Наталия Костина-Кассанелли - Яд желаний
Лариса блестяще завершила трудный пассаж. В ее голосе было все — умиротворяющая нежность, исступленная страстность, блестящее мастерство.
— Браво! — не выдержал помреж, когда она закончила. — Лариса Федоровна, вы сегодня в ударе!
В зале раздались аплодисменты. Прима отвесила легкий полупоклон, одарила помощника режиссера победной улыбкой, мимоходом скользнув глазами по мужу. Савицкий увидел Аню Белько, сидящую в крайнем кресле второго ряда. Она склонила голову, как будто получила пощечину…
— Репетиция завершена. Все свободны! — объявил он.
Зал, затихший, пока пела Столярова, зашуршал, задвигался. Хлопнули двери — труппа стала наконец расходиться. «Представление окончено, — раздраженно подумал Савицкий. — Все всё увидели, ну а завтра придут за продолжением». Он бросил взгляд на сцену, где Лариса осторожно сходила по ступенькам.
Жена двинулась было к нему, но наткнулась взглядом на Анну Белько, мимо которой она как раз проходила — случайно или же с умыслом? Молодая певица вдруг подняла голову, и глаза двух женщин встретились. Андрей дорого бы дал, чтобы быть сейчас рядом, но он находился далеко, слишком далеко. Он не слышал, что сказала его жена Анне, и не слышал ответа. Он только увидел, что Лара со злорадной улыбкой, играющей на губах, идет к нему, а девушка с видом побитой собаки пробирается вон из зала.
— Подожди! — Он рванулся следом, игнорируя презрительный взгляд жены и удивленные возгласы за спиной. В этот момент ему было плевать на всех, даже на свою репутацию. Ему хотелось одного — прижать Анну к себе, утешить.
Он вылетел в коридор, но девушка пропала, как будто ее никогда и не было. Как будто их упоительная ночь ему только приснилась…
Он постоял, выравнивая дыхание, и вернулся в зал. Лариса со светским видом разговаривала с помрежем, когда он бесцеремонно прервал их беседу:
— Виталий, на сегодня все свободны!
— Хорошо, — легко согласился помощник. — До свидания, Лариса Федоровна! Целую ручки! — Он и впрямь поцеловал Столяровой руку, но не удалился, а зачем-то стал заглядывать внутрь репетиционного рояля.
— Что ты ей сказала? — тихо, но с угрозой в голосе спросил Савицкий, когда жена с довольным видом повернулась к нему.
— Ничего особенного. — Она пожала полными плечами. — Ну что, ты доволен?
Он задохнулся от гнева. Лариса перед всей труппой выставила и его, и Анну в самом невыгодном свете, да и сейчас продолжает играть с ним в какую-то непонятную игру.
— Что ты имеешь в виду? — тяжело спросил он.
Помреж крутился рядом, хотя делать в репетиционной ему было уже совершенно нечего. Да и добрая половина труппы была в зале, видимо желая театра еще и после работы.
— Как я пела, конечно. — Лариса обворожительно улыбнулась на публику.
Да, выдержке его жены можно было позавидовать. Он внезапно увидел все годы, прожитые вместе, — не со своей, а с ее точки зрения. Одинокие вечера. Несбывшиеся надежды. Утраченные иллюзии. Он то жил дома, то не жил. То уходил, то возвращался. Конечно, они договорились, подписали, так сказать, пакт о ненападении. Но какой была ее жизнь в то время, когда он ее не видел? Что было в жизни Ларисы, кроме театра и вечного ожидания — придет сегодня муж домой или не придет? Внезапно ему стало очень страшно. Он посмотрел в спокойные серые, пристально взиравшие на него глаза жены и отвернулся.
— Ты пела прекрасно, — только и сказал он.
Ему стало страшно за Аню Белько.
* * *— Саня, ты у Богомолец был?
— Ч-черт, — пробормотал Бухин, — забыл совсем!
Катя Скрипковская кротко вздохнула.
— Я в прокуратуру поехал, — извиняющимся голосом сказал он, — а потом… Ну, замотался совсем. Забыл! Дома такое творится… Слушай, ты не знаешь, случайно, от чего они могут так орать?
Познания Кати Скрипковской о маленьких детях были довольно скудными, и поэтому она нерешительно предположила:
— Болит что-нибудь?
— Вроде бы нет, — пожал плечами молодой отец.
— Ну, есть хотят…
— Толстые обе, — мрачно сообщил Бухин, — Дашку уже всю дочиста сожрали. Врачиха говорит, нужно их больше прикармливать.
— Прикармливаете?
— Конечно.
— Чем?
— Ну… смеси молочные. Сок яблочный. Пюре овощное.
— А орут до или после еды?
— И до, и после. И даже иногда вместо.
Оба помолчали. Катя с сочувствием взглянула на напарника. Тот сидел с удрученным видом, и снова напоминать ему о Богомолец было как-то некрасиво. Поэтому она спросила о животрепещущем:
— А врач что говорит?
— Что все маленькие дети плачут.
— Логично. Они же сказать пока не могут. Сколько им?
— Пять уже. Кать, ты извини, что я к Богомолец…
Катя махнула рукой. Время шло, и дело о театральном отравлении понемногу переходило на задний план. Строго по нему уже никто не спрашивал. Тем более что вчера на отдел повесили крайне запутанное убийство, по которому проходила куча свидетелей. Свидетели почему-то видели все по-разному, и теперь уже в этом деле нужно было связать концы. Заполошная Сорокина, получившая это противоречивое дело в производство, перестала дергать их с Бухиным и в основном теперь наседала на другое подразделение.
Телефон на столе затрезвонил, и Сашка снял трубку. По мере того как в трубке говорили, лицо его вытягивалось и серело.
— Да, — наконец выдавил он. — Да, сейчас…
Он брякнул трубкой об аппарат и стал судорожно сгребать бумаги на столе в кучку. Не закончив, он уже на ходу бросил:
— Катька, сейф закрой! — И рванул бешеным аллюром.
— Саня, что случилось?! — Катя испуганно выбежала вслед за напарником в коридор.
— У них температура под сорок! У обеих! — крикнул Бухин и скрылся за поворотом.
Она вернулась в кабинет, задумчиво собрала все с Сашкиного стола и заперла в сейф. Неожиданно ей стало очень страшно. Такие маленькие дети — и такая высокая температура! У обеих сразу… Может быть, отравление? Съели что-то не то? Она заметалась по кабинету. Конечно, у Сашки дома есть мама-врач, но она отоларинголог. Да, наверное, правильнее будет позвонить Тиму — у него в семье все врачи, и у домашних наверняка полно друзей-докторов. Они помогут! Тем более что с того самого грустного воскресенья прошло уже три дня, а они не виделись и даже не звонили друг другу. Черемуховые холода продолжались. И на улице тоже было холодно, не прекращались дождь и пронзительный ветер. Однако Тим может подумать, что она чувствует себя виноватой… Да какая разница, что он может подумать! У Сашки тяжело заболели дети! Она достала мобильник и нажала кнопку.
— Привет, — сказал прямо ей в ухо голос, от которого дрогнуло сердце. — А я как раз собирался…
— Врешь, — весело ответила Катя. — Но складно.
— Нет, правда. — Тим засмеялся. — Правда собирался! Сидел-сидел на работе… Все давно ушли, а мне некуда. Думал, вот сейчас у тебя рабочий день закончится и я позвоню. Давай сегодня вечером…
— Тим, — перебила его Катя, — от чего у детей бывает температура?
— Ну, ты спросила… — удивился он. — Да тысяча причин! У каких детей?
— У Сашкиных.
— Это который у нас спал?
Это «у нас» так обрадовало Катю, что она чуть не забыла, зачем, собственно, позвонила Тиму.
— Да, — сказала она. — У него близнецы.
— Санька и Данька. Знаю таких.
По голосу было слышно, что Тим улыбается.
— Так вот, они почему-то обе в последнее время ужасно орут, а сейчас Сашке позвонили, что у них очень высокая температура… сорок почти!
— Кать, я не педиатр, — вздохнул он. — Ну хочешь, я сейчас свяжусь с одной девицей с нашего потока…
— Я тебе свяжусь! — пригрозила старлей Скрипковская.
— Она очень толковый педиатр. Говори адрес, куда ей подъехать.
Он замолчал и после паузы спросил:
— Ну а мы что вечером будем делать?
Катя, спохватившись, посмотрела на часы. Действительно, уже был вечер. На улице целый день было так пасмурно, что и не поймешь — вечер наступил или еще день продолжается…
— Что хочешь, — благородно разрешила она.
— А ты что хочешь?
— Ну, если в глобальном масштабе, хочу, чтобы работы было поменьше, а тебя — побольше, — откровенно призналась Катя.
— Ты когда собираешься домой? — спросил Тим.
— Ну… сейчас закончу кое-что и могу уходить.
— Тогда я еду к тебе и готовлю ужин. Хорошо?
— Угу…
— Ты что хочешь на ужин?
— Все равно.
Ей действительно было все равно, что они будут есть, главное, что Тим снова будет с ней. Кате захотелось уйти немедленно, несмотря на то что нужно было закончить на сегодня кое-какие дела.
— Ладно. Будет тебе «все равно». Не опаздывай, а то «все равно» простынет.
Счастливая, Катя нажала отбой. Благодарно погладила нагревшуюся бездушную пластмассу, с тревогой посмотрела на индикатор зарядки, который неуклонно двигался к нулю, и сунула телефон в сумку. Разложила бумаги, по которым нужно было принять решения, но ничего дельного не приходило в голову. Она планировала поработать еще час, но мысли в голове выделывали какие-то балетные пируэты и па — словом, происходили феерия и фейерверк в одном флаконе…
