Дик Фрэнсис - Миллионы Стрэттон-парка

— Так вот, как строитель, теперь, когда вы достаточно хорошо ознакомились с ущербом, нанесенным трибунам, что вы можете сказать?

— По поводу того, чтобы все восстановить, как было?

— Конечно.

— Насколько я понимаю, вы хотите именно этого, а я, откровенно говоря, думаю, что это было бы ошибкой.

Она не сдавалась.

— Но это возможно?

— Все сооружение может оказаться неустойчивым. Здание старое, хотя, могу вас заверить, построено прекрасно. Но трещины, которые пока еще не обнаружились, могут в любой момент заявлять о себе, и появятся новые аварийные места. Как только будут убраны следы разрушения, может произойти обвал здания. Все это придется обносить подпорками. Мне очень жаль, но мой совет — снести все полностью и на этом месте построить заново.

— Я и слышать об этом не хочу.

— Знаю.

— Но можно отстроить все заново, как было?

— Конечно. Все оригиналы планов и чертежей здесь, в этой конторе. — Я помолчал.

— Только не говорите мне, что вы на стороне Конрада.

— Я ни на чьей стороне. Честно говорю вам, что старые трибуны можно здорово улучшить, если перепланировать их с учетом современных удобств.

— Мне очень не нравится архитектор, которого Конрад навязал на нашу душу. Я и половины не понимаю из того, что он говорит, и, поверите ли, этот человек держится снисходительно, прямо-таки свысока!

Поверить в это мне было совсем нетрудно.

— Ничего, он поймет свою ошибку, — улыбнулся я. — Да, кстати, если вы в конце концов примете решение модернизировать трибуны, было бы правильно объявить конкурс в журналах, которые читают архитекторы, предложив представить рисунки и чертежи назначенному вами жюри. Тогда у вас будет выбор. В таком случае вы не окажетесь в ситуации, когда вынуждены будете принять все, что даст вам Ярроу. А он, как уверяет меня полковник, ни ухом ни рылом в скачках.

Даже стул не покупают, не посидев на нем. Трибуны должны быть не только красивыми, но и удобными.

Она в раздумье качнула головой.

— Вы намеревались навести справки об этом Ярроу. Вы это сделали?

— Делается.

— А как насчет долгов Кита?

— Работаю над этим.

Она недоверчиво хмыкнула, и не без оснований.

— Вам, наверное, — добавила она, стараясь быть справедливой, — трудно двигаться.

Я пожал плечами, подумав: «Сегодня уик-энд праздника, это еще одна из проблем», — и спросил:

— Где живет Кит?

— Выше собственных запросов.

Я рассмеялся. Марджори с достоинством улыбнулась собственной остроте. Она сказала:

— Он живет в Дауер-хаузе на территории поместья. Здание построили для вдовы первого барона. И, так как она была особа, не страдавшая от скромности, дом огромный. Кит прикидывается, будто он хозяин дома, но на самом деле это не так, он его арендует. Поскольку мой брат умер, собственность на дом переходит к Конраду.

Я осторожно спросил:

— А… какие у Кита источники дохода?

Марджори вопрос пришелся не по вкусу, но, подумав, она ответила (уж если на то пошло, то она сама запустила меня в дело).

— Мать хорошо обеспечила его. Он был маленьким красавчиком ребенком, а потом красавцем молодым человеком, и она души в нем не чаяла. Прощала ему все на свете. Конрад с Айвэном всегда были нескладными простаками и никогда не могли рассмешить. Умерла она, по-моему, лет десять назад. Тогда Кит получил свои деньги и, скажу вам, промотал их.

Подумав немного, я решился спросить:

— Кто отец Джека?

— Это не ваше дело.

— Не имеет отношения к нашим делам?

— Конечно, нет.

— Кит играет на бегах? Или еще как-то? Карты? Трик-трак?

— Может быть, вы это и выясните, — проговорила она. — Сам он, конечно же, мне ничего не скажет.

Мне в голову приходил только один способ пробить окно в делишки Кита, но и он казался весьма проблематичным. Мне придется взять у кого-то автомобиль и сесть за руль, начать с этого, а мне с трудом давался каждый шаг. Два-три дня, думал я. Скажем, во вторник.

— Чем вообще занимается Кит? — спросил я.

— Говорит, у него работа в Сити. Может быть, когда-то так и было, но уверена, теперь он врет. Он вообще лжец по натуре. Во всяком случае, ему шестьдесят пять. Мне говорили, что это пенсионный возраст, — она чуть заметно хмыкнула. — Мой брат говорил, что тот, у кого есть неоплаченные обязательства, никогда не уходит на пенсию.

На пенсию уходят не всегда по собственной воле, но какой смысл вступать в спор? Не у всех есть наследственный баронский титул и желание держать под своим крылышком достопочтенных родственников. Не у всех есть деньги, чтобы подмазывать шестерни и улаживать бури.

Мой не-дедушка, должно быть, был приятным человеком, невзирая на все его недостатки, и матушка моя его любила и Дарт тоже.

— Ну а Айвэн? — спросил я.

У нее выгнулись брови.

— Айвэн? Что вы имеете в виду?

— У него садовый центр?

Она кивнула.

— Мой брат отрезал ему что-то около пятидесяти акров. Давно, много лет назад, когда Айвэн был еще молод. Он любит копаться в земле, и у него все растет. — Она помолчала, потом продолжила: — Необязательно отличаться великим умом, чтобы жить в свое удовольствие и никому не мешать.

— Обязательно нужно, чтобы повезло.

Она внимательно посмотрела на меня и кивнула.

Решив, что она, по-видимому, исчерпала терпение отвечать на мои вопросы, я спросил ее, не подпишет ли она для Роджера и Оливера чеки на зарплату.

— Что? Да я же сказала, что подпишу. Скажите полковнику как-нибудь напомнить мне еще раз.

— А они здесь, — проговорил я, извлекая конверт из моего пиджака, все еще висевшего на спинке стула. — У вас есть с собой ручка?

Марджори безропотно запустила руку в огромную сумку и, нашарив там ручку, вытащила чеки из конверта и в обозначенном для этого месте расписалась, четко, просто, без всяких завитушек.

Осторожно, чтобы не раздразнить гусей, я произнес:

— Чтобы в будущем избавить вас от лишних беспокойств, вы, директора, могли бы наделить Конрада, Айвэна или Дарта правом подписи финансовых документов. Для этого нужно только зарегистрировать подпись в банке. В будущем понадобится подписывать документы не только на зарплату, но и на многие другие вещи. Полковнику нужны полномочия.

— Похоже, вы хорошо разбираетесь в этих делах!

— Я разбираюсь в бизнесе. У меня компания с ограниченной ответственностью.

Она недовольно насупилась:

— Ладно. Всем этим трем. Пойдет?

— Лучше пусть будут двое из вас, любые два. Тогда у вас будут гарантии, и ни Кит, ни Ребекка не смогут поставить под сомнение честность полковника.

Она не знала, рассердиться или рассмеяться.

— Вы так быстро разобрались в потемках наших стрэттоновских душ, а?

Не успел я ответить, как безо всякого предупреждения распахнулась дверь, и в комнату ввалились Кит с Ханной. Делая вид, будто меня там нет, они во весь голос стали жаловаться Марджори, что Конрад говорит со своим архитектором так, словно все уже решено и новые планы будут утверждены.

— У него это звучит, как уже, — сетовал Кит, — а не если. Я категорически против этого дурацкого проекта, и ты должна положить ему конец.

— А почему бы тебе самому не взяться за дело? — съязвила его тетушка. — Ты, Кит, поднимаешь много шума и ничего не делаешь. То ты хочешь отделаться от меня, то тут же просишь вступиться за тебя. И, поскольку вы оба здесь, можете извиниться перед мистером Моррисом за то, что набросились на него.

Кит и Ханна одинаково злобно взглянули на меня прищуренными глазами. Как я понимал, неожиданное появление Марджори и Айвэна помешало им довести до конца задуманное. Я все еще был здесь, все еще держался на ногах, все еще оставался и наверняка останусь символом, напоминающим, какой позор они пережили, будучи с отвращением отвергнуты моей матерью. То, что их ненависть противоречила здравому смыслу, не имело значения. Такая ненависть во всем мире заливала нечистой кровью землю — хотя только Франция позволила себе в своих патриотических лозунгах призывать к потокам крови, и «Марсельеза» до сих пор превозносит страсти 1792 года.

Тогда нечистой была кровь австрияков. Прошло две с лишним сотни лет, а кровожадная ненависть все еще процветает во всем мире. Вот такая испепеляющая ненависть буквально висела в воздухе в кабинете управляющего Стрэттон-Парка. Уже одним только своим присутствием я пробудил реакцию, справиться с которой Кит и Ханна были бессильны, и у меня не было уверенности, что этому когда-нибудь придет конец.

Одна только Марджори в этот момент стояла преградой на пути их желания довести до конца начатое утром.

Ожидание Марджори, пока последует извинение, которого быть никак не могло, не очень затянулось, а я мог прекраснейшим образом обойтись без извинений, если бы только они поняли наконец, что никакие стрэттоновские деньги не могут снять обвинение в непредумышленном убийстве.