Донна Леон - Мера отчаяния
Когда паста была разложена по тарелкам, начался обычный разговор на общие темы, деликатный и нерешительный, какой всегда возникает в ситуации, когда восемь человек, не слишком хорошо знающих друг друга, пытаются определить сферу общих интересов. Брунетти, как это нередко случалось в последние годы, удивил тот факт, что беседа совсем не касается политики. Он не мог определить, в чем дело: то ли это больше никого не интересует, то ли тема просто слишком острая, чтобы обсуждать ее с посторонними. Как бы там ни было, политика наряду с религией стала чем-то вроде табу в разговоре, нарушать которое никто не хотел или не смел.
Dottore Ротгайгер на вполне приличном, как показалось Брунетти, итальянском рассказывал, какие проблемы возникли у него в иностранном отделе при попытке продлить свое пребывание в Венеции еще на год. Каждый раз, как он туда отправлялся, его осаждали какие-то «агенты», как они себя называли, бродившие между очередей и уверявшие, что могут помочь ускорить бумажную волокиту.
Брунетти с удовольствием согласился с предложением хозяйки положить ему еще пасты и никак не прокомментировал это заявление.
Когда принесли рыбу — огромного вареного лаврака, морского окуня длиной чуть ли не в полметра, в разговор вступила Dottoressa Санта-Лучия, специалист в области культурной антропологии. Она только что вернулась из длительной научной экспедиции в Индонезию, где целый год изучала систему власти в родовом обществе.
Хотя Dottoressa обращалась вроде бы ко всем присутствующим, Брунетти заметил, что смотрит она по большей части на Паолу.
— Вы должны понять, — говорила она, самодовольно улыбаясь с видом знатока тонкостей чужеродной культуры, — что родовое общество основано на принципе традиционализма. То есть в роду ничего не должно меняться, даже если для сохранения порядка придется пожертвовать наименее значимыми членами общества.
— А кто определяет, кто из них наименее значимый? — полюбопытствовала Паола, вытаскивая изо рта тоненькую рыбью косточку и с подчеркнутой старательностью откладывая ее на край тарелки.
— Это очень интересный вопрос, — обрадовалась Dottoressa Санта-Лучия. Вероятно, точно таким же тоном она сотни раз объясняла подобные вещи своим студентам. — Думаю, здесь мы имеем один из тех редких случаев, когда общественное мнение в их очень сложной и многогранной культуре совпадает с нашими, самыми что ни на есть простыми взглядами. — Она сделала паузу, выжидая, пока кто-нибудь попросит ее объяснить, что она имеет в виду.
— В каком смысле совпадает? — подыграла ей Беттина Ротгайгер.
— В том смысле, что мы сходимся в понимании того, кто является наименее важными членами общества. — Проговорив это, Dottoressa снова замолчала и, видя, что внимание всех присутствующих направлено на нее, сделала глоток вина, медля с ответом.
— Дайте-ка попробую догадаться, — вмешалась Паола с улыбкой. Она оперлась подбородком на руку и совершенно забыла про рыбу. — Маленькие девочки?
После короткого молчания Санта-Лучия ответила:
— Да. — Она ничем не выдала своего недовольства тем обстоятельством, что Паола украла у нее триумф. — Вы находите это странным?
— Нисколько, — ответила Паола, еще раз улыбнулась и снова занялась лавраком.
— Так оно и есть, — продолжила антрополог, — в каком-то смысле при существующих социальных порядках девочки являются «расходным материалом», учитывая, что они рождаются в таком количестве, что многие семьи не могут их прокормить, а также тот факт, что мальчики почти всегда оказываются гораздо более желанными детьми. — Она огляделась, оценивая реакцию присутствующих, и торопливо добавила, очевидно боясь, что ее слова каким-то образом оскорбили чопорные европейские представления собравшихся: — Разумеется, с точки зрения племен, находящихся на стадии родового строя, и если рассуждать с позиции их логики. В конце концов, кто еще будет заботиться о престарелых родителях?
Брунетти взял бутылку «Шардонэ», потянулся через стол, чтобы наполнить бокал Паолы, налил и себе. Их глаза встретились, она едва заметно улыбнулась ему и еще незаметнее кивнула.
— Думаю, нам нужно взглянуть на этот вопрос их глазами, попытаться воспринять его с их точки зрения, по крайней мере настолько, насколько нам позволят наши собственные культурные предрассудки, — заявила Dottoressa Санта-Лучия и еще несколько минут объясняла необходимость расширить свое видение, чтобы осознать культурные различия и отнестись к ним с уважением, какого они заслуживают, поскольку развились в ответ на потребности, характерные для разных обществ.
Через некоторое время — Брунетти как раз успел допить вино и доесть вареную картошку — она закончила, подняла бокал и улыбнулась, словно ожидая, что восторженные слушатели подойдут к кафедре и станут благодарить ее за интересную лекцию. Молчание затянулось. Наконец Паола первой нарушила его, повернувшись к хозяйке:
— Клара, давай я помогу тебе отнести тарелки на кухню.
Брунетти вздохнул с облегчением, и не он один.
Позже, по дороге домой, Брунетти спросил:
— Зачем ты позволила ей разглагольствовать?
Паола лишь пожала плечами.
— Нет, скажи.
— Да о чем тут говорить! — Паола отвечала с неохотой. — С самого начала было очевидно, что она хочет вовлечь меня в разговор, выудить у меня, почему я так поступила. Зачем еще ей нести всю эту чушь насчет девочек, которые являются «расходным материалом»?
Брунетти брел рядом с ней, держа ее под руку. Он кивнул:
— А может, она сама в нее верит.
Они прошли еще немного в задумчивости, потом он произнес:
— Мне всегда были отвратительны такие женщины.
— Какие «такие»?
— Которые относятся с презрением ко всем остальным женщинам. — Они сделали еще несколько шагов. — Только представь себе ее несчастных студентов, а особенно студенток!.. А самое неприятное — она так уверена в каждом своем слове, она считает, что только ей открыта непреложная истина. — Он немного помолчал. — Подумай, каково это — сдавать ей экзамен? Отступи хоть немного от того, что она вещала на лекциях, — и плакал твой диплом.
— Мало кто защищается по культурной антропологии, — заметила Паола.
Брунетти рассмеялся, полностью соглашаясь с ней. Они оказались на своей калле и замедлили шаг. Он повернулся к ней:
— Спасибо тебе, Паола.
— За что? — Она сделала вид, что не понимает.
— За то, что не стала ввязываться в битву.
— Битва окончилась бы тем, что она спросила бы меня, почему я дала себя арестовать, а я вовсе не желаю с ней это обсуждать.
— Глупая корова, — пробормотал Брунетти.
— Это уже дискриминационное замечание, — сказала Паола.
— Именно!
19
Эта вылазка в светское общество дала им понять, что повторения они не желают, так что они вернулись к своей уже ставшей привычной жизни и перестали принимать какие бы то ни было приглашения. Но их обоих все же раздражала необходимость вечер за вечером сидеть взаперти. Раффи счел их постоянное присутствие достойным иронических замечаний, но Кьяре нравилось, что они все время дома, и она заставляла родителей играть в карты, смотреть бесконечные телепрограммы о животных, а также организовала турнир по «Монополии», грозивший растянуться и на следующий год.
Паола каждый день отправлялась на работу в университет, а Брунетти — в квестуру. Впервые в жизни они стали радоваться огромным горам бумажной работы, которые обрушивало на них государство с его запутанной бюрократической системой.
Поскольку Паола была причастна к делу, Брунетти решил не ходить на похороны Митри, хотя при других обстоятельствах непременно сделал бы это. Два дня спустя он снова перечитал отчеты из лаборатории и с места преступления, а также заключение о вскрытии, сделанное Риццарди и занимавшее целых четыре страницы. Эта работа отняла у него чуть ли не целое утро и заставила задуматься о том, почему и в профессиональной, и в личной жизни ему все время приходится возвращаться к одному и тому же. Во время своей краткосрочной ссылки он дочитал Гиббона и принялся за Геродота, по окончании которого его ждала «Илиада». Преждевременные смерти, жизни, оборвавшиеся насильственно…
Он взял заключение о вскрытии и отправился в кабинет синьорины Элеттры; одного взгляда на нее оказалось достаточно, чтобы развеять все его мрачные раздумья: она была одета в немыслимо красный пиджак и белую крепдешиновую блузку с расстегнутой верхней пуговичкой. Как ни странно, когда комиссар вошел, она ровным счетом ничего не делала, просто сидела за столом, опираясь подбородком на ладонь, и глядела в окно, любуясь церковью Сан-Лоренцо, видневшейся вдалеке.
— У вас все в порядке, синьорина? — спросил Брунетти.
Она выпрямилась и улыбнулась:
