Барбара Вайн - Книга Асты

Германия объявила войну. Наверное, ее цель — сломить сопротивление и захватить Францию, союзника России, прежде чем Россия сможет нанести контрудар. Предугадать события всегда очень сложно. Кажется, Британскую империю не слишком касалась эта ситуация, но теперь все может измениться, особенно, если кайзер Вильгельм решится бросить вызов нашим морским силам. Смешно: я написала «нашим», хотя считаю себя датчанкой до последней капли крови.

Расмус не говорит ни о чем, кроме войны. Чтобы отвлечься, я принялась читать книги, что оставила мне тетя Фредерике. Они у меня почти год, но до сих пор я так и не удосужилась заглянуть в них. Книга, с которой я начала, называется «Рождественские истории».

Хансине в полном отчаянии, ее Кроппера призвали в армию. Он немного моложе ее, ему, наверное, не больше тридцати одного или тридцати двух лет, поэтому он еще годен для призыва. Вся в слезах, она призналась, что они уже обручились, копили деньги на свадьбу и хотели пожениться в следующем году. Ей следовало сказать мне об этом раньше.

Он очень красивый мужчина. Будет печально, если его убьют.

Я собиралась записывать в дневник все, что происходит на войне, но это невозможно. Слишком много событий в разных местах, и все так сложно. Но одно теперь ясно — война быстро не закончится. Раненые, которые возвращаются из Монса, говорят о трусости и вероломстве германцев. Один рассказал: «Когда ты стоишь на линии огня, они не могут в тебя попасть. Они не могут прицелиться из винтовки и боятся штыков, боятся идти врукопашную». А кто не боится? Я верю, что немцы вероломные, но, если они такие трусы и плохие солдаты, почему мы не можем выбить их из Бельгии?

Хорошо, что я пишу по-датски. Это снова пришло мне в голову. Если здесь кто-нибудь смог бы прочитать это, не знаю, что бы со мной сделали. Каждый обязан быть патриотом, говорить, что британцы безупречные герои, а германцы — трусливые крысы. Третьего не дано.

В газете «Война в иллюстрациях» напечатали фотографии довоенного Белграда. «Прекрасный белый город» — так его назвали. После австрийских бомбардировок он превратился в безлюдные руины. Хорошо, что мы с детьми не сербы. Говорят, в Бельгии много прекрасных старинных церквей. Интересно, долго ли они еще простоят?

На чай к миссис Хаусман в Хэмпстед я брала только Марию. Свонни была в школе. Пришли еще шесть леди и двое детей, поэтому серьезной беседы не получилось, только болтовня и сплетни. Будто и нет никакой войны.

Вчера Моэнсу исполнилось семнадцать. Надо признать, он не слишком умен, просто очень добрый, хороший мальчик. Интересно, в кого это? Никого из своей семьи я не могу назвать добрым. Мама проболела все мое детство, так что она не в счет. Как можно быть добрым, если тебе все время больно? Отец был очень строгим и суровым, известным своими жесткими моральными принципами. Но это не помешало ему выдать меня за первого, кто купился на большое приданое. Что касается тети Фредерике и ее сыновей, то они были придирчивыми, занудными людьми без чувства юмора. Так что непонятно, почему Моэнс такой милый и славный. Неужели пошел в веселого, добродушного Расмуса и его тупую крестьянскую родню?

Моэнс хочет летом оставить школу, и Расмус говорит своим кислым тоном, что нет смысла оплачивать учебу того, кто не сможет сдать экзамены и даже не попытается. Не знаю, чем займется Моэнс, вероятно, будет работать вместе с Расмусом, если это возможно, поскольку Расмус ворчит, что Моэнсу хватает ума лишь на коллекционирование номеров «Войны в иллюстрациях», которые он собирается переплести. Невеселое получится чтиво в будущем.

Прошлой ночью цеппелины пересекли Северное море и бомбардировали побережье Норфолка. В Кингс-Линне и Ярмоуте были раненые, одна женщина погибла. Ее муж в это время сражался на фронте. Что за ирония судьбы! Газеты назвали немцев «чудовищами, кровожадными извергами», методы ведения войны которых более варварские, чем у «самых низших рас, известных антропологии». Меня это насмешило. Что сказала бы миссис Хаусман, умей она читать по-датски? Пишут, что мы сможем применить репрессалии.[20] До сих пор наши летчики летали над немецкими городами, но не бомбили их.

Брата миссис Хаусман призвали в армию.

Мистер Г. Дж. Уэллс, наверное, гораздо умнее меня, иначе не стал бы известным уважаемым журналистом, к словам которого прислушиваются. Но иногда, когда я читаю, что он пишет, то невольно думаю — что за бред! Неужели он не знает, что люди не меняются, что целая нация не может измениться за короткий срок? Например, он пишет, что случится с англичанином после войны. «Все старые довоенные привычки канут в небытие. Он станет, как говорят химики, „восстановленным“, непокорным, критически мыслящим… Не будет соглашаться с правительством, которое „водит всех за нос“, захочет заниматься своим делом. Поэтому вряд ли старая нечестная игра оппозиций вернется в британскую политическую жизнь с окончанием войны…» Ну-ну.

Тем не менее война еще не закончилась, и вряд ли закончится в ближайшее время. Я научила Свонни вязать, и она делает это весьма неплохо для ребенка, которому нет еще десяти. Она вяжет носки цвета хаки для солдат. Ее добрый папа на это сказал: «Жаль того беднягу, которому придется ходить с узелками и бугорками в ботинках».

Она становится очень высокой для своего возраста. Я стараюсь не волноваться по этому поводу. Будь она мальчиком, я бы этим гордилась. Она почти догнала Эмили, но ведь Эмили уже взрослая, хотя роста небольшого. Расмус никогда не упускает возможности съязвить. Он заявил, что высокие женщины никогда не находят себе мужей.

— И что в этом плохого? — заметила я.

Он рассмеялся:

— А куда бы ты делась без мужа, красотка?

И он прав. У женщины должен быть муж, иначе она станет бесполезным посмешищем. Но в этом есть что-то неправильное, замужество не должно оставаться единственным способом устроить свою жизнь.

Я читаю «Лавку древностей». Не представляла, что читать романы так приятно. Забавно: я так вживаюсь в образы персонажей, что становлюсь ими. Я переживаю из-за того, что с ними происходит, и мне не терпится снова сесть за книгу.

Убили брата миссис Хаусман. Во Фландрии, через три недели после призыва. Ни одна из моих знакомых даже мысли не допускала, что ее родных могут убить. Другие могут погибнуть, но ее близкие заколдованы. Наверное, от этого потрясение и боль еще сильнее. Возможно, и нет. Я замечала, что подготовить себя к смерти невозможно. Ты можешь сознавать ее неизбежность, убеждать себя в этом изо дня в день. Но когда смерть приходит, ты словно никогда ее не ждал и считал, что человек живет вечно.

Миссис Хаусман постоянно повторяет: «Почему он? Почему я? Почему именно с нами?» Как будто этого не случилось уже с сотнями, тысячами! Что она хочет сказать? Что это должно было случиться с кем-то другим, а не с ним, потому что он — ее брат?

Французы опубликовали список, где значится три миллиона убитых немцев. А список наших потерь в Дарданеллах содержит только двадцать три убитых, двадцать восемь раненых и троих пропавших без вести. Я этим цифрам не верю, так не может быть.

День рождения Свонни и последний день учебы Моэнса в школе. Он собирается сразу же начать работать с Расмусом, продавать машины. Я думаю, ему достанется канцелярская работа, так как вряд ли он смыслит в машинах. Расмус почти ничего не рассказывает мне, но дела движутся плохо. Во всяком случае, пока идет война. Уже больше полутора лет назад Расмус обещал стать миллионером, но этого до сих пор не произошло.

Мы подарили Свонни уроки греческих танцев. Заниматься она будет по пятницам, до следующей весны. В словаре я нашла для нее превосходное выражение, которого нет в датском языке. Сказала ей, что мы надеемся, что она станет профессионалом в искусстве Терпсихоры.

Кроппер числится пропавшим без вести в Дарданеллах. Хансине надеется — мы все на это надеемся, — что он попал в плен. Поскольку официально они не обручились и она просто его «возлюбленная», то новости сообщает его сестра. Она тайком забежала вчера, чтобы поговорить с Хансине. Его мать — ревнивая как тигрица и не признает Хансине, называет ее «этой иностранной прислугой». А сегодня бедняжка Хансине получила от Кроппера письмо. Оно, конечно же, старое, отправлено раньше эвакуации из Западной Галиполи. Вряд ли он знает о том, что она не умеет читать, иначе не написал бы ей. Не хотел же он, чтобы я прочитала его личное, все эти нежности и любовные признания. Только это в письме и оставалось, хотя он написал больше. Но почти все письмо вымарал цензор. Мы почти уверены, что он погиб. Странно было читать бодрые и полные надежды слова мертвого человека.