Фридрих Незнанский - Профессиональный свидетель
Чебанадзе между тем по-прежнему молча смотрел на Гордеева. Он ждал продолжения.
— Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли Реваз… простите, не знаю, как вас по отчеству?
— Нэ нада, — сказал Чебанадзе вдруг с небольшим акцентом. Наверно, от волнения у него вдруг проснулись какие-то гены.
— Что не надо?
— Не надо отчества. Реваз — и все. — Эти слова были снова произнесены на чистом русском языке.
— Хорошо, тогда и вы зовите меня по имени, договорились? Так вот, дело в том, Реваз, что мне не безразлично то, что произошло, — осторожно сказал Гордеев. — Я думаю, что все эти ужасные события связаны с… Колчаком.
— С кем?!
— С адмиралом Колчаком. С которым ваш дед воевал. Вы же знаете?
Чебанадзе побледнел. Задрожавшими руками взял с подоконника пачку сигарет. Поискал спички, зажигалку. Не нашел. Включил электрическую плиту, прикурил от конфорки.
— Что вы хотите знать, я не понимаю? — наконец спросил он. — Почему я вам понадобился? Вы знаете, кто поджег дом? И почему она не смогла оттуда уйти? Она что, уже была убита?!
— Почему вы так решили?
— А как еще объяснить?
— Я пока не знаю, но думаю, что смогу докопаться до истины, если вы расскажете мне о Колчаке — все самое интересное. А лучше — то, что считаете важным.
— Зачем это вам? Что вы будете с этим делать? Вы же не следователь, насколько я понимаю?
— Нет, я обычно представляю противоположную сторону. Но опыт работы следователя у меня тоже имеется. И я, например, знаю, что накануне гибели Валентины вы звонили ей и просили вернуть в архив документы.
— И что?! — Чебанадзе явно закипал.
— Вот-вот, тогда вы тоже были взволнованы, говорили ей на автоответчик, что нигде не можете ее найти. Что это были за документы, Реваз?
Гордееву показалось, что в прихожую кто-то вышел. Впрочем, может, только показалось.
— Слушайте, какого черта вы в это лезете, я не понимаю, а?! — закричал грузин.
В прихожей негромко хлопнула дверь.
— Кто это был? — спросил Гордеев.
— Не ваше дело!
— А если мое?
— Не ваше! — Чебанадзе вскочил на ноги и попытался толкнуть Гордеева, который тоже невольно поднялся, грудью в грудь. Выходило плохо. Выходило грудью — в живот.
Гордеев сообразил, что окна соседней комнаты выходят на ту же сторону дома, что и балкон, и, ни слова больше не говоря, кинулся туда. Но было поздно: гость Чебанадзе уже оказался в мертвой зоне. А сам Чебанадзе, тяжело дыша, стоял у Гордеева за спиной. «Еще драться полезет, — подумал Юрий Петрович. — И ведь будет прав: я у него дома и почему-то сую нос в его жизнь. В самом деле, зачем я это делаю? Интуиция хороша, когда она хоть чем-то подтверждается, а я последнее время, мягко говоря, не на коне… В отличие от командарма Чебанадзе. Тот, кажется, был лихой кавалерист».
— Давайте вернемся на вашу любимую кухню, — примирительно предложил Гордеев.
Еще спустя десять минут разговор удалось более-менее наладить.
…— Отец Колчака тоже был военным, — рассказывал Чебанадзе.
Гордеев отметил про себя это «тоже».
— …А еще — инженером и металлургом, он вышел в отставку в чине генерал-майора. Он участвовал в Крымской войне и оставил воспоминания о севастопольской обороне. Звали его, между прочим, Василий Иванович. Забавно, верно?
— И что? — спросил Гордеев.
— Разве это вас не интересует? Не история?
— Я думал… — В самом деле, о чем он думал? — Извините и продолжайте, пожалуйста.
— Знаете, — Реваз Чебанадзе нервно закурил, — меня всегда подспудно бесило, что в советском кино и литературе Колчака изображали морфинистом, алкоголиком, всегда слегка невменяемым. Кто теперь знает, каким он был на самом деле?.. — грустно сказал он.
— А вы, вы разве этого не знаете? Валентина Всеволодовна говорила, что вы в архивах много времени провели.
— А что она еще обо мне говорила? — тут же нахмурился Реваз.
— Только хорошее.
— Правда?
— Абсолютная.
Лоб режиссера разгладился.
— Да… Было время. Глотал пыль архивную.
— И диссертацию про своего деда защитили.
Теперь хозяин слегка побагровел.
— Кто вам сказал такую чушь?!
Гордеев удивился:
— Так Валентина же и сказала.
— Не может быть! — безапелляционно заявил Чебанадзе. — Что за бред, а?! Вы что, меня оскорблять тут пришли?! — Маленький сибирский грузин снова вскочил на ноги, кулачки его сжались, и в глазах опять полыхнул нешуточный гнев. — Какого черта, в самом деле?! Что вы себе позволяете?!
— Реваз, не нервничайте, пожалуйста. Если я вас чем-то невзначай обидел, простите великодушно, но уверяю, что первый человек, который в Белоярске рассказывал мне про вас, была Валентина Карандышева. И то, что я сейчас сказал, — услышал именно от нее.
— А я говорю — не может быть! Вспомните точно, как она сказала!
«Прямо следователь, — подумал Гордеев. — Ну и городок…»
— Значит, так… Она говорила… Сейчас… Вы закончили Белоярский университет, исторический факультет. Правильно? Вот. Потом много копались в местных архивах, изучали жизнь своего деда, в частности, то, как командарм 2-го ранга Чебанадзе сражался здесь с Колчаком. И даже диссертацию успели защитить — еще до того, как стали профессионально театром заниматься.
Реваз Чебанадзе вздохнул и сел на табуретку.
Закрыл глаза. Устало сказал:
— Все правильно. Это я вас не так понял. А вы — ее. Я действительно защищал кандидатскую диссертацию по истории. Только вот не по Чебанадзе, а по Колчаку.
Настала очередь Гордеева удивляться.
— Но почему?
— А потому что меня совершенно не занимал этот красный разбойник, который по ужасному стечению обстоятельств был моим дедом. Тем более что я узнал про него кое-что такое…
— Понимаю.
— Ничего вы не понимаете!
Хозяин ушел в комнату, а спустя несколько минут вернулся с объемистой папкой, протянул ее Гордееву. Это были, надо понимать, материалы, которые не вошли в диссертацию, хотя пятнадцать лет назад можно было публиковать уже многое. Гордеев полистал.
..Лихой мичман, собравший приличный набор служебных взысканий, или гидролог и океанограф, изучавший тихоокеанские течения, а потом и слегка авантюрный полярный исследователь? Между прочим, еще до войны императорское Географическое общество наградило его высшей наградой — Большой Золотой Константиновской медалью. И наконец, талантливейший морской стратег, очистивший Черное море от вражеских кораблей в Первую мировую войну.
В Харбине на принадлежавшей Российской империи КВЖД сохранялась прежняя администрация. КВЖД управлял русский генерал, но китайские полицейские уже били русских городовых. Однако в Харбине собирались русские офицеры. Колчак был популярен, и именно ему предложили возглавить…
Значит, вполне вероятно, что он и сам имел непосредственное отношение к Китайско-Восточной железной дороге, сообразил Гордеев.
…Будучи, с другой стороны, вполне традиционным православным верующим, он увлекался и средневековыми мистиками, а потом и дзэн-буддизмом, прочими восточными духовными практиками. В Японии и вовсе научился приемам погружения в медитативный транс…
Гордеев вспомнил Дениса Грязнова и свои неудачные попытки медитации.
…До разгрома еще был год относительных успехов. Но все же Колчак был, скорее, знаменем Белой армии, нежели ее полководцем, стратегом. Зимой 1919/20 года ему предстояло последнее путешествие — через Сибирь по забитым брошенными составами полустанкам. Насквозь промерзшие вагоны были заполнены трупами умерших от тифа солдат колчаковской армии. Транссибирскую магистраль оседлали чехи — бывшие царские военнопленные, но в некоторый момент они готовы были предать и колчаковцев — паровозов им не давали. И тем не менее пять железнодорожных составов с колчаковским правительством и его сопровождением пробивались на Дальний Восток, впереди и позади — два бронепоезда…
Ага, вот опять речь идет о железной дороге. Кто знает, может, и правда все это не случайно?
— Но я все-таки не понимаю… Объясните мне… Как же случилось, что он все-таки проиграл свою войну? Ведь у него за спиной лежала большая часть Сибири, да и денег, говорят, у Колчака было немерено?
— Как случилось? Обыкновенно случилось. Как вообще проигрывают гражданские войны. Красные Колчака потихоньку теснили, чехи не давали проехать, крестьяне тоже не отличались особым дружелюбием — просто стреляли в спины. Когда же в тылу подняли мятеж эсеры, их поддержала часть его собственной армии, и его эшелон блокировали два батальона пятьдесят третьего полка. Представьте, Колчака арестовал штабс-капитан собственной армии, просидевший потом в советских лагерях больше сорока лет! Вот такая судьба! — грустно хмыкнул Реваз.
