Евгений Сухов - Тайга мятежников любит
Свинцовые сквозняки гуляли по арене. Опьяненные успехом, издавая беспорядочные вопли, белые полезли из кустов. Не меньше дюжины – грязные, оборванные, страшные. Скуластый казак с изрытым оспинами лицом вскинул винтовку, деловито прицелился. Столбняк напал на человека – вместо того чтобы нырнуть под телегу, Колонтарь оцепенел, недоверчиво выставился в черное дуло. Выстрел слился с нестройной пальбой. Субботин дважды надавил на курок, уперев рукоятку «маузера» в бугор. Повалились оба – Колонтарь и казак – последний так с ухмылкой и помер… А Субботин уже откатывался в сырую ложбину, где Лева Рыбский, согнувшись в три погибели, строил планы на будущее…
Арцевич ударил с фланга, из толковой позиции – когда атакующие пробежали половину поляны и дружно возопили, предчувствуя победу. Первые трое попадали, выронив винтовки. Победные вопли сменялись криками страха. Солдаты сбились в кучу, метались, натыкаясь друг на друга. Арцевич строчил без передыха, методично выбивая людей. Уцелевшие бежали к кустам, но и там их поджидала стена огня. Добежали двое – но тоже не сказать, что повезло: пулеметчик перенес огонь, затрясся кустарник, спины падающих украсили брызги крови…
– Уходите, Яков Михайлович! – хрипло выкрикнул Арцевич, выбираясь из-под поваленного дерева.
– Мужики, за дело! – взревел Субботин, недоверчиво ощупывая стоящую колом тужурку. Неужто пронесло? Двое выбрались из ложбины, Гасанов побежал к лошадям. Лева Рыбский уперся в зад подводы, захрипел от натуги, выталкивая застрявшее в рытвине колесо. Помчался ко второй повозке Петруха, схватил болтающиеся поводья – хлестнул по взмыленной лошадиной морде.
– А ну, пошла, скотина!..
«Живые… – билось в голове. – Живые, так-растак…» Лошадиные силы приходили в негодность. Впору самим впрягаться. Что и делали, выворачивая из грязи подводы, помогая четвероногим друзьям. Арцевич с револьвером ходил по поляне, добивал раненых. Остановился у светловолосого пацана, который умолял не убивать, держась за прошитый бок, задумался, пожал плечами: дескать, сам виноват – выстрелил в сердце, побрел дальше…
Затянулась героическая бурлацкая песня. Деревья расступались, ширился просвет над шапками плотного шиповника. Метр за метром – а за спиной опять разгорелась ружейная стрельба, перебиваемая стуком «максимки». Несладко приходилось Арцевичу…
Он догнал их через час: катил пулемет, согнувшись в три погибели – в принципе, живой, лицо черно от копоти, рукав в крови: пуля навылет прошила плечо, и рука повисла плетью. Лента с патронами волочилась по земле.
– Смотри-ка, бегает, – удивился Рыбский, – а мы уж не чаяли.
– Забыли про меня, – бормотал Арцевич, натужно улыбаясь. – В радости сыщут, в горести забудут… Яков Михайлович, поднажмите… Я их подловил еще разок – всем обозом через ручей переправлялись… Больше не смогу – патронов осталось совсем хрен…
– Сколько их?
– Оставалось двенадцать – посчитал, не поленился… Теперь уже десять… сократил – для ровного счета… Две подводы, два офицера, ручной пулемет – но патронов у них мало, экономят… Да – в последней подводе едут двое штатских – парень, девчонка – смазливая, зараза, не поднялась рука прикончить – хотя подставилась, конечно, знатно.
– Отбить бы, – размечтался Рыбский. – А то совсем мы тут одичали без дамского общества.
– Была девчонка, точно, помню, – встрепенулся Петруха. – И у меня рука не поднялась.
– Просто Смольный какой-то, – ухмыльнулся Субботин. – Петруха, а ну проверь, остались еще пулеметные ленты?
Петруха кинулся в подводу разрывать солому.
– Да нет там ни хрена, – вздохнул Арцевич. – Проверял уже. Хоть золотом отстреливайся… В общем, так, Яков Михайлович, эти черти где-то на подходе. Хватайте свои скудные пожитки, драпайте, а я хоть немного их задержу…
Он смотрел в изможденное лицо бывшего филармониста, догадываясь, что для Арцевича этот бой будет последним (странная создавалась традиция – жертвовать ранеными). И Арцевич это понимал, и все присутствующие. Даже Лева посмурнел, смутился как-то. Он молча кивнул, хлопнул пулеметчика по здоровому плечу, обронил зачем-то, чтобы не было совсем уж хреново:
– Отстреляешься – догоняй.
– Конечно, – согласился Арцевич. – Земля-то холодная, лежать не хочется.
Но все произошло куда быстрее. Опять из леса захлопали винтовки! Не так обескровлены оказались белые, чтобы не выслать охранение. Обоз сворачивал за холм, Арцевич ковылял, волоча стальную бандуру за трехрукую осину. Одна из пуль его и срубила. Рухнул, ударившись головой о рифленый кожух. Гасанов опомнился первым – швырнул карабин в подводу и саженными скачками, пригнув чернявую голову, помчался обратно. Обернулся на бегу, блеснув раскосыми глазами:
– Уходите!
Рухнул на колени рядом с мертвым, развернул пулемет, распластался. Уходя за поворот, Субботин видел, как извивается, словно змея, пулеметная лента, хлещут ветки под напором свинца. Из леса доносились отчаянные крики… Слава партии, тропа, петляющая между холмами, обретала нормальный, человеческий, хотя изрядно запущенный вид…
Гасанов их, к сожалению, не догнал.
Расклад получался скверный – трое против десятка (неизвестно, подстрелил ли кого Гасанов). Оставалось убегать, не рассчитывая на успешную засаду. Воевать уже было нечем! По десятку патронов в «маузерах», пара карабинных обойм, одна граната, про которую Субботин предпочел помалкивать… Но белые где-то застопорились – чекисты вышли из леса, одолели заросший разнотравьем пахучий луг и на краю «дровяного» сосняка сделали передышку. Противник не появлялся. А это, что ни говори, вселяло бодрость. Но засиживаться не стоило. Петруха щелкнул выдранным из галифе ремнем. Обоз со скрипом тронулся…
Час за часом, верста за верстой – по неведомо кем и зачем протоптанной дороге. Скис Петруха – волочил ноги, хватался за отбитый бок. Рыбский хрипло дышал – вцепился в подводу, но так и не рискнул в нее залезть – тогда бы лошади точно встали. У Субботина двоилось и плыло перед глазами. Все чаще напоминал о себе важнейший вопрос переживаемого момента: как долго это будет продолжаться? Шансов спрятаться никаких, их всегда отыщут по следам (если не бросят, конечно, груз) – вопрос лишь времени, как скоро их догонят.
– Не могу больше… – рухнул в траву Петруха. – Сгинем в этой чащобе… Ни слуху от нас не останется, ни духу… ни вестей, ни костей…
– Все уйдем, не в этом дело. КАК уйдем, куда важней… – изящным слогом выразился Лева Рыбский, падая рядом с Петрухой.
– Мужики, вставайте, – взмолился Субботин, – если есть дорога, значит, куда-то она ведет.
– Протри глаза, Яков, – простонал Рыбский. – По этой дороге лет двести никто не ходил… Сам-то понимаешь, что мы поступаем неправильно?
Он не взорвался, хотя желание было громадное. Неприязненно обозрел разлегшегося у обочины Рыбского, сдержался. С самого начала он вел себя неправильно. Еще в Кургане он должен был сгрузить с вагонов вверенный груз, отойти от Транссиба до первой деревни и спокойно ждать. С отрядом в две дюжины бойцов он отбил бы любую атаку. Где теперь эти две дюжины?
– Слушай мой план, – угрюмо возвестил Субботин. – До сумерек будем идти, и если кто-то из вас будет ныть или бунтовать – пристрелю на месте. Не посмотрю на заслуги. А никуда не придем – ховаем груз, ночуем, дальше следуем порожняком.
– Разумное решение, – согласился Петруха, – вот только как бы нам дожить до сумерек?
– Доживем, – процедил Рыбский. – Ерунда осталась…
Ландшафты повторялись в сотый раз и, кроме отвращения, уже ничего не вызывали. Неужели они оторвались от белых? За остаток дня – ни одной перестрелки! К наступлению темноты вновь вошли в непроницаемый осинник, и дорога полого потянулась в низину. Повторной встречи с болотом боялись, как огня. Но, кажется, обошлось – не походила данная местность на болотистую. Обломки скал, заросли ползучего кустарника.
– Прибыли, мужики, – устало объявил Субботин. – Прячем в яме – маскируем камнями.
– Весь груз? – встрепенулся Петруха.
– Нет, – Субботин резко качнул головой, перехватив настороженный взгляд Рыбского. – Содержимое второй подводы и кое-что с первой.
Работали быстро. Один сгружал с подводы, другой оттаскивал в скалы, третий сбрасывал в яму.
– Восьмой не трогай, – бросил Субботин, когда Рыбский обхватил заветный ящик. Тот помедлил, озадаченно почесал лысоватую макушку:
– А чего там у тебя?
– Не твое дело, – он пожалел, что ответил слишком грубо, мог бы и помягче. Но сорвалось. Лева посмотрел на него как-то странно, пожал плечами, взялся за другой ящик. А когда сгрузили все, что было указано, как-то вкрадчиво поинтересовался:
– И что дальше, Субботин? Допустим, выйдем на деревню. Допустим, нет там белых, бандитов, прочей корыстной дряни, включая крестьян. С грузом-то чего делать? Он разбросан по тайге, ориентиры помним весьма условно. Собрать воедино можно лишь теоретически. Нам нужен отряд преданных делу революции бойцов, здоровые лошади, проводники, исправный транспорт – да и то, чтобы добраться до железной дороги. Накроемся, Яша, всей компанией дерновыми одеялами – как накрылись наши товарищи…
