Призраки затонувшего города - Елена Владиславовна Асатурова
Постоянная клиентка, которую надо было встретить, вызывала у Сони чувство жалости. Интересная и далеко не глупая женщина, а ищет ответы не в себе и своей семье, а в магии и прочей ерунде. Но что-то у нее явно случилось: встревожена сверх меры, пришла не по записи. Ну сейчас она ей фирменный напиток подаст, пусть успокоится, расслабится. Глядишь, и сама все, что волнует, расскажет, а будет уверена, что это карты так легли.
Заняв свое привычное место за ширмой, Соня в щелку наблюдала за клиенткой и старалась запомнить каждое слово, чтобы потом хозяйка занесла все в свой дневник – для будущих сеансов. Несмотря на преклонный возраст, на память Соня пока не жаловалась, а особо важные моменты, имена и даты записывала в маленький блокнотик, который прятала в складках своей одежды.
В потоке слов, которые рекой лились из разговорившейся клиентки, вдруг всплыло что-то знакомое, уже слышанное ранее. Рассказывая об отношениях с мужем, она упомянула про его бабку, Елизавету, назвав ее строгой и властной женщиной, сильно повлиявшей на воспитание внука. Это имя всегда было для Сони своеобразным спусковым крючком для воспоминаний о прошлом. В каждой его обладательнице она невольно искала ту, давно потерянную маму Лизу. Клиентка тем временем уже говорила про свою свекровь, Ольгу. Было ли это простым совпадением? Сколько на свете Оленек родилось у женщин с именем Елизавета? Сотни, тысячи? Но на всякий случай она записала на клочке бумаги имя и телефон клиентки, спрятала в карман. Фамилии здесь свои никто не называл, не принято. Пусть внук посмотрит в своем компьютере, там сейчас все можно найти…
Из дневника следователя Савельева
Леськово
24 июля 2018 года
В Леськово из города я вернулся после обеда. Заскочил к Сидорчуку, обсудил с ним действия по разработке друзей, соседей, бывших сослуживцев Полежаева, всех, кто теоретически мог быть его подельником. Михаил с парой оперов отправился выполнять поручение, а я поехал к Кире. И уткнулся в закрытую дверь. Постучал, покричал, обошел сад – никого. На шум из-за соседского забора выглянула немолодая дородная тетка, обтирающая потное лицо краем фартука.
– Дерет те горой! Ты чёй-то там булгачишься? [20] Усех несушек моих распугал! Нечего по чужому участку шастать.
– Простите, уважаемая, я ищу девушку, которая здесь живет, Киру. Вы случайно не видели ее?
– А, пожилицу-то эту? Знамо, видала! Они с этим Владимирычем, из большого дома, укатили на машине, знать на прогулку. – Соседка явно была рада поддеть меня острым словцом.
– Вы Олега Круглова имеете в виду?
– Его, его, родимого. Подкатил, погудел, окаянный, на всю улицу, она шасть – и умчали. Чуть петуха моего не задавили.
Почувствовав неприятный укол ревности и понимая, что мои вопросы только раззадорят ее любопытство, спросил:
– И что, часто он так за ней заезжает?
– Врать не буду, милок, впервой. Он как домик-то этот снял у Клавки, так тутося не бывал. А тебе зачем?
Подойдя к забору, я показал служебное удостоверение.
Зыркнув глазами, тетка сразу приосанилась, одернула ситцевое платье, подвязанное передником.
– А я буду Антонина Васильевна Овсова, можно просто баба Тоня.
– И что, Антонина Васильевна, вы, наверное, все время тут в саду и на огороде трудитесь?
– Ох, мил человек, годы уже не те. Так, помаленьку ковыряюсь. В былые-то времена тяпочку полукруглую наточишь, ножки свои молодые растопыришь и как зачнешь гряду рубить, формовать… А окучивать опосля дожжичка – хрум, хрум, шшш… А то чернозему самого ценно-полезного из лесу с мужем моим наскребали и на участок носили… Закинешь мешочек на плечо и радуешься – доброе дело, глину разбавить, клубничку подкормить, помидорчикам подсыпать… А то песку речного кабачкам да тыквам… Оне любят, чтоб дышало. Потом веток кролям, люцерны, корочек, гусям травки с комбикормом. На улице печка летняя с баком здоровым, а в ем кукуруза, не кормовая желтая, а настоящая, белая, пахучая, вкуснющщая… А теперича токмо огурцы, да помидорки, да картошки две гряды, да смородины пяток кустов… Много ль мне одной надоть… А дети-то все городские, по курортам ездють, а у нас-то, поди, получше будет…
– И ничего вокруг необычного не замечали? – Мне с трудом удалось вставить слово в поток воспоминаний труженицы садово-огородного хозяйства.
– Значица, так. Дня три назад Ванька Полежаев тут крутился, с рыбою своей окаянной. Он же с покупателями из отдыхающих горазд был лясы точить, чтобы улов свой сбагрить… Прости меня, Господи, грешную, что так о покойном-то… Потом приехала какая-то городская деваха, подружайка пожилицы-то. А вчерась цельная компания завалилась, пили, гуляли, аж до утра. Вы примите меры, товарищ следователь.
– Примем, обязательно примем. А что дружки Полежаева, тоже рыбой промышляют?
– Да какие у него дружки? Так, кружку пива выпьют у магазина да спорят, у кого щука больше. Ванька-то, он все особняком держался, себе на уме был. Гордый. Как в деревню воротился, так бобылем и жил. В церкву ходил, в соседнее село, где новый храм заложили, в память о старом монастыре. Он там помогал, когда не рыбачил…
В усадьбе Кругловых я застал только рабочих, которые, в отсутствие заказчиков, устроили перекур и, растянувшись в тени деревьев прямо на траве, дремали. Узнав, что хозяин отправился в Рыбнинск по делам, а Ирина ушла в прибрежный отель, я тоже решил прогуляться в ту сторону. Надо было отвлечь себя от мыслей о Кире, разъезжавшей сейчас где-то с другим мужчиной.
Шумиха вокруг последних событий в Леськово уже улеглась, и деревня жила обычной неспешной летней жизнью, которая в жару стекается к воде, на пляжи. По речной глади сновали лодочки и катера, водные велосипеды и досочки с парусом – виндсерфинг входил в моду и в наших краях. Мимо пробежала шумная стайка мальчишек, босоногих и уже дочерна загорелых. В городе я успел заскочить домой, потискал Нельсона, который недовольно урчал, возмущаясь моим долгим отсутствием, и переоделся в легкие брюки и белую тенниску. Поэтому все принимали меня за очередного отдыхающего, прячущегося за темными очками-авиаторами от палящего солнца, и не обращали внимания.
Не заметила меня и парочка, укрывшаяся в тенистой беседке над обрывом недалеко от отеля. Приняв их сперва за воркующих влюбленных, склонивших друг к другу
