Загадка Красной Вдовы - Джон Диксон Карр
– Передай отцу, что я желаю его видеть, – сказала Мари-Ортанс и, повернувшись к мужу, добавила: – Это моя прабабушка, тиран, и завтра ей исполняется то ли девяносто семь, то ли девяносто восемь лет. Ты выбрал хороший момент, чтобы познакомиться со всей моей семьей. Подожди здесь, мне нужно увидеть их прежде.
Его отвели в комнату с двойными дверями, за которыми, по всей вероятности, находилась столовая, поскольку оттуда доносились громкие голоса. Хотя Чарльз и нервничал немного, потому как не знал, что женился на аристократке, сам этот факт его не беспокоил.
Голоса в столовой звучали все громче и резче. Кто-то стукнул палкой по полу.
– Он английский милорд, и он богат! – крикнула Мари-Ортанс.
Через минуту она вышла с разгоряченным лицом и пригласила его войти.
В столовой горело множество восковых свечей. Представьте комнату, которую видели сегодня, во всем великолепии свежести и богатого убранства, со столом атласного дерева, заставленным роскошными блюдами, и шестью стульями вокруг него. Но был и седьмой стул, что-то вроде трона, и на нем восседала старуха в чепце – горбоносая, накрашенная, с кубком красного вина в одной руке и костылем в другой. Пятеро мужчин – низкорослых, коренастых, с вплетенными в косицы пестрыми ленточками – определенно были братьями; шестой напоминал суетливого дальнего родственника. Появление Чарльза вызвало легкое оживление. Старший из братьев, седоволосый мужчина в зеленом рединготе, с проницательными глазами и брезгливым выражением лица, поднялся и учтиво поклонился.
– Вам следует знать, гражданин англичанин, – сказал он, – что брак моей дочери стал для всех нас сюрпризом. Вопрос стоит так: отдать ли вас под суд и в тюрьму или принять в семью. Ни я, ни мои братья не можем рисковать своим положением, тем более жизнью из-за каприза моей дочери. Но до тех пор, пока вопрос не решен… – Он протянул Чарльзу табакерку и посмотрел на суетливого родственника. – Мартен Лонгваль, кресло гостю. Мсье де Блуа, пожалуйста, вина гостю.
Чарльз Бриксгем похолодел. Бесстрастные лица смотрели на него, в глазах холодный блеск; он видел, как безукоризненно чисты их руки – а ведь в то время люди не уделяли большого внимания таким мелочам. Один из братьев со смешком произнес:
– Вы вполне можете остаться без головы, mon gosse[17]. Так что пейте вино, пока вы ее еще не лишились. И знаете, вы мне по душе! Хотя, наверное, голову вы уже потеряли из-за нее. Не многие рискнули бы присоединиться к нашему кругу.
И тут пришла очередь старухи.
– Я не слышу гордости в твоем голосе, Луи-Сир! – заявила она, стуча по полу костылем. – В прошлом сентябре исполнилось сто четыре года с того дня, как мы получили эту должность. Великий Монарх оказал эту честь отцу моего мужа. Я видела его уже стариком, когда он кормил карпов в пруду, и он говорил со мной. Да. А все из-за дурака Легро, этого пьяницы, который, не сумев исполнить работу чисто, мечом раскроил Доврелю лицо. Черт бы тебя побрал, Луи-Сир! Англичанин… почему бы и нет? Моя дочь вышла замуж за музыканта. Если он так нужен малышке Мари-Ортанс – пусть себе. Кроме того, он мне нравится. Подойди сюда, англичанин, и поцелуй меня.
Тут Чарльзу Бриксгему стало малость не по себе.
– Мсье Лонгваль… – обратился он к отцу Мари-Ортанс. – Мсье Лонгваль…
– Лонгваль? Почему вы называете меня так? Это старая форма нашего имени. На протяжении вот уже нескольких поколений ее носят только представители южной ветви семьи. Подождите-ка, возможно ли, что Мари-Ортанс не открыла вам наше настоящее имя?
За этим последовал такой взрыв веселья, что огоньки свечей затрепетали, а некоторые и погасли. Братья хохотали, хлопали по столу, проливали вино, и только отец Мари-Ортанс не веселился и даже не улыбался, а хмурился и постукивал пальцем по табакерке. Чарльз Бриксгем отзывался об этом приступе радости не иначе, как об адском фонтане, хотя все они были, в общем-то, добрыми малыми. Свет померк перед ним. Дверь в другом конце комнаты открылась, и в обеденный зал вошел человек с подносом еще дымящейся баранины. Ужас объял Чарльза Бриксгема, когда он узнал симпатичного парня, которого видел возле гильотины с розой в зубах.
– Во имя Господа, – произнес он и поймал себя на том, что срывается на крик. – Во имя Господа, кто вы?
– Этот гражданин, – сказал старик, кивая в сторону человека с подносом, – мой старший сын, моя смена. Мы – Сансоны, наследственные исполнители смертных приговоров, выносимых высокими судами по всей Франции.
В этой точке повествования Гай Бриксгем остановился, откашлялся и насмешливо оглядел слушателей. Все молчали. Часы в холле отбили полчаса.
– Вы, конечно, давно обо всем догадались, – продолжал Гай, – но я для того привел подробности, чтобы четче обозначить надвигающуюся трагедию. И еще одно нужно подчеркнуть. Эти люди не были исчадиями ада. Наоборот. Они старались, как могли, выказать радушие чужаку и проявить уважение к его взглядам, даже не разделяя их. Они предоставили ему убежище, хотя это было опасно в то время, и даже отец Мари-Ортанс согласился на это. Если бы не шаткий разум Чарльза и, возможно, не старания мадам Марты Дюбю Сансон, брак мог бы сложиться вполне удачно.
У Сансонов были определенные обязанности. Они делали свое дело, говорили о нем, и, разумеется, на первом месте стоял финансовый вопрос. Никто не пытался изводить Чарльза, никто его не мучил, как, похоже, представлялось ему тогда. Но уже во время того первого обеда, когда Чарльз под твердым взглядом ясных глаз Мари-Ортанс пытался показать, что все в порядке, никому и в голову не пришло воздержаться от обсуждения своего бизнеса. Вы и сейчас можете почитать хранящиеся в Париже письма старшего Сансона генеральному прокурору. Эти письма – ужасающие документы Революции именно потому, что в них не делается ни малейшей попытки шокировать или испугать. Автор этих писем жалуется на нехватку финансов, на скаредность Конвента, из-за чего ему нечем оплатить плотницкие работы и замену ножей гильотины, и указывает на то, что одежда, его собственная и сына, приходит в негодность в процессе выполнения работы. Власти велят ему пытать людей – очень хорошо. Но ему требуется помощник, и дело дальше не пойдет, пока министерство не выдаст требуемые средства. Иногда эта переписка выглядит гротескной, почти абсурдной – но почему? Анри Сансон отнюдь не был романтическим садистом, каким его изображают в литературе. Он был хватким дельцом, решительно настроенным заработать законным путем; образцовым семьянином и уважаемым горожанином, которого узнавали по бледному лицу и
