Анна Малышева - Саломея
– Если драгоценности пропали, это опять же доказывает невиновность Киры, – задумчиво проговорила Елена, обводя взглядом роскошную, похожую на музейную выставку спальню. Этот интерьер, при всей его мрачноватой, вычурной красоте, наводил на нее грусть. Она никак не могла представить здесь живого человека, молодую красивую женщину, умеющую смеяться, кокетничать, в шутку увешивать драгоценностями маленькую дочь. – Зачем девушке воровать у самой себя?
– Чтобы отвести подозрения! – быстро ответила Наталья Павловна, словно ждала этого вопроса. – А еще, украсть мог сообщник, который, как вы сами предположили, остался в квартире после убийства, чтобы замести следы.
– Я ничего такого не предполагала! – возмутилась молодая женщина. – О сообщнике все время говорите вы!
– А вы думаете, обошлось без него? – довольно ядовито осведомилась Наталья Павловна.
– Я… Я… – осененная внезапной догадкой, Елена заговорила не сразу. – Скажите, вот на этой кровати ваш покойный кузен развлекался с девушками по вызову?
– Как?! – воскликнула та, а поняв, что слух ей не изменил, сухо подтвердила: – Да, и что с того?
– Ведь его убили на кровати, вы знаете? На кровати, не в ванной! Тело потом завернули в покрывало и перетащили, это я точно знаю и могу доказать!
– Может быть, но что с того? – все еще враждебно повторила Наталья Павловна.
– Я думаю, его убили по наводке одной из этих девиц, – твердо произнесла Елена. – Непонятно, правда, почему он повел проститутку на квартиру к падчерице, но это не так уж важно. Та обратила внимание на шкатулку, и у нее, видимо, имелся под рукой сообщник, достаточно сильный и жестокий, чтобы совершить такое чудовищное преступление.
После краткого молчания Наталья Павловна несколько раз выразительно хлопнула в ладоши:
– Браво! Вот бы следователь с вами согласился!
– А он знает, что профессор пользовался услугами ночных бабочек?
– Еще бы! Разве наши сплетницы во дворе промолчат!
– Тогда у него тоже есть такая версия. – Елене даже стало легче дышать, она будто стряхнула с себя сонное оцепенение, пропитавшее воздух в этой огромной безмолвной квартире. – Да, против Киры многое, но не все! Эти украденные драгоценности, например, в ее пользу, и покрывало со следами крови тоже! Наконец, найдутся свидетели, которые видели тем утром убийц, и ее выпустят…
– Вашими бы устами… – отмахнулась Наталья Павловна, с интересом, впрочем, слушавшая ее монолог. – Ну что ж, покажу вам еще ее комнату, и пора нам по домам. Я ведь не здесь живу, – пояснила она, встретив вопросительный взгляд гостьи. – У меня, слышите, астма? Рядом с этими книгами начинаю задыхаться.
– Так, может, не станем задерживаться? – предложила Елена, взглянув на часы и тихонько охнув. – Так поздно! А я не на машине сегодня…
– Ну, эту комнату вам стоит увидеть! – решительно заявила женщина, причем на ее губах снова появилась тень улыбки.
Елена хотела спросить почему, но промолчала, решив, что не стоит спорить с хозяйкой из-за пары минут. Та вышла из спальни и открыла следующую дверь по коридору.
– Вот ее логово, – в голосе Натальи Павловны звучала грустная ирония. – Здесь тоже ничего не меняли с тех пор, как она ушла. Прихоть Вадима… Я вот думаю, может, в этом нежелании перемен было нечто суеверное? Может, он подсознательно надеялся, что жена и дочь вернутся, если оставить в их комнатах все, как было? Ведь иногда мы сами не понимаем, почему поступили так или иначе…
Елена уже не слушала ее. Остановившись на пороге, она обозревала небольшую, самую тесную из виденных здесь комнату. Тахта, покрытая пледом, письменный стол, шкаф для одежды, стеллаж с книгами – обычный набор, характерный для комнаты подростка. Необычными были плакаты, густо залепившие стены. Именно они заставили женщину сперва отшатнуться, потом присмотреться и на– хмуриться. Это были постеры готических и металлических групп, щедро украшенные сатанинской символикой, окровавленными телами и зловеще загримированными лицами. Плакатов было несколько десятков, что казалось явным перебором для комнаты столь небольших размеров. Помещение напоминало склеп, сплошь разрисованный жуткими фресками, а не спальню пятнадцатилетней девушки. Наталья Павловна, стоя за плечом у оцепеневшей гостьи, испустила тихий смешок:
– Впечатляет? Это ее тогдашнее увлечение.
– Она слушала такие группы?
– Нет, слушал ее мальчик. А Кира, как всегда, слепо скопировала его увлечение, она ведь очень ведомая натура. Ее на что угодно можно подбить, если только поласковей… Вот чего я никогда не умела, так это кривить душой, хитрить с девчонкой. Потому она меня и невзлюбила.
– По-моему, все это надо сорвать и выбросить! – обернулась к ней Елена.
– Зачем? – пожала плечами та. – Это же просто картинки. Я к ним так пригляделась, что уже не замечаю.
– Зато если их увидит следователь… вы же понимаете, сейчас против Киры может сработать даже такая ерунда, как вот этот плакат! – И Елена указала на огромный постер, изображавший ни больше ни меньше как расчлененный труп, над которым с отсутствующим видом сидела забрызганная кровью голая девица с бельмами на глазах, вооруженная зазубренным топором. – Надеюсь, ЭТОГО он еще не видел?
– Можно и снять. – Взглянув туда, куда указывала гостья, Наталья Павловна негромко засмеялась. – Только, знаете, черного кобеля не отмоешь добела. Кира себя скомпрометирует безо всяких плакатов. Это пугающе откровенное создание, причем она во всем видит только черную сторону. Не хотела бы я смотреть на мир ее глазами!
– А может, у нее психическое расстройство? – неуверенно предположила Елена, продолжая разглядывать постеры и проникаясь к ним все большим отвращением. Она не смогла бы провести в этой комнате больше получаса и уж конечно не сумела бы уснуть. «А та здесь жила!» Женщина впервые подумала о Кире с неприязнью.
– Кто знает? – печально откликнулась Наталья Павловна. – Я не раз говорила Вадиму, что девочку нужно показать психиатру, но он, как всегда, не слушал. Даже когда Кира прокусила мне руку…
– Руку?!
– Желаете взглянуть? – спросила та, засучивая рукав свитера.
Елена осмотрела тонкий полукруглый шрам, украшавший правое запястье хозяйки, и в ужасе покачала головой:
– Зверство какое! Как это случилось?
– Ей было одиннадцать лет, как раз недавно осиротела, начался переходный возраст… А я купила ей не те джинсы, как выяснилось, – мягким, смиренным тоном рассказывала женщина, явно находя удовольствие в своей жертвенной роли. – Когда она вцепилась в меня зубами, я думала – конец, перекусит вены, истеку кровью. Ведь Кира только с виду хрупкая, а хватка у нее, как у бультерьера! Видите, наложили шов!
– Из-за джинсов?!
– Да что там! – отмахнулась Наталья Павловна, опуская рукав. – Я вся ходила в синяках, в ссадинах! Она толкала меня, пинала, подстерегала в темном коридоре, выпрыгивала из-за угла, ставила подножки… Ей доставляет удовольствие мучить людей, понимаете?
– Просто поверить не могу! – воскликнула Елена, бросая прощальный взгляд на комнату. Внезапно ее внимание привлек плакат, висевший над постелью, в самом изголовье. В отличие от других это был графический рисунок. Вглядевшись в черно-белую репродукцию, Елена даже узнала картину.
– Обри Бердслей, – сказала она машинально, почти думая вслух. – У меня есть дома альбом.
– Ах, это? – Наталья Павловна также взглянула на рисунок. Пожав плечами, женщина выключила свет и прикрыла дверь. – Это ей Вадим подарил на пятнадцатилетие. В качестве мести, можно сказать. Кира ведь, знаете, называла его Царь Ирод. Ну, а он увидел где-то этот плакат с Саломеей и преподнес ей.
– Саломея, – еле слышно пробормотала Елена, идя вслед за хозяйкой к входной двери. – Да, это Саломея.
Наталья Павловна обернулась:
– Вы что-то сказали?
Елена покачала головой и ничего не ответила.
Глава 8
Домой она вернулась поздно, после десяти вечера, и первым делом включила везде свет. Визит в квартиру профессора произвел на нее гнетущее впечатление, женщина все еще видела перед собой этот безмолвный, набитый книгами и антикварной мебелью дом, логово Киры, мертвенную улыбку Натальи Павловны. На прощание та очень благодарила за то, что Елена заехала познакомиться, просила не забывать ее и выражала надежду, что ситуация переменится к лучшему, Киру все же освободят. Но Елена видела, что тетка говорит для проформы, а сама в это не верит.
Не верила уже и она. После того как Елена увидела комнату, где когда-то обитала девушка, в ее душе что-то надломилось и легонько треснуло. И эта, едва заметная трещина расширялась с каждой минутой, а из разлома все явственней веяло холодом, тьмою, ужасом.
«Она могла… Могла это сделать!» – стучало у нее в ушах, отдавалось в затылке, от этой мысли ломило шею и виски. Внезапно содрогнувшись, будто от омерзения, женщина отправилась в ванную и тщательно вымыла руки и лицо, будто пытаясь смыть дневные впечатления. Войдя на кухню, поставила чайник, достала из холодильника пачку творога, но тут же положила ее обратно на полку. Есть не хотелось, во рту стоял металлический вкус. Сейчас она многое отдала бы за то, чтобы посоветоваться с кем-нибудь, а точнее, получить один-единственный совет – как скорее бросить это дело.
