Юрий Кургузов - Возвращение Скорпиона
Лариса вроде бы чуть смутилась.
— Нет, имя он не назвал. Фраза была примерно следующей: "Отдайте это дяде, который ночевал сегодня в вашей квартире". — Прищурилась: — Ну и какому же, считаешь, "дяде" я должна это отдать?
Я не стал препираться.
— Ладно-ладно, тебе виднее. А не поинтересовалась у пацана, откуда у него пакет?
Лариса кивнула:
— Естественно, поинтересовалась. Мальчишка ответил, что шел по улице, а рядом остановилась машина и человек, сидящий за рулем, дал ему сверток, полтинник и показал дом и подъезд, в который нужно войти, а также назвал номер квартиры. Он же и научил, как сказать. "А когда вернешься, — пообещал тот человек, — получишь еще полтинник". Мне, знаешь ли, это не очень понравилось, я взяла парня за локоть, чтобы расспросить подробнее, но он вырвался и убежал. Я захлопнула дверь и к окну, но успела увидеть только отъезжающую от дома машину.
— Цвет, марка? — быстро спросил я.
Лариса рассердилась:
— Я тебе что, прибор ночного видения? Говорю же, темно уже было, и машина темная.
— Конечно-конечно, прости. Ну, и где этот пакет?
Она вернулась к дивану, открыла сумочку и достала оттуда маленький сверток. Протянула мне.
Я подошел, взял, приложил к уху.
— Не бойся, не бомба, — улыбнулась она.
Я нахмурился:
— Ты видела, что там?
Лариса преувеличенно картинно всплеснула руками:
— О боже, ну я же ведь женщина, в конце-то концов!
С этим я спорить не стал.
— И что?
Она посерьезнела:
— Знаешь, лучше уж посмотри сам.
Я развернул и бросил на пол бумагу. В руках лежал большой коробок от хозяйственных спичек. Я замер.
— Дальше, — сказала Лариса.
Я открыл коробок. Спичек в нем не было, но зато в нем был еще один коробок. Обычный, стандартный.
Я снова на миг запнулся, и снова Лариса своим чудным завораживающим, но сейчас от волнения немного дрогнувшим голосом произнесла:
— Дальше…
Я открыл маленький коробок, чиркнул на секунду зажигалкой и… тотчас закрыл.
А поскольку ноги вдруг предательски подкосились, почти рухнул на мягкий диван.
Финиш!..
Глава двадцатая
Но финиш оказался промежуточным.
Потому что Лариса тотчас опустилась рядом и, прижавшись своим мягким бедром к моему твердому, тихо вздохнула:
— Господи, что же всё это значит?..
Я на всякий случай малость отодвинулся.
— Это значит, милая, что, если хочешь остаться цела, ты должна с этой самой минуты забыть о том, что произошло два часа назад.
Она снова придвинулась.
— Думаешь, это легко?
Я сунул спичечный коробок в карман.
— Это не легко, это элементарно. Тебе передали пакет для меня. Всё. Что там внутри — понятия не имеешь. Хотя вообще-то тебе лучше бы на время уехать.
— Куда?
Я пожал плечами:
— Да куда угодно, главное — исчезнуть из города. Не маленькая уже, должна соображать, что здесь оставаться опасно. Нет, возможно, я и преувеличиваю риск, но ведь лучше переоценить противника, нежели недооценить, верно?
— П р о т и в н и к а… — медленно произнесла Лариса каким-то странным и отрешенным голосом.
— Да, противника, но, к счастью, моего, а не твоего. — Хлопнул себя по коленке и встал. — Всё! Об этом больше ни слова, ни на какие вопросы не отвечаю. Чем меньше ты будешь знать, тем действительно позже состаришься. И подумай все же насчет отъезда или смени хотя бы на время адрес. С этим, к сожалению, помочь не могу — сам мотыляюсь тут как флаг на бане и понятия не имею, где буду ночевать завтра.
Лариса безучастно молчала, а я вновь подошел к окну. Стараясь не особенно высовываться из-за штор, опять стал напряженно прислушиваться к тому, что творилось снаружи. Там пока ничего не творилось.
Постояв у окна с минуту и осторожно переложив пистолет подальше от края подоконника, вернулся к дивану. Лариса продолжала сидеть безмолвно и неподвижно, как каменное изваяние.
Я протянул руку к телефону.
— Сейчас вызову тебе такси.
Она усмехнулась:
— Неужто?
— Представь себе! — отчеканил я, однако тотчас убавил металла в голосе. — Ты извини, конечно…
— Извини и ты тоже! — перебила она. — Но разве не ты только что утверждал, что теперь и я могу подвергаться опасности? — Рука моя замерла, не успев дотянуться до телефона. — А коли так, то, полагаю, одной дома мне будет гораздо неуютнее, чем здесь, под твоим сильным мужским крылом. Или я не права?
Говоря эти последние, вроде бы достаточно невинные и нейтральные слова, Лариса весьма решительно поднялась и столь же решительно обхватила меня за крылья… То есть, за плечи.
Я трепыхнулся как птенец, однако она держала меня не только решительно, но и крепко. Большие твердые груди припечатались к моим ребрам как подушки, черные волосы рассыпались по спине, а губы недвусмысленно потянулись к моему лицу, для чего Ларисе потребовалось встать на цыпочки, что еще усугубило не только драматургию момента, но и непосредственный контакт наших тел.
— Эй! Эй! — как астматик выдохнул я. — Слушай, не надо! Не хочу!..
— Не хочешь?! — изумилась она.
Я затряс башкой:
— Нет… в смысле — хочу, но не хочу здесь!
Ее губы защекотали мое ухо.
— Тогда пойдем в любую из спален, на втором этаже их много…
Но я вдруг выскользнул из ее пьянящих объятий и скакнул в сторону как козёл. Протестующе и, каюсь, совсем не по-мужски вытянул руки:
— Нет, погоди, ты не поняла!
Голос Ларисы вмиг сделался иным.
— И что же это, интересно, я не поняла? Ну объясни.
Я насупился:
— А нечего объяснять. Просто я не хочу… м-м-м… иметь с тобой дело в этом доме!
Она кивнула:
— "В этом доме, в этом доме…" Ага, теперь, кажется, ясно. Значит, в моем доме или, к примеру, где-нибудь в кустах под забором иметь со мной, как ты замечательно выразился, дело можно, а здесь нельзя? Ну что ж, спасибо за откровенность. Большое спасибо!
Я мысленно матюкнулся.
— Да нет же, нет! Послушай, ты говоришь совсем не о том! Просто… просто…
— Просто здесь каждый камень Ленина знает! — распевным речитативом протянула Лариса. — Ой, прости, конечно, не Ленина, а милую и незабвенную Риту. Ну разумеется, разумеется, и как только я могла обнаглеть до такой степени, что вздумала покуситься на святая святых — ее скромное послесупружеское ложе, наверняка не остывшее еще с прошлого года от тепла барахтавшихся на нем ваших с ней молодых и горячих тел!
Я скрипнул зубами.
— Ты мелешь совсем не то!
— Конечно-конечно, — согласилась она. — Не то! Совсем-совсем не то! Разве ж могу я молоть то, когда здесь повсюду незримо витает дух неповторимой и непревзойденной прекрасной Королевы Марго?! А скажи, в этом… как ты называешь, "деле" — она что, неужто лучше меня?
Это мне уже совершенно не понравилось. И вообще, вот-вот пуля невесть откуда прилетит, а мне не хватало еще для полного счастья увязнуть здесь в бабах как в болоте! Твою мать!..
А Лариса всё продолжала:
— … да-да, и что же я, дура, раньше не сообразила! А может, это любовь, мальчик? — Ее бархатный голос точно жалил невидимыми тончайшими иглами и уже откровенно издевался надо мной. — Еще бы-еще бы, — изобретательно продолжала она. — Естественно, ты боишься! Боишься, что в самый неподходящий момент вдруг откроется хрустальная дверь — и на пороге в сиянии света — ОНА! твоя принцесса, твоя любимая, а мы тут, пардон, чёрт-те чем занимаемся…
Я резко повернулся и ушел на кухню. Нащупал в темноте кран и присосался к нему как пиявка. Потом сел на табуретку и закурил. Из гостиной больше не доносилось ни звука. Минут через пять, бросив окурок в раковину, я вернулся к Ларисе.
Она сидела в кресле, сжав руками виски. Я тронул ее за плечо.
— Уйди, — тихо попросила она, не поднимая головы. И еще тише добавила: — Пожалуйста…
Я вздохнул:
— Сейчас. — И тоже тихо добавил: — Спасибо…
Прятаться ночью в кустах, даже и в южных кустах — это занятие, доложу вам, куда ниже среднего. Правда, я захватил из кладовки под задницу какой-то старый бушлат, но все равно: жестко, неловко, а главное — скучно. Сначала я глазел на усыпанное крупными голубоватыми звездами небо, но это занятие скоро надоело — не Коперник же — и я возвратился обратно на грешную землю.
Слушайте, в голову стали от тоски лезть ну просто совершенно идиотские мысли. Помните старую шутку? Вопрос: "Что такое частушка?" Ответ: "Вид народно-поэтического и музыкального творчества, короткая рифмованная песенка, раскрывающая различные стороны бытовой, трудовой и социальной жизни народа. Состоит из двух двустиший, слабо связанных между собой ассоциативной связью. Например: "Как у нашей Маньки в попе позабыли клизму. Призрак бродит по Европе, призрак коммунизму".
