Лариса Соболева - Море остывших желаний
Так рассуждал вслух Держава, а может, успокаивал себя и Горбушу. Именно он настоял подождать немножко, только «немножко» затянулось. Но вот он посветил зажигалкой на дисплей сотового телефона и вздохнул:
– Два. Не ночевать же он там будет?
Горбуша пожал плечами, что в переводе означало: может, и заночует. Держава поднялся на ноги, вытянул шею, вглядываясь вдаль:
– Хуже нет неизвестности. Кто они, что им надо... Меня терзают смутные подозрения, что Бельмо в плену. Нет, ну какого хрена торчать там? Значит, не сам торчит, а его... А нам чего делать? Куда деваться? Этот козел застреленный повис на нас. Как выпутываться без Бельма? Ты че?
Горбуша приподнялся, прислушиваясь к звукам. Прислушался и Держава, высунув язык от напряжения, да ничего неестественного не услышал. Кажется, и Горбуша успокоился.
– Сгоняем на разведку? – предложил он Горбуше. Тот снова пожал плечами, что в данном случае означало: зачем? – Ну, поглядим, что там... Ты как хочешь, а я пошел. Не нравится мне все это. А вдруг получится попасть в дом?
Он начал пробираться сквозь кусты, отодвигая мокрые ветки руками. Горбуше ничего не оставалось, как двинуться за ним. Вот и дорога, за нею маленький лужок с травкой, дальше ограда...
– Давай так... – Держава утер нос тыльной стороной ладони, после указал направо, – ты иди туда, а я туда. Ищи лаз. Просто посмотрим, что у них где...
И вдруг обоим в затылок уперлась холодная сталь.
– Стоять! – гаркнул некто сзади.
Гаркнул свирепо. Ну а сталь была не что иное, как обычные дула пистолетов. Неизвестно откуда возникли перед Державой и Горбушей две фигуры. А сзади сыпались свирепые приказы:
– Руки в гору! – Пришлось подчиниться. – Носом в землю! Я сказал носом в землю! Лежать!
– Нервный какой-то, – буркнул Держава, ложась в грязь.
Глава 16
Не успел Сербин открыть ключом дверь своего кабинета, а мама задержанного Вадима Гринько тут как тут. Она шла по коридору наверняка к нему, шла решительно, твердым шагом, как будто замыслила застрелить следователя прямо на рабочем месте или возле него. Следователь мигом просчитал: либо будет взятку предлагать, либо угрожать и намекать на крупные связи с людьми, способными турнуть его с работы, либо унижаться и давить на жалость. Все это было так часто, что Виктору Серафимовичу стало скучно.
Так и есть: к нему пожаловала. Подошла, остановилась, а взгляд направила в него, словно он палач и от него зависит, какой будет казнь – быстрой или мучительно медленной. Сербин толкнул дверь:
– Проходите.
Расселись. Он устроил руки на столе, сцепив пальцы в замок, она сложила ладони на коленях.
– Слушаю вас, – произнес следователь холодно, чтобы мадам Гринько не очень-то рассчитывала на свои приемы. – Вы хотите мне что-то сообщить?
– Да. Я пришла сделать заявление.
– Какое? – Ему так хотелось быстрее покончить с ее визитом, что проявил нетерпение, подгоняя Агату.
– Мой сын... Вадим... не мог убить своего отца.
Какое милое заявление. Главное, тривиальное донельзя.
– Огорчу вас, – вздохнул Сербин. – Статистика показывает, что за последние годы убийства родителей участились и в тех районах, где всегда были сильны патриархальные традиции. В психиатрии даже термин новый появился, который так и называется: «убийство родителей».
– Но Вадик этого не делал, – резко бросила Агата.
– Вы так убеждены, что у меня создалось впечатление, будто вы знаете, кто убил, – не удержался он от сарказма.
– Знаю, – сказала она.
– Ну и кто, по-вашему, убил?
– Я убила мужа с его секретаршей... и Белоусову.
М-да! Бывают и в его работе неожиданности. Их не ждешь, а они – вот вам, пожалуйста, в самый неподходящий момент грянули как гром среди ясного неба, когда работы полно. Сербин откинулся на спинку стула, с минуту изучал воплощение материнской жертвенности. Лучше б она взятку предложила! Сразу бы выставил мадам Гринько и занялся делом. Теперь, судя по всему, ее придется подлавливать, изобличать во лжи, путать, а времени на все будет столько потрачено... Она-то неплохо подготовилась, раз притащилась спасать сыночка. Без сомнения, ночь Агата не спала, полагая, что отоспится на нарах.
– Не морочьте мне голову, – пожал он плечами, еще надеясь, что женщина опомнится, извинится и к чертовой матери уберется.
– Повторяю: я убила мужа, его секретаршу и Белоусову.
В кабинет ворвался Оленин, шумно поздоровался:
– День добрый, как самочувствие?
– Самочувствие? – не сводя с Агаты крокодильих глаз и чувствуя, как закипает, переспросил Сербин. – Спасибо, плохо.
– Что так? – растерялся Оленин, перевел взгляд на Агату. По выражению лиц Виктора Серафимовича и посетительницы догадался, что произошло нечто неординарное.
– У нас еще один убийца, – сообщил Сербин.
– Да? – принял его слова за чистую монету Оленин. – Кто?
– Я, – с безликой интонацией сказала Агата. – Как написать чистосердечное признание?
Она не просто пришла с оговором на себя, она запаслась белоснежными листами бумаги и авторучкой! Вот, достала их из папки, приготовилась...
– Пишите в произвольной форме, – отмахнулся Сербин.
Агата собралась писать прямо на коленях, подложив под листы папку, будто у него здесь писательская изба. Сербин остановил ее:
– Подождите. Сначала докажите.
– Что я должна доказать? – опешила она.
– Докажите, что вы убили. В доказательства входят мотивы, свидетели, улики. У вас есть этот набор?
Пусть, пусть начинает устно излагать, он ее быстро выведет на чистую воду. Сербин подпер щеку ладонью и был весь внимание, даже улыбку на лицо натянул. Оленин отошел к окну, умостился на подоконнике и тоже приготовился слушать. Казалось, заявление Агаты Гринько его не удивило.
– А разве моего признания недостаточно? – спросила Агата.
– Нет, – твердо сказал Сербин. – Давайте доказывайте, что именно вы убили.
Агата шумно вдохнула, задержала дыхание на несколько секунд, но заговорила без волнения, сухо:
– Мой муж за последние годы изменился, стал плохо относиться ко мне и детям. Я многое терпела, даже его походы по проституткам, но постепенно во мне росла ненависть к нему. Ненависть и отвращение. Последний год – дети об этом не знают – мы жили хуже кошки с собакой. Однажды он прямо заявил, что скоро избавится от меня. Я заподозрила, что у него есть любовница, а чтобы не делить имущество со мной, он меня физически устранит. И стала бояться пить-есть в доме, опасаться выходить на улицу – мне мерещились наемные убийцы. От подобного ужасно устаешь! И вдруг Андрей собрал нас в ресторане... Впрочем, мы вам рассказывали об этом. Я подумала: вот подходящий случай, когда можно отплатить ему за все, получить свободу и покой. Я пришла в офис без пятнадцати семь, зная, что скоро туда придет Бельмас...
– Как же вас не зафиксировали камеры?
Вот и подловил ее Сербин!
– Какие камеры?
– В здании установлены камеры наблюдения...
– А я, – перебила Агата, не смутившись, – прошла через боковой ход, чтобы никого не встретить.
– Там есть какая-то дверь? – заинтересовался Сербин.
– Маленькая, железная. Она незаметна, потому что в углублении, расположена с торца под лестницей, ведущей на крышу. Почему-то всегда закрыта, хотя является пожарным ходом. Но я позаботилась и сама ее открыла, у меня ведь было время – целая неделя. Через ту дверь вначале попадаешь в небольшое помещение, потом три ступеньки – и оказываешься в общем коридоре. Там нет камер слежения. Вы можете проверить.
– Ну-ну, – подбодрил ее Сербин.
– Сначала я зашла в туалет и подготовила пистолет...
– А где вы взяли пистолет?
– Купила.
– Что вы говорите! Даже я, следователь, не знаю, где можно приобрести контрабандное оружие, а пистолет именно контрабандный.
– Потому что вам оно не нужно, – нашлась Агата. – А я года два назад искала, где купить пистолет. Для самообороны.
– И кто же у нас оружейник?
– Откуда мне знать? Свели меня с продавцом, и все к тому же полтора года назад.
– Какая марка пистолета?
– Да мне плевать на марку. Он стрелял, и мне было того достаточно.
– Дальше, – произнес Сербин с оттенком усталости.
– Я вошла в кабинет, выстрелила в мужа. Но откуда мне было знать, что войдет секретарша? Она так выслуживалась перед мужем, что жертвовала своим временем. Я непроизвольно выстрелила в нее. От страха за себя. Потом убежала через тот же ход.
– А пистолет? – ехидно спросил Сербин.
– Пистолет? – замигала веками Агата. – Пистолет... куда-то бросила... не помню куда... Поймите, я была в жутком состоянии! Это ведь нелегко – убить. Убить мужа, отца моих детей. А тут еще эта дура... Мне было очень плохо, поверьте.
Сербин поджал губы, чтобы с них не слетело крепкое словечко, прищурил глаза и, постукивая пальцами по столу, про себя материл жертву материнской любви. Но он кое-что припас для нее...
– В милицию позвонили и сказали, что в офисе Гринько убили двух человек, – сказал Сербин. – Кто же это был?
