Крис Юэн - Похождения в Париже

Честно говоря, в ожидании нашей встречи я немного сомневался, что Виктория все-таки пойдет в банк и мы реализуем намеченный план. Наверное, мне следовало больше верить в себя и Викторию, потому что все прошло без сучка и задоринки и теперь папка лежала на скамье между нами.

Я открыл защелки, откинул клапан и начал доставать лежащий в папке предмет — как оказалось, картину, написанную маслом, — и после первого взгляда у меня чуть не снесло крышу.

— Черт побери! — вырвалось у меня.

— Ш-ш-ш! — Виктория ткнула меня в бок и посмотрела на статую Марии Магдалины справа от нас.

Я сглотнул слюну, кивнул и уже полностью вытащил картину. Поставил пустую папку на пол, показал картину Виктории. Поскольку она не врубалась, прошептал на ухо фамилию художника.

— С ума сойти! — Виктория прикрыла рот рукой.

Я улыбнулся.

— Теперь ты понимаешь?

У Виктории округлились глаза. И губы под рукой образовали большую букву «О». Она покачала головой, изумленная донельзя.

— Она не настоящая.

— Ты думаешь?

— Не может быть настоящей.

Мы переглянулись, ни один не знал, что и сказать. Я коснулся пальцами холста, почувствовал нанесенные на него слои масляной краски. Картина принадлежала кисти Пикассо, она входила в число его наиболее известных работ кубистского периода.

— В последний раз я видел ее в Музее современного искусства в Центре Помпиду, — нарушил я паузу.

— И как она называется?

— «Гитарист».

Виктория повернулась ко мне, скорчила гримаску.

— И где гитара?

— Разве ты не видишь? Вот… это — дырка в центре гитары. А это рука гитариста. По крайней мере я всегда думал, что это рука.

— Трудно все это разглядеть.

— В этом смысл. Ты можешь проводить у этой картины долгие дни и находить в ней все новое и новое.

Виктория вновь посмотрела на картину, вздохнула.

— Ты любитель живописи, Чарли. И сколько она стоит?

— Трудно сказать. На открытом рынке при подтверждении подлинности… не знаю, наверное, десятки миллионов.

— Миллионов, — театрально прошептала Виктория, пожалуй, слишком громко.

Я огляделся, кивнул, поднял руку, призывая не реагировать столь эмоционально.

— Но мы говорим не об открытом рынке. Продать что-то такое… если произведение искусства краденое, нелегко. Кража такой картины привлекает пристальное внимание. А если продавать из-под полы… ну, не знаю… сто тысяч, максимум двести.

— Такая разница?

— Ничего не поделаешь.

— И каковы шансы, что это — подлинник?

Я покачал головой.

— Думаю, мы должны исходить из того, что это подделка. Я ничего не слышал о краже этой картины. Мне представляется, что это хорошая копия, но без сравнения с оригиналом трудно что-либо утверждать.

Виктория кивнула, обдумывая мои слова. Я потянулся к папке, чтобы вернуть в нее картину.

— Одно мы знаем точно, — продолжил я, — из-за этой картины убили женщину.

— Ты думаешь, это та самая картина, за которой все гоняются? Может, тут какая-то путаница?

— Нет. — Я покачал головой. — Пьер показывал мне фотографию картины, которую хотел заполучить его клиент, и это была та сцена на Монмартре.

— Но эта картина наверняка как-то связана с той.

— Согласен. Я только не знаю, как. И есть один нюанс, о котором я тебе не успел сказать. Ситуация осложнилась.

— В каком смысле?

— Пьера арестовали.

Лицо Виктории застыло. Она коснулась меня рукой.

— Арестовали?

— Боюсь, что да. Он не пришел. Вместо него там оказался другой человек.

И я рассказал Виктории о встрече с Натаном Фармером — что он мне сказал, чем угрожал; кроме того, я упомянул, что и ему срочно потребовалась картина с монмартрской сценкой. Поначалу Виктория совсем запуталась, мне пришлось повторить все, а уж когда до нее дошло, нам не осталось ничего другого, как вздыхать и покачивать головами.

— Ты думаешь, этот человек действительно может осуществить свои угрозы? — спросила Виктория.

— Да, — я пожал плечами, — или нет. Но считаю, лучше исходить из того, что может.

— Раньше тебе приходилось встречаться с такими, как он?

— К счастью, нет. Он посредник, решает проблемы. Люди с деньгами платят ему, чтобы получить желаемый результат. Судя по одежде и автомобилю, дела у него идут очень хорошо.

— Он манипулирует людьми? Такая у него профессия?

— Ты попала в точку.

— Так он — преступник?

— Цивилизованный преступник. С самыми разными интересами.

— В число которых входят и картины.

— Вероятно. — Я выдохнул. — Скажи мне, какое впечатление произвел на тебя Бруно?

Виктория всплеснула руками, словно не знала, что и сказать.

— Нервный. Молодой. Чуть запутавшийся, но честный.

— Не убийца?

— Трудно сказать. Но я склоняюсь к тому, что нет.

— И он не пытался заглянуть в папку?

— Ни разу. А когда я вернула ему деньги, очень обрадовался.

— Значит, о ростовщике он говорил правду. Как я понимаю, мой гребешок он тебе не отдал?

— Как ни странно, нет. И, предупреждая твой следующий вопрос, я не поинтересовалась, сколько у него ушло времени на открывание второго наручника. — Виктория ухватилась за спинку скамьи, изучающе посмотрела на меня. — Чарли, знаешь, о чем я подумала? Об ограблении банка можно забыть. Документы, которые мы нашли спрятанными в картине… ты не думаешь, что они могут быть связаны с кражей произведений искусства?

— Ты говоришь про детальный план кражи картины Пикассо из известного на весь мир музея в центре Парижа?

Виктория кивнула.

— Если на то пошло, именно так я и думаю.

ГЛАВА 21

Площадь Жоржа Помпиду — большущая бетонная плита, обжитая голубями, уличными артистами и карманниками. Мы торопливо пересекли ее, наклонив головы. Меня, конечно, больше всего заботила пластиковая папка, которую я нес в руке. Очень не хотелось, чтобы картина промокла. Впереди возвышалась громада из стали и стекла — Центр Помпиду. Здание это словно вывернули наизнанку: разноцветные трубы, короба, тоннели разместили снаружи. По ним сливалась дождевая вода, проходили электрические и другие кабели, подавался воздух. В больших прозрачных тоннелях размещались эскалаторы, по которым посетители поднимались или спускались с этажа на этаж. Когда я впервые увидел это здание, у меня возникло ощущение, что в реальный мир перенесли декорации из мультфильма «Семья Джетсонов».[16]

— Какой он огромный, — выдохнула Виктория, шагая рядом со мной.

— То ли еще будет, когда ты увидишь его изнутри.

Действительно, размеры потрясали. Вынеся все системы жизнеобеспечения здания и эскалаторы за стены, архитекторы создали огромное внутреннее пространство. Потолок фойе находился на высоте третьего или четвертого этажа, а пол был вымощен плитами гладкого, прочного материала, сейчас выпачканного множеством следов. На стенах разместились огромные, яркие неоновые вывески, большущие плакаты и плоские экраны. Войдя, мы увидели ряд билетных стоек. Предусмотрели в фойе и место для магазинчиков и кафе.

— Мы не можем сразу идти в музей, — сказала Виктория, практически не шевеля губами.

— Это еще почему?

— Картина… — Она скосила глаза на папку в моей руке. — Нельзя нам с ней ходить.

— Во-первых, перестань паниковать. Это выглядит подозрительно. И, во-вторых, почему бы тебе не купить нам билеты в Музей современного искусства, пока я разберусь с картиной?

— Но…

— Доверься мне. Я знаю, что делаю.

Уж не знаю почему, но Виктория спорить не стала. Я оставил ее у касс с тем, чтобы она вновь пустила в ход свой французский, а сам зашагал к гардеробу. Изящно одетая женщина, стоявшая за перегородкой красного цвета, жестами предложила отдать ей промокший пиджак, но я покачал головой и протянул пластиковую папку. Она взяла ее не сразу, и у меня возникла ужасная мысль, что она собирается проверить содержимое папки, но, как выяснилось, она лишь прикидывала, куда ее поставить. Уверенность разом вернулась ко мне. Я подумал, что такое случалось очень часто. Возможно, художники, которые приходили в музей, приносили с собой незаконченные картины, чтобы почерпнуть здесь вдохновение. Наверное, точно так же поступала и Катрина. Ее квартира находилась в десяти минутах ходьбы от Центра Помпиду, а отделение банка, где она хранила картину, еще ближе.

— Voila,[17] — женщина протянула мне пластиковый кружок с номером серого цвета, размером с монетку в один евро, но тоньше. Я поблагодарил ее, сунул номерок в карман брюк, повернулся и увидел, что Виктория идет ко мне, одной рукой откидывая с лица мокрые волосы. В другой она держала два билета и буклет.

— Я взяла карту. Пикассо на пятом этаже.

— Отлично. Папка пристроена. — Я указал на гардероб, и на лице Виктории отразилось сомнение. — Лучшее место, — заверил я ее.