Дебютная постановка. Том 1 - Александра Маринина
С сайтов, где содержалась информация о Шолохове в 1966 году, ссылки вели на другие сайты, где нашлись весьма любопытные тексты, касающиеся культуры и искусства. Выяснилось, что в 1965 году Шолохов, узнав, что Шведская академия рассматривает возможность присудить ему Нобелевскую премию по литературе за роман «Тихий Дон», обратился в ЦК КПСС, лично к товарищу Брежневу, с вопросом: брать премию или не брать, если все-таки дадут? Швеция – капстрана, а все капстраны априори враги советской власти, и прилично ли советскому писателю получать премию, присужденную классовым врагом? В ЦК посовещались и ответили: ладно, бери, если дадут. Прямо гамлетовская дилемма, блин: быть или не быть, брать или не брать. Только Гамлет нашел ответ самостоятельно, ни с кем не советуясь, хотя цена вопроса у шекспировского героя была неизмеримо выше: собственная жизнь. А у Шолохова на кону стояли всего лишь почет и деньги. Причем почет вообще не пострадал бы, если бы он отказался от премии, наоборот, все газеты трубили бы о том, что даже загнивающий Запад по достоинству оценил литературное мастерство нашего советского писателя, который проявил партийную принципиальность и отказался принимать награду из рук идеологического врага. Что же касается денег, то их все равно самому Шолохову осталось бы с гулькин нос: стране нужна валюта, и львиную ее долю отнимали в те годы у всех, кто получал гонорар за рубежом.
Ладно, это все лирика. Что там еще можно найти про то время? А, вот, тоже интересное, даже смешное: секретная записка председателя КГБ СССР Семичастного «об антисоветской деятельности творческой интеллигенции», направленная в ЦК КПСС в конце 1965 года. Петр начал читать и принялся хохотать в голос. Из ванной выскочила перепуганная Карина, на ходу завязывая поясок короткого халатика:
– Ты чего?
– Ой, я не могу, я сейчас сдохну от смеха, – стонал Петр, вытирая выступившие на глазах слезы. – Ты только послушай: Смоктуновский не так, видите ли, сыграл роль Ленина, изобразил его не борцом, а усталым интеллигентом. А в фильме «Иду на грозу» герои – распущенные люди, стоящие на грани проституции.
– Что за ерунда? – удивилась Карина. – Фильм я не видела, но книгу помню, ее же Гранин написал, верно?
– Ну да. Любимый писатель нашего руководства.
– Так кто там может стоять на грани проституции? Там же все ученые, физики или что-то вроде этого, занимаются изучением электричества.
– Вот потому я и ржу. Там дальше еще круче, садись послушай.
Он поискал глазами нужное место на экране и принялся зачитывать.
– «Сейчас Ленина играют от кружка самодеятельности до ведущих артистов. Причем артисты, играющие роль Ленина, играют и другие роли. Сегодня они играют Ленина, завтра купца, послезавтра пьяницу». Уловила генеральную мысль?
– Да уж, – хмыкнула девушка. – А это вообще что? Что ты мне читаешь? Текст какой-то комедии?
Петр вздохнул и внезапно посерьезнел. Он не поверил Губанову, когда тот сказал, что нельзя было подвергать сомнению репутацию любимого певца генсека Брежнева, счел это язвительным преувеличением, ёрничеством. А теперь вот выяснилось, что нет, не шутил старый полковник, не издевался. Конечно, в этом смысле и сегодня мало что изменилось, у руководства страны есть свои любимчики и в театре, и на эстраде, и в литературе, и случись что – в обиду их не дадут. Но в документе речь не о репутации самого исполнителя, а о репутации образа, который он воплощает. Рядом с именем Ленина ни в каком виде не должны упоминаться слова, не связанные с его великой личностью и революционной деятельностью, даже если это всего лишь роль на сцене. Интересно, Семичастный действительно так думал или просто старался как можно лучше выглядеть в глазах руководителей страны, подлизаться к ним, чтобы сохранить должность и власть? Тот самый Семичастный, который вместе с Железным Шуриком Шелепиным и Брежневым свалил Хрущева. Тот самый Семичастный, который на заседаниях Политбюро поливал грязью Щелокова и старался добиться переназначения Тикунова.
– Да если бы комедия, было бы не так страшно. Это реальный документ, секретная записка в ЦК, написанная в шестьдесят пятом году. Тут такой накат идет на разные фильмы и спектакли – мама не горюй! В спектакле Театра на Таганке «Павшие и живые» среди погибших во время войны поэтов Семичастный насчитал слишком много евреев, прикинь, а? Ну, мы с тобой судить не можем, это было давно, мы этого спектакля не видели, хотя антисемитизм омерзителен в любом своем проявлении. Важно не сколько еврейских поэтов в спектакле, а тот факт, что Семичастному пришло в голову их посчитать. Вот еще в «Ленкоме» шла пьеса Радзинского «Снимается кино», там они усмотрели намеки на отсутствие свободы творчества в СССР.
Он пробежал глазами еще несколько строк.
– А, вот, нашел то, о чем мы с тобой можем судить. «Голый король» Шварца в «Современнике» и «Трехгрошовая опера» Брехта в Театре Моссовета. Пусть мы не видели сами спектакли, но пьесы-то хорошо знаем.
– А там-то что за крамола? Ну насчет Шварца – все может быть, конечно, он жил в нашей стране при советской власти и вполне мог увлечься всякими аллюзиями, нам на филфаке об этом много рассказывали. Но Брехт? Да, он жил в одно время со Шварцем, оба умерли в конце пятидесятых, но Брехт не жил в Советском Союзе и ничего такого не мог иметь в виду, он вообще про другое писал.
– Семичастный считает, что режиссеры поставили перед собой цель в аллегорической форме высмеять советскую действительность.
– Семичастный? Это кто?
«Вот она, закономерность бытия, – подумал Петр. – Ты разрушаешь жизни творческой интеллигенции, запрещаешь спектакли, фильмы и книги, увольняешь режиссеров и актеров. Ты уничтожаешь возможность заниматься делом, которому человек посвятил всего себя, вложил душу и здоровье, много чем пожертвовал, и само дело тоже уничтожаешь. Ты сеешь слезы, порождаешь депрессии, убиваешь творцов. Но проходит всего пятьдесят лет – и твоего имени уже никто не знает и не вспоминает. Ты – ничто. А пьесы как шли – так и идут. И фильмы показывают по телевизору».
– Да был такой деятель, его все боялись, – небрежно ответил он. – Знаешь, о чем я подумал?
– Скажешь – узнаю.
– В те годы писались книги, которые мы до сих пор читаем, и фильмы снимали такие, которые и сегодня смотрим с удовольствием. Как ты думаешь, хоть что-нибудь из того, что сегодня написано или снято, будут читать и смотреть через пятьдесят лет?
Карина пожала плечами и усмехнулась:
– А фиг знает. Но подозреваю, что нет.
Она принесла себе еще чаю и уселась за ноутбук.
– Хочу добить этот роман сегодня, чтобы завтра передохнуть, освободить голову и послезавтра начать пересматривать свежим глазом: вдруг еще что-то найду.
– Супер! – обрадовался Петр. – Я на завтра договорился с Каменской, нужно кое-что обговорить с ней. Поедешь со мной? Познакомишься с Анастасией Павловной, она классная тетка. Хоть посмотришь своими глазами, кто меня по Сокольникову натаскивал, ты сама говорила, что книга получилась хорошая.
Девушка отрицательно мотнула головой:
– Не, я на кладбище. Ты же знаешь, как я отдыхаю.
Петр знал, конечно. И не переставал удивляться. Любимым видом отдыха для Карины были посещения кладбищ, на которых есть старинные захоронения. Она находила участок, на котором погребены несколько человек, внимательно изучала имена, отчества, фамилии, даты рождения и смерти, разглядывала форму надгробных плит, барельефы, скульптуры, фотографии и рисунки, если они были, оценивала ухоженность могил и придумывала историю, объединяющую всех этих людей. Почему они похоронены вместе? Кем приходились друг другу? Связь «отец – сын» сложностей не представляла, но вот все прочие требовали порой изрядного напряжения фантазии, особенно при разных фамилиях. Придумав историю, она находила следующий участок, и таким манером проводила на кладбище по 3–4 часа.
За время пребывания в Москве Карина облюбовала для себя Введенское кладбище, которое иногда называют Немецким. Петр из любопытства один раз пошел вместе с ней и убедился, что там действительно есть где разгуляться буйной фантазии.
– Вот закончатся ковидные дела, за границей перестанут требовать на въезде сертификаты о прививках – слетаем с тобой в Европу, там такие старинные захоронения – пальчики оближешь, – мечтала она.
Российскую вакцину в Европе не признавали, и, чтобы куда-то слетать, требовалось сначала обзавестись сертификатом о «правильной» вакцинации. Многие решали вопрос в странах Балтии или, к примеру, в Греции, куда можно было попасть без проблем, делали там прививку
