Дебютная постановка. Том 1 - Александра Маринина
– Ничего, – улыбнулась Каменская. – Но раньше так не думали. Стабильность очень ценилась. Стабильность дает человеку возможность планировать свою жизнь и жизнь всей своей семьи, а это, в свою очередь, порождает спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.
– Но стабильность – это же отсутствие перемен! Развития нет!
– Правильно. Поэтому стабильность, возведенная в ранг абсолютной ценности, приводит к застою, как в болоте. Что, собственно, и произошло с нашей страной при советской власти. А отсутствие стабильности приводит к хаосу и депрессиям. Вот и выбирайте. Талант человека, возглавляющего любую страну, состоит в первую очередь в том, чтобы нащупать ту золотую середину, при которой жить будет не скучно, но спокойно. Это я, собственно, к тому, что людей, которые могли бы сегодня пустить вас в архив Мособлсуда и показать дело, я уже не знаю, они все пришли на свои должности после того, как я вышла в отставку. И те чиновники, которые могли бы им приказать или попросить их об одолжении, многократно сменились.
– А эта ваша сотрудница? Кажется, Зоя? – с робкой надеждой спросил Петр. – Она не могла бы помочь? Разумеется, не бесплатно.
– Взломать архив суда?
Каменская расхохоталась так искренне, что он и сам невольно заулыбался.
– Я глупость сморозил, да?
– Наша Зоя может все, но смысла нет.
– Почему?
– Дело шестьдесят шестого года наверняка не оцифровано, слишком давно это было. Так и лежит в бумажном виде, пылится на полке. Как фамилия того подсудимого? Лаврушенков?
– Ага.
– У него должна быть копия приговора на руках.
– Так он умер давно.
– А члены семьи? Дети, внуки, племянники? Вы с ними разговаривали? Возможно, они сохранили документ, не выбросили. Конечно, приговор – это не совсем то, что вам нужно, и даже совсем не то, но хоть что-то.
Петр вздохнул. Ничего нового. Разумеется, о приговоре он подумал в первую очередь, попытался разыскать членов семьи Лаврушенковых, но результата не добился. Дом в Успенском давно снесли, участок продали застройщику, теперь на месте бывшего дачного поселка место элитных коттеджей и роскошных домов. Зинаида Лаврушенкова умерла в начале двухтысячных, ее сын Вячеслав – даже раньше, еще в девяностые, не дожив до сорока лет. Женат не был, потомства не оставил, и хранить старый документ было некому.
– Жаль, – удрученно сказала Анастасия Павловна. – В приговоре есть фамилии народных заседателей, представителя гособвинения, секретаря судебного заседания, следователя, который вел дело. Если нельзя посмотреть само дело, то можно было бы их найти и порасспрашивать.
– Следователями были Дергунов, Полынцев и Садков, только никого из них уже нет в живых. Думаю, что и остальных искать бессмысленно, все-таки пятьдесят пять лет прошло, вряд ли все эти люди, которые указаны в приговоре, были двадцатилетними.
– Вот тут вы правы, Петя. Прокурору точно было не меньше сорока, судье должно было быть около пятидесяти, нарзасам как минимум тридцатник, но это с большим допущением. Областной суд – организация серьезная, и дела там слушались не рядовые. В городской районный суд могли отправить народным заседателем какого-нибудь комсомольца, там дела попроще, и в районный суд области тоже, но в облсуде заседали, как правило, люди с жизненным опытом. Секретарь судебного заседания могла быть, конечно, помоложе, но не сильно, и крайне маловероятно, что она вспомнит детали конкретного дела. У нее этих дел за годы работы была чертова уйма. Даже если кто-то из них еще жив, вряд ли можно рассчитывать, что они все правильно помнят и могут рассказать.
Каменская говорила медленно и задумчиво, словно рассуждала вслух, и лицо ее постепенно становилось грустным и даже будто бы обиженным.
– Расстроили вы меня, Петя. В такие минуты особенно остро начинаешь понимать, как долго живешь, и чувствовать себя старухой. Я отлично помню себя шестилеткой, как раз в шестьдесят шестом году. Ходила в детский сад, играла с подружками, и каждую могу назвать по имени и фамилии. Воспоминания такие яркие, и кажется, что все это было совсем недавно, буквально в прошлом году, но вдруг выясняется, что прошло больше полувека…
– Не называйте себя старухой, – горячо запротестовал Петр. – И вообще, я хотел вам сказать, что вы отлично выглядите.
– Хотел, но не сказал? – лукаво усмехнулась она. – И что же вас остановило?
– Ждал удобного момента. Это новая квартира на вас так подействовала?
– И новая квартира, и новая работа, и новые мысли.
– Новая работа? – удивленно переспросил Петр. – Это как?
– А я весь прошлый год прогуляла, – весело и даже задорно ответила Каменская. – Взяла в агентстве отпуск на год и пошла в музыкальную школу преподавать детям музлитературу.
Петр оторопел от неожиданности. В музыкальную школу? Она?! Полковник милиции в отставке? Офигеть можно!
– А… зачем?
– Захотелось отпустить вожжи. Делать не то, что нужно и что предусмотрено образованием, а то, что хочется. Ваше поколение именно так и живет, вы свободны и работаете где и кем хотите, не обращая внимания на то, что написано у вас в дипломах, да и на наличие самих дипломов тоже не очень-то смотрите. Легко меняете профессию и род занятий, легко переезжаете не только на другую улицу и в другой дом, а в другие города и даже в другие страны. И это хорошо и правильно. Ваше развитие ничто не сдерживает, было бы желание. Во времена моей службы было не так, вот я и решила на старости лет восполнить то, чего недополучила в молодости. Риск, новизна, свобода.
– Ну, Анастасия Павловна, опять вы про «старость лет»! Ну зачем?
– Кокетничаю. Манипулирую вами, чтобы вынудить вас, Петенька, лишний раз сказать, что я красивая и молодая, – засмеялась она. – Шучу, конечно. Давайте вернемся к нашим баранам. Следователи Дергунов, Полынцев и Садков, я правильно запомнила?
– Правильно, – кивнул он.
– Про Полынцева я кое-что слышала, так, обрывочные отголоски того скандала, но не более. Про Дергунова и Садкова вообще ничего. Что о них известно?
Петр полистал блокнот, куда выписывал те сведения, которые смог собрать.
– Полынцев скончался в восемьдесят восьмом году, Дергунов – в девяносто пятом, Садков погиб в восьмидесятом. Неужели вы ничего не слышали о его убийстве? Все-таки дело громкое, должно было быть много разговоров.
– Петя, вы не перестаете меня удивлять. Какое громкое дело? Какие разговоры? Вы забываете, о каком времени мы с вами говорим. Никто ничего не обсуждал, информация не выходила за пределы узкого круга причастных, да и тех строго предупреждали, чтобы молчали. В восьмидесятом году мне было двадцать лет, я тихо-мирно училась в университете, что я вообще могла знать? Вот папа… он, пожалуй, знал. Могу у него спросить. И у моего бывшего начальника тоже можно поинтересоваться, хотя он в то время работал в Москве, а не в области, но – вдруг. И еще пара человек из числа старой гвардии найдется, может, кто-то из них что-то вспомнит.
Ну да, он все время автоматически переносит нынешнюю ситуацию на прошлую, не беря во внимание и идеологическую, и чисто техническую составляющие. Народ должен знать только то, что дозволено, и источники информации строго ограниченны. Никаких тебе интернетов, никакого доступа к сведениям, помимо официально одобренных каналов.
– Но все-таки… убийство следователя же… Такое не каждый день происходит, – неуверенно проговорил Петр.
– Следователей тысячи по всей стране. А Зоя Федорова была известной актрисой, кинозвездой, ее любили миллионы. И что? О том, что ее убили и убийство осталось нераскрытым, я, например, вообще узнала только из рассказа Юрия Нагибина «Афанасьич», его опубликовали в «Огоньке» уже при Горбачеве, во время перестройки. А ведь само убийство произошло в восемьдесят первом году, то есть примерно тогда же, когда убили вашего Садкова. Думаете, весь советский народ возбудился и обсуждал? Думаете, по радио и телевидению рассказывали, интервью всякие с пресс-службами прокуратуры и МВД были, за ходом следствия следили? Мечтатель вы, Петя. Ничего этого не было. И, кстати, пресс-служб не было тоже. Все шито-крыто, молчком и потихонечку. Ладно, с этим вопросом мы решили, я попробую что-нибудь узнать о людях, с которыми вы могли бы поговорить. Еще какие проблемы у вас?
– Еще я хотел спросить насчет общей криминальной обстановки в те годы. Вы, конечно, были совсем маленькой, но сами же сказали, что хорошо помните. Вот, например, вас отпускали одну гулять, без взрослых?
– Конечно. А какие взрослые могли со мной гулять? Родители на работе до вечера, бабушек-дедушек у нас не было. Все сама. В детский садик, конечно, отводили, потом забирали, а в школу только один раз отвели, в первый класс первого сентября, я дорогу запомнила – и достаточно. Дальше полная самостоятельность.
– И что, не считалось,
