Эрик Сунд - Девочка-ворона
– Чуть-чуть, – отвечает он, но она видит, что он лукавит.
Она взъерошивает ему волосы и смотрит прямо в глаза.
– Не бойся, Мартин, – говорит она как можно убедительнее. – Ведь я с тобой, а значит, ничего страшного случиться не может.
Когда они занимают места в одной из гондол, он улыбается ей, судорожно сжимая ее руку. По мере того как рассаживаются новые пассажиры, а они постепенно поднимаются выше и выше, Мартин все крепче держит ее под руку. Когда гондола накреняется и, пока внизу заполняется последняя кабинка, они ненадолго повисают почти на самом верху, он говорит, что больше не хочет кататься.
– Я хочу спуститься вниз.
– Но, Мартин, – возражает она, – раз уж мы забрались так высоко, мы можем увидеть всю дорогу до твоего дома, тебе ведь интересно на нее посмотреть? – Она показывает ему окружающий ландшафт, указывая пальцем на разные места, как в свое время указывала в лесу. – Посмотри туда, – говорит она, – вон купальные мостки, а там фабрика.
Но Мартин отказывается смотреть.
– Ну пожалуйста… давай поедем обратно вниз, – просит он с отчаянием в голосе.
Она не понимает. Ему ведь понравилась ее идея, и он совсем замучил ее этим колесом. А теперь вдруг не хочет.
У нее возникает желание взять и как следует встряхнуть его, но, увидев выступившие слезы, она сдерживается.
Когда колесо вновь приходит в движение, он смотрит на нее и вытирает слезы рукавом футболки. На третьем обороте его страх, похоже, как ветром сдуло, и у него просыпается любопытство к открывающимся перед ними видам.
– Ты лучше всех на свете, – шепчет она ему на ухо, и они со смехом обнимаются.
С колеса обозрения они видят много знакомых мест. Видят игровую площадку и холмы, где часто катались зимой на санках. Правда, дом Мартина им рассмотреть не удается, поскольку его заслоняет лес. Позади зданий казармы виднеются река Фюрисон, мост Кунгсэнгсбрун и очистные сооружения.
Вдоль реки за деревьями мелькают плавучие домики. Возле одного из мостков купаются ребятишки, и их смех долетает даже до гондолы.
– Я тоже хочу купаться, – заявляет Мартин.
До встречи с его родителями остается почти сорок пять минут, а до речки совсем недалеко. Однако уже похолодало, и у них нет купальных принадлежностей. К тому же она знает, как там неприятно пахнет, если ветер дует не с той стороны, принося с собой с расположенных поодаль очистных сооружений сладковатый, удушающий запах грязи и испражнений.
Но он уперся. Хочет только купаться. И поскольку этот вечер для них особый, она уступает, не слишком сильно протестуя.
Ее снова охватывает ощущение, что вечер не получается таким идеальным, как ей хотелось.
Когда катание на колесе обозрения заканчивается, он сразу же рвется на речку.
Они выбираются из толпы на территории луна-парка, огибают здания казармы и устремляются по тропинке, ведущей по напоминающему ущелье спуску к Фюрисон.
Мостки, возле которых совсем недавно купались дети, пусты, только на одном из столбов осталась забытая купальная простыня. На черной речной воде покачиваются темные, пустые плавучие домики.
Она решительно выходит на мостки, наклоняется и щупает воду.
Позже ей так и не удастся понять, как она могла потерять его.
Он просто вдруг взял и пропал.
Она зовет его. Отчаянно ищет в кустах и прибрежном тростнике. Падает и ранится до крови об острый камень. Но Мартина нигде нет.
Она выбегает обратно на мостки, но видит, что вода совершенно спокойная. Ничего.
Ни единого движения.
Такое ощущение, будто она находится в мутном пузыре, отсекающем все внешние звуки и впечатления.
Поняв, что ей его не найти, она бежит на подкашивающихся ногах обратно к луна-парку и бесцельно блуждает среди торгующих пивом палаток и каруселей, пока наконец не оседает посреди одной из оживленных дорожек.
Ноги идущих мимо людей и удушающий запах попкорна. Мигающие разноцветные огни.
Она чувствует, что кто-то причинил Мартину вред. И тут прорываются слезы.
Когда ее находят родители Мартина, общаться с ней невозможно. Она безутешно рыдает и уже успела описаться.
– Мартин пропал, – повторяет она.
Она слышит, как где-то на заднем плане папа Мартина вызывает санитара, и чувствует, как ее закутывают в плед. Кто-то берет ее за плечи и укладывает в устойчивое безопасное положение.
Поначалу они не слишком волнуются за Мартина, поскольку территория невелика и здесь достаточно народу, способного позаботиться об одиноком ребенке.
Однако после получасовых поисков беспокойство начинает закрадываться. На территории парка Мартина нет, и еще через полчаса папа звонит в полицию. Начинают более систематично обыскивать прилегающую к парку местность.
Но в тот вечер Мартина не находят. Только на следующий день, начав обследовать дно реки, обнаруживают его тело.
Судя по травмам, он утонул, возможно, ударившись головой о камень. Примечательно, однако, что тело, по всей видимости, вечером или ночью получило сильные повреждения. Эксперты пришли к заключению, что их нанес винт моторной лодки.
Викторию на несколько дней кладут в Академическую больницу для наблюдения. В первые сутки она не произносит ни слова, и врачи определяют, что она находится в глубоком шоке.
Только на второй день ее разрешают допросить, и с ней случается истерика, продолжающаяся не менее двадцати минут.
Ведущему допрос полицейскому она объясняет, что Мартин исчез после катания на колесе обозрения и что, не сумев его отыскать, она впала в панику.
На третьи сутки пребывания в больнице Виктория просыпается посреди ночи. Она чувствует, что за ней наблюдают и что в комнате воняет. Когда глаза привыкают к темноте, она видит, что вокруг никого нет, но не может отделаться от ощущения, будто на нее кто-то смотрит. И еще этот удушающий запах, точно от испражнений.
Она осторожно выбирается из постели и выходит в коридор. Там горит свет, но тихо.
Виктория озирается в поисках источника своего беспокойства. И видит его – мигающую красную лампочку. Осознание жестокости ударяет ей под дых.
– Выключите! – кричит она. – Черт возьми, вы не имеете права меня снимать!
Слышатся быстро приближающиеся со всех сторон шаги. Она так и думала. Они сидели и караулили ее, проследили и задокументировали каждое ее движение, тщательно записали каждое сказанное ею слово.
Возможно, за всю жизнь.
Как она могла быть такой дурой, что не заподозрила этого раньше?
Одновременно возникают трое ночных дежурных.
– В чем дело? – спрашивает один, а двое других хватают ее за руки.
– Идите к черту! – кричит она. – Отпустите меня и прекратите свои записи! Я ничего не сделала!
Санитары не отпускают, а когда она оказывает сопротивление, только крепче обхватывают ее.
– Ну-ну, угомонись! – пытается успокоить один.
Ей слышно, как они разговаривают у нее за спиной и о чем-то сговариваются. Заговор столь очевиден, что это просто смешно.
– Кончайте разговаривать своими чертовыми кодами и прекратите шептаться! – ожесточенно требует она. – Объясните, что происходит. И не пытайтесь, я ничего не сделала, это не я размазала какашки по окну.
– Да, мы знаем, что не ты, – говорит один.
Они пытаются ее успокоить. Лгут ей прямо в лицо, а ей некого позвать, никто ей не поможет. Она в их власти.
– Прекратите! – кричит она, увидев, что один из них готовит шприц. – Отпустите мои руки!
Затем она погружается в глубокий сон. Отдых.
Утром к ней приходит психиатр. Он спрашивает, как она себя чувствует.
– Что вы имеете в виду? – удивляется она. – Со мной все в порядке.
Психиатр объясняет Виктории, что чувство вины за смерть Мартина спровоцировало у нее галлюцинации. Психоз, паранойю, посттравматический стресс.
Виктория молча и спокойно выслушивает его, но внутри у нее поднимается немое и решительное сопротивление, точно надвигающаяся буря.
Кухня
была обставлена как примитивная лаборатория для вскрытия. На полках в кладовке вместо обычных консервных банок и продуктов питания теперь стояли бутылочки с глицерином, ацетатом калия и множеством других химикалий.
На стерильном столе возле мойки лежали различные обыкновенные инструменты: топор, пила, плоскогубцы, кусачки и большие клещи.
На полотенце лежали инструменты поменьше: скальпель, пинцет, иголки и нитки, а также продолговатый инструмент с крючком на одном конце.
Закончив работу, она завернула тело в чистую белую простыню. Банку с отрезанными гениталиями она поставила в кухонный шкаф вместе с другими сосудами.
Немного припудрила ему лицо, аккуратно подвела карандашом глаза и покрасила губы светлой помадой.
В завершение она сбрила весь имеющийся на теле легкий пушок, поскольку обнаружила, что под воздействием формалина тело немного сжимается, а кожа разбухает. А теперь волоски втянутся вовнутрь, и кожа будет более гладкой.
