не было. Здание особняком от райотдела стояло. Метрах в десяти. На окнах решетки, дверь железная, — почему-то с печалью произнес Иван Николаевич. — Вот она там и… И погибла.
— Кто? Беременная сотрудница паспортного стола?
Фокин почувствовал, как шевелятся на затылке волосы.
— Да. Кричала так, что пожарные, приехавшие на вызов, плакали. Но ничего не смогли сделать. Дверь заклинило. Решетки на окнах мертво стояли. Так и сгорела заживо.
— Это мог быть поджог, Иван Николаевич?
— Не знаю. Комиссия работала. Установили, что из-за обогревателя случилось замыкание. Тут так кстати стопка ее объяснительных у начальника райотдела в столе обнаружилась. Списали все на ее недисциплинированность, повлекшую несчастный случай.
— Но как-то все вовремя, да? Орлов меняет паспорт, берет другую фамилию. И тут пожар в паспортном столе. А вдруг он был причастен к тому пожару?
Павел задумался, рассматривая притихшего Ивана Николаевича. Тот вдруг глянул на Фокина растерянно.
— Вот ни разу за минувшие годы подобная мысль не пришла никому в голову. Никто не связал этот пожар с Орловым.
— Потому что никто не знал, что он за день до своей гибели стал Ивушкиным. Никто, кроме сотрудника паспортного стола. А когда случился пожар?
— Думаете? — сразу понял его взгляд Иван Николаевич. — Вот сижу, вспоминаю… Сейчас, майор. Если не против, позвоню кое-кому, уточню, чтобы не вводить вас в заблуждение.
Павел был не против. Но в спину выходившему из кабинета Ивану Николаевичу посмотрел со смесью благодарности и раздражения.
То, что сейчас происходило в его кабинете, сбивало его с толку, заставляло сильно нервничать. Нет, конечно, приходили ему в голову мысли, что Ивушкина убили за какие-то его прежние дела. И он тихо для себя строил версию убийства на почве мести. Но чтобы, дернув за ниточку, потащить на свет божий такой клубок, не ожидал никоим образом.
Он уже знал, что скажет ему полковник, озвучь он ему свои тайные мысли.
— Ты сумасшедший, майор, соваться в те «лихие»? Это же болото! Те, кого тогда не посадили и не убили, давно добропорядочные граждане. И повесить на них что-то у тебя не выйдет. Завязнешь как муха в варенье. Не получится у тебя ничего! У тех, кто до тебя в те годы работал и жизнью рисковал, не вышло. А у тебя тем более!..
Все это Фокин знал и понимал, что стоит на зыбкой кочке, а кругом болото — в какую сторону ни глянь. Вот только краешек зацепили, а что полезло!
Иван Николаевич вернулся через пять минут. Лицо серое. Взгляд мятущийся.
— Как же я пропустил, майор?! Как… — Он уселся и с силой ударил себя кулаками по коленям. — Орлов получил новый паспорт в день, когда случился пожар. Из числа в число. Только не знал тогда никто об этом. И коллега мой, которому я сейчас звонил, не знал.
— Что Орлов по новому паспорту стал Ивушкиным?
— Да! Не знал. А как узнаешь? Все данные хранились в картотеке. Она сгорела. Дополнительная информация передавалась куда-то, но не сразу. Кто мог о нем что-то узнать, если сразу пожар! А на следующий день сам Орлов будто погибает. Он… он все заранее подготовил, сволочь! И документы новые себе организовал — не фальшивые, замечу, самые настоящие. И следы все уничтожил. Никто не узнал, что именно он стал Ивушкиным.
— И даже Агапов?
— Никто. Все его оплакивали. Искренне. И искали тех, кто его взорвал. А оказывается, он сам инсценировал свою гибель. Посадил на свое место кого-то…
— А кого?
— Кто же теперь узнает, майор? Залетных в ту пору было — пруд пруди. Мог случайного человека посадить за руль. И… Ну, Орлов! Ну, сволочь!
Иван Николаевич разволновался до такой степени, что полез в карман куртки за таблетками.
— Сколько их таких из девяностых выползло и живет себе тихо, а? Был Иванов, стал Сидоров. Как подумаю! Мосты за собой жгли, никого не жалея. Ведь, чтобы исчезнуть, Орлову пришлось девчонку-паспортистку убить и того, кого за руль своей машины посадил! Сволочь…
Чай все же Иван Николаевич решился выпить. Хорошо, что запас хорошей заварки у Фокина всегда имелся. Для таких вот неожиданных случаев берег в нижнем ящике стола, в жестяной красивой банке.
Заварил по всем правилам в старом глиняном чайнике. Жанка списала в утиль. Выбросить пыталась. Он не дал. На работу приволок, в тумбочку на нижнюю полку сунул. И забыл. Теперь вот пригодилось все: и чайник старый с растрескавшейся глазурью по бокам. И чай хороший.
— Вкусно. Спасибо, майор, уважил, — похвалил Иван Николаевич, наливая себе второй стакан. — Предвижу твой вопрос насчет того, кто мог отомстить Ивушкину. Ему ведь отомстили, к гадалке не ходи. И ответ мой тебя разочарует… Я не знаю! Всю Жоркину группировку сожрало время. Я все думал, что он один остался, потому что кто сел, кто сгинул. Кто сел и там сгинул. Кого рак сожрал. Кого убили еще в нулевые. Агапов, когда от дел отходить стал, по слухам, хорошие отступные своим ребятам выплатил. И они потом метались от одной банды к другой. Никого из его соратников не осталось. Так я думал… И тут Орлов всплыл! Нет… Из своих и чужих Орлову мстить некому. Не те времена. Да и не кидал он никого. Общака на его руках не было. Крови своих пацанов тоже. Тут… Тут что-то личное, майор.
— А как же разговор за несколько минут до убийства? Свидетель из слова в слово повторил, подслушал. И там речь про пацанов. И про то, что они не поймут. Ивушкина на банкете кто-то узнал. И потом…
— Убил? Не переговорив с «пацанами»? — Иван Николаевич глянул на дно пустого стакана и недоверчиво вывернул губы. — Такие дела — по устранению обидчиков — так просто не решаются. И повторюсь: не осталось никого из тех завистников, которые желали бы смерти Орлову.
— Завистников? А такие были?
Фокин в страшной тоске притих, слушая Ивана Николаевича. О баснословных заработках Орлова в прошлом. О его особом привилегированном положении при Жоре Агапове.
— Многим не прощалось то, что мог творить Орлов.
— Это вы о чем?
— Это я о женщинах. Орлов патологически любил женщин. Особенно непокорных. Особенно тех, кого надо было завоевывать.
— Или ломать?
— Вот тут мимо, майор. Орлова бабы любили. Не отказывали. Ни разу за все время не было ни единой на него жалобы. Даже намека не слышал, чтобы
