Колин Харрисон - Манхэттенский ноктюрн
Второй мужчина [вставая с места, потому что поезд начал замедлять ход]: Моя остановка.
Первый мужчина: Ах да. Ладно. Увидимся… ну, что, в пятницу?
Второй мужчина: Да. [Он пробирается мимо первого мужчины и выходит в проход между сиденьями, держа в руке портфель, идет по проходу и пристраивается в очередь, образованную другими жителями пригорода, возвращающимися с работы из города. Поезд останавливается, заставив их всех слегка податься назад; затем они гуськом направляются к выходу. Звук набирающего скорость поезда. Видно, как первый мужчина трет нос. Возможно, он вздыхает. Затем тянется за своим портфелем, расстегивает его, вытаскивает пачку бумаг и начинает их читать. Поезд идет дальше, от остановки к остановке. В конце концов мужчина откладывает бумаги и начинает смотреть в окно. Снаружи на стекле появились штрихи дождя.]
Я вытащил видеокассету. Саймона явно занимали фрагменты того, что можно было бы назвать «подсмотренной реальной жизнью», даже если эта реальная жизнь включала его самого с проституткой на заднем сиденье лимузина. Я спрашивал себя, неужели он проводил долгие часы за изучением этих видеоклипов; он был кинорежиссером – человеком, который присматривался к нюансам человеческого поведения, движения, голоса, человеком, который, по-видимому, чувствовал, что эти ленты чему-то учат его. Или же они просто нравились ему потому, что удовлетворяли болезненное любопытство к чужим делам; в конце концов мы сейчас не что иное, как нация соглядатаев. Я поднялся со стула, открыл дверь и выглянул в холл. Ничего, всего лишь ряды дверей по обеим сторонам, дорогая персидская ковровая дорожка посредине и ряд светильников на потолке.
Вернувшись внутрь хранилища, я вытащил другую кассету. На наклейке четким почерком было написано «Снято М. Фулджери 5/94».
ПЛЕНКА 67
[Деревушка в стране «третьего мира». Низенькие домики дешевой постройки, сгоревшие автомобили. Камера панорамирует деревню; не видно ни души. Но потом становится ясно, что поперек дороги на земле лежат какие-то фигуры, и камера продолжает двигаться в этом направлении. Звук шагов, идут два человека. Фигуры, неподвижно лежащие на земле, – люди. Черные тела. Они свалены как попало там и сям, словно всю деревню насильно выбросили из постелей и оставили спящих на дороге. Вот мать с ребенком, там два мальчика, старик, младенец, насаженный на толстый кол…]
Неопознанный голос, говорящий с английским акцентом: Я просто держу его заряженным, на всякий случай.
Второй голос, говорящий с итальянским акцентом: Проверь церковь. [Камера движется в направлении большого здания с островерхой, крытой железом крышей и низенькими окошками без стекол, вырезанными в стенах. Камера захватывает лежащую в пыли женщину; у нее отрезаны груди. У дверей церкви картинка внезапно становится темной и неясной; потом изображение корректируется с помощью фотоэлектрического индикатора настройки.]
Голос итальянца: Да, и здесь тоже. [Камера вдвигается в церковь, полную тел. Все мертвы и свалены друг на друга. Их невозможно сосчитать, но там их сотни, а может быть, и тысяча; все мертвы, больше всего детей, смерть сделала их лица безмятежными; мухи, жужжа, перелетают от одного к другому. На стене отпечатки рук – непонятный знак, образовавшийся от сильных ударов и волочения, наводящий на мысль о бешеной энергии безумства. В дальнем конце церкви заметно движение, и камера делает «наезд», приближая объект; это маленькая собачонка, вгрызающаяся в вяленое мясо; она поднимает глаза вверх, ее уши шевелятся; затем она снова опускает глаза, продолжая есть. Камера, перемещаясь взад и вперед, панорамирует мертвецов; они собрались в церкви, явно ища спасения, их было гораздо больше, чем могло рассесться на скамьях, а плотность расположения трупов наводит на мысль о методичной и быстрой расправе. И все же убийцы задерживались то там, то здесь; у некоторых трупов были сильно повреждены рты; это выглядело так, словно у них были вырваны зубы.]
Голос англичанина: Мне показалось, что я слышал выстрелы.
Голос итальянца: Нет, нет, вряд ли.
Голос англичанина: Может, они убивают собак?
Голос итальянца: Знаешь, что все они делают сейчас в моей стране?
Голос англичанина: Нет, а что?
Голос итальянца: Они присутствуют на решающих встречах Национальной ассоциации баскетбола. Знаешь, что это такое? В Италии это очень популярно. Баскетбол. Патрик Эвинг. Любой знает всех по именам.
Голос англичанина: Посмотри вон туда. [Камера снова разворачивается, снимая панораму смерти, а затем выходит из церкви. Приближаются три солдата в голубых шлемах ООН.]
Первый солдат: А теперь мы просим вас уйти.
Голос англичанина: Мы занимаемся здесь документальной съемкой. Полковник Азиз знает, что мы здесь.
Первый солдат: Согласно полученным мою распоряжениям, я должен просить вас немедленно покинуть это место. Пожалуйста! Благодарю вас. Большое спасибо. Выражаю вам благодарность. [Прыгающая панорама церкви, земли и голубого неба. Пленка заканчивается.]
Я выключил видеоплеер. Вентиляция работала бесшумно, и в комнате воцарилась такая тишина, что я, к своему удивлению, услышал собственное дыхание. Почему Кэролайн не сказала мне, что было на этих пленках? Это меня несколько насторожило. Теперь между нами завязался своеобразный диалог, управляемый умелой рукой. Но что, собственно, она собиралась поведать мне о своем покойном муже, а возможно, и о себе тоже? Что Саймон Краули умел разбираться в человеческих страданиях? Что он не нашел в жизни ничего лучшего, кроме как изучать человеческую натуру, собирая образчики всего, что в ней уродливо, мрачно и неизменно? Что он был настоящим художником? Или, напротив, бездарным? Не знаю, да, по сути, и не желаю знать. Возможности кино в наше время безграничны. В смысле великих чудес, фантазий или порнографии все уже сделано. Мы храним в себе энциклопедию шутовских образов; мы способны видеть сны и в замедленном движении, и на полиэкране; и с привлечением сегодняшних спецэффектов, и о завтрашних зверствах. Ничто из отснятого Саймоном Краули, даже пленка из Руанды, не казалось мне более волнующим или реальным, чем программа новостей на Си-эн-эн. И хотя я просмотрел лишь малую толику того, что там было, могу сказать, что Саймон Краули достиг фантастических высот в «достоверном» кино. Но были эти ленты чем-то вроде упражнений для повышения его мастерства или имели некую самодостаточную ценность, ответить на это я не мог. Нет, значимость этих лент заключалась для меня не в том, что они как-то характеризовали Саймона, а в том, что могли кое-что рассказать о Кэролайн.
И только я собрался вставить в плеер следующую пленку, как вдруг запиликал мой пейджер. Вспыхнувшее раздражение мгновенно подавил приступ страха. «Отправляйтесь к мистеру Хоббсу» – прочел я сообщение, за которым следовал номер телефона. «Отправляйтесь к мистеру Хоббсу». Номер моего пейджера знали только моя жена, Джозефина, копы, мой отец, живущий за городом, Бобби Дили, у которого сегодня выходной, и редактор отдела городских новостей. Хоббс, или один из его представителей, позвонил в отдел новостей и узнал номер у редактора, который, хотя и знал, что номер этот частный, не посмел отказать Хоббсу. Не посмел этого сделать, естественно, и я.
Его международная штаб-квартира находилась в Лондоне, но в Нью-Йорке у него был офис, занимавший несколько этажей здания недалеко от Центрального вокзала. Я стоял на площадке перед банком на пронизывающем ветру, размышляя, как лучше поступить: сперва позвонить и попытаться выяснить, что меня ожидает, или просто пойти наудачу. Перевесил звонок. Я нашел телефон-автомат и связался с конторой Хоббса. «Да, мы вас ждем, – сказала секретарша. – Мистер Хоббс хотел бы поговорить с вами».
– А мы не могли бы переговорить с ним по телефону прямо сейчас? – предложил я.
– Мистер Хоббс хотел бы увидеть вас лично, мистер Рен.
Я взглянул на часы, было уже половина шестого.
– Сейчас?
– Сейчас было бы отлично.
Я промолчал.
– Завтра мистер Хоббс будет в Лос-Анджелесе, – продолжила она. – Вам хватит двадцати минут, чтобы доехать к нам?
Единственным приемлемым ответом было «да». Я повесил трубку и пошел ловить такси. Машины неслись по Парк-Авеню, словно подгоняемые ветром; был час, когда мужчины и женщины в пальто, шляпах и шарфах, сгорбившись и втянув головы в плечи, спешили сквозь мрак, словно ощущая, сколь ничтожны они перед силами природы и времени, и понимая, что в одно мгновение их сменят новые люди, ступающие, по той же каменной решетке. И мне вдруг невыносимо захотелось оказаться рядом с женой и детьми и, сидя в теплой кухне, наблюдать, как Салли рисует что-то за обеденным столом, а Томми передвигает магниты на холодильнике. Всю дорогу в такси я обдумывал вопрос, зачем это миллиардеру вдруг понадобилось приглашать к себе скромного репортера, но так и не нашел мало-мальски удовлетворительного ответа. Хоббс никогда попусту не тратил время на тех, кто не был ему хоть чем-то полезен.
