Давид Сурдо - Тайный дневник да Винчи
30
Неаполь, 1503 год
Время, когда земля только загорелась у него под ногами, осталось в прошлом. Теперь пожар полыхал не на шутку. Конец надвигался неотвратимо и был совсем близок. Чезаре Борджиа разобрался, как, при каких обстоятельствах он потерял близнецов, утратив с ними вместе последние козыри. Он не мог избежать катастрофы. У него не осталось поля для маневра. В день Всех Святых Джулиано делла Ровере избрали папой и дали ему имя Юлий II. Заняв папский престол, он одним из первых указов лишил Чезаре всех прерогатив и титулов, а также отнял его владения, предоставив возможность скрыться в Неаполе, куда Борджиа спешно бежал.
Соизволение уехать объяснялось вовсе не милосердием нового папы, а являлось, по сути, злобной и мстительной насмешкой. Неаполь находился под властью испанцев. Там Чезаре ждал арест по приказу дона Гонсало Фернандеса де Кордова, Великого капитана, и высылка в Испанию по воле короля Фердинанда Католика, хотя от подлинного католика в том человеке было очень немного.
Звезда Борджиа закатилась. Ей предстояло вспыхнуть еще лишь на короткий миг, подобно догорающей лампаде, светящейся особенно ярко в последнее мгновение. А затем угасающей, угасающей навсегда.
О своей судьбе он узнал от Вильгельма де Грота, верного пса делла Ровере. Щеголяя жестокостью и цинизмом, соревнуясь в бессердечии с самим Чезаре Борджиа, де Грот встретился с ним и объявил приговор. Он сделал это не на словах, а с помощью песочных часов, в одной из колб которых песка почти не осталось. Показав часы Борджиа, он повернул их из горизонтального положения в вертикальное. За несколько секунд последние крупицы тончайшего песка стекли вниз. Это означало: время Борджиа истекло, он должен исчезнуть немедленно.
Гнусная выдумка с часами принадлежала новому папе. Он хотел продемонстрировать не только свое могущество, но и пренебрежение. Грот точно выполнил его пожелание, едва не поплатившись жизнью за дерзость. В бессильном припадке ярости Чезаре чуть не убил его. Он вырвал из рук папского посланника часы (изящное ювелирное изделие из гладкого стекла в мягко поблескивающем корпусе из позолоченного серебра) и с бешенством запустил в стену, с трудом поборов первый порыв — пробить ими лоб наглого немца, который усугубил оскорбление, процедив с неописуемой ненавистью: «Италия — колыбель первородного греха». В сложившейся ситуации приходилось прежде всего думать об осторожности. Борджиа не был безумцем. Он предпочел отступить, стремясь выжить. Его последний шанс растаял за горизонтом. Потомки рода проскользнули между пальцев. Власть над ними он утратил безвозвратно.
Джулиано делла Ровере так и не узнал, кого Чезаре удерживал в плену в крепости на побережье Адриатики. Но папу молодые люди больше не интересовали. Ненавистный враг был втоптан в грязь. Остальное не имело значения.
31
Винчи, 1503 год
Узнав об аресте Чезаре Борджиа, Леонардо и Боттичелли (особенно Боттичелли) вздохнули с облегчением. И не только они. Самый страшный враг Святого Грааля лишился могущества. Свирепый лев посажен в клетку и едва ли когда-нибудь выберется на свободу.
Леонардо служил Борджиа в то время, когда Чезаре находился на вершине власти. Да, он был безжалостным, но и очень умным человеком. Если бы его не снедало необузданное честолюбие, он, несомненно, мог бы стать великим. Воистину великим, как те правители, кто умело сочетает великодушие с силой.
Леонардо вспоминал вечера, проведенные в обществе этого человека еще до того, как в воздухе запахло грозой, и тучи сгустились на горизонте. Особенно часто Леонардо вспоминались слова, сказанные однажды Чезаре, когда тот снова вышел победителем в игре, которая им обоим очень нравилась. Суть ее заключалась в следующем: игроки набирали произвольное число мелких камушков и прятали их, зажав в кулаке; и каждый старался угадать сумму, получавшуюся, по его мнению, при сложении своих камней и камешков противника. Почти всегда побеждал Борджиа, независимо от того, начинал он игру или делал второй ход. И как-то раз он заметил: «В этой игре важен не ум, а чутье. Мне известен ваш образ мыслей, вы же, наоборот, не знаете, как рассуждаю я. Вот поэтому я выигрываю».
Действительно, Чезаре Борджиа слыл весьма проницательным человеком. Вот только вспыльчивость и тщеславие мешали расцвести его талантам. Он с легкостью читал мысли других людей, словно от природы наделенный этим даром, равно как умением ходить и говорить. Он внушал страх и вместе с тем обладал магнетической притягательностью. К несчастью (ибо это приводит к печальным результатам), люди порочные, как правило, намного привлекательнее добронравных, они вдохновляют художников и смущают души тех, кто оказался во власти их очарования. Очень жаль, если человека, столь одаренного и неординарного, постигает бесславный конец. Отчасти это, наверное, происходит по вине эпохи, когда ему выпало жить, эпохи, когда отвага и доблесть питаются соками гордыни и тщеславия.
Что касается Абигайль, ее беременность подтвердилась, хотя внешне еще была малозаметна. Леонардо думал, эта новость приведет девушку в отчаяние, но он ошибся. Абигайль отнеслась к грядущему материнству без лишнего драматизма. Ее нисколько не печалило, кем являлся отец ребенка. Самое главное, это был ее малыш. Оказалось, юная девушка, которой не исполнилось и двадцати лет, могла научить Леонардо тому, в чем он не преуспел, разменяв шестой десяток.
Дела постепенно налаживались. Жизнь возвращалась в нормальное русло, угроза рассеялась, словно тучи после бури. Но наследницу священного рода (теперь единственную) ожидали новые испытания. Преобразившийся Боттичелли приехал в Винчи с известием, что вскоре состоится собрание Совета ордена. Двенадцати верховным посвященным во главе с великим магистром, то есть Боттичелли, предстояло принять ряд важных решений в свете недавно разыгравшейся драмы: с начала истории династия не подвергалась большей опасности. На заседание собора тринадцати приглашали Абигайль и самого Леонардо.
О месте собрания Совета пока не сообщали, сохраняя его в тайне до последнего момента. Боттичелли полагал: необходимость в строгих мерах предосторожности отпала, но Леонардо убедил его, что ими лучше не пренебрегать. Борджиа был не единственным, кто, узнав правду, мог представлять серьезную угрозу. Не следовало забывать и о папе, человеке воинственном, мало склонном к отрешенным молитвам. Ему, жаждущему светской власти, едва ли придется по нраву, если наследники «царской крови» Христа восторжествуют на земле. Поэтому все приготовления проводились, как всегда, в глубоком секрете.
32
Север Италии, 1503 год
Приближалось Рождество. Похолодало. Деревья обнажились, сбросив листву, по утрам не заливались трелями птицы. Наступила пора, когда природа засыпает, а может быть, наоборот, начинается цикл обновления, необходимый всему живому, чтобы воспрянуть с новыми силами. Именно сейчас, словно подчеркивая метафорическое значение события, руководство Приората посчитало уместным провести собрание, намереваясь решить судьбу самого ордена и определить дальнейшую стратегию.
Леонардо, Сандро Боттичелли и Абигайль выехали из Флоренции в закрытой карете в неопределенном — секретном — направлении. Тем не менее, прибыв на место, Леонардо понял — они находятся неподалеку от Пизы: не в самом городе, а в предместье, иначе они давно бы услышали разноголосый гам уличной суеты. Солнечные блики, проникавшие в закрытую повозку, в которой они путешествовали, служили прекрасным ориентиром при каждом повороте. Не хуже, чем кораблю в открытом море. Леонардо не сомневался: они сделали большой крюк для того, чтобы путь показался длиннее, чем он был на самом деле, сбивая с толку, создавая неверное представление о местоположении их конечной цели.
Не стоило заблуждаться, будто члены ордена не ведали, где находятся дома, принадлежавшие Приорату. Разумеется, братья знали адреса. Однако их насчитывалось немало, и установить наблюдение за каждым домом представлялось непосильной задачей, так сохранение в тайне места очередного собрания априори обеспечивало безопасность. Конечно, идеал недостижим, но данный конкретный способ был весьма близок к совершенству. Выбирали, где состоится ближайший Совет, всегда разные руководители ордена в порядке очередности, установленной Великим магистром. Этим участие магистра в организации собора ограничивалось, но большего от него в данном случае и не требовалось.
Потайной большой круглый зал, подготовленный для заседания Совета, находился под землей. Спускались туда через люк, проделанный в полу старинной виллы, огороженной сплошной глинобитной стеной. Кареты поставили в саду, подальше от посторонних глаз. Подземное помещение освещалось масляными лампами и десятками свечей. На некотором расстоянии от каменных стен кольцом стояли тринадцать кресел. На одном, внушительном, как трон, восседал Сандро Боттичелли. Справа и слева от него, в креслах со спинками выше, чем у других, сидели два человека, посвященные во все тайны ордена наравне с Великим магистром. Остальные места предназначались девяти командорам, ближайшим помощникам верховных руководителей: из их числа выбирали преемника Великого Магистра в случае его смерти, физической или умственной немощи, а также если он совершал недостойный поступок: расстаться с почетным титулом и постом можно было лишь на основании этих убедительных причин.
