Смерть в изумрудных глазах - Анна и Сергей Литвиновы
— Надя, — Дима и сам чуть не плакал, — да ведь опасно же! Для всех! И для тебя, и для ребенка.
— Ничего. Я каждую неделю буду УЗИ делать. И если вдруг врачи скажут, что есть опасность, пойду на аборт.
Глядя на то, какая непоколебимая решимость блистала в Надиных глазах, Дима понял, что спорить с ней бесполезно.
Кордоцентез (анализ пуповинной крови ребенка) никаких аномалий не показал, но радоваться было нечему. В их ситуации результат говорил лишь о том, что изначально был зачат здоровый малыш.
Оставалось надеяться: патологии смогут выявить на УЗИ. Их — самого разного уровня, вплоть до максимально экспертных — Наде за беременность делали раз пятнадцать. Перед каждым исследованием она впадала в страшнейшую панику, накануне до утра не могла уснуть, рыдала.
А когда на следующий день говорили, что все в порядке, снова горько плакала. Но не от счастья, а потому что врачи всегда предупреждали: серьезное отклонение они могут увидеть в следующий раз.
Да и метод, к сожалению, не всесилен. Слепоту, глухоту и умственную отсталость по УЗИ определить невозможно.
Поэтому к дате родов оба были на взводе. Надька даже объявила, что сходила к нотариусу и составила завещание.
— Господи, зачем? — возмутился Дима.
А она серьезно ответила:
— Если я твоего сына погубила, жить мне незачем.
И как ее вразумлять? Психологов не переносила на дух, от успокоительных, даже валерьянки, тоже отказывалась категорически: «Я и так малыша отравила, больше не буду!»
Полуянов и понимал умом, что надо постоянно успокаивать, заверять, что все хорошо будет, но не железный ведь! Был грех: орал. Срывался.
И на родах, как сейчас модно и принято, присутствовать отказался категорически.
А к моменту, когда малыш явился на свет, — еле шевелил языком. Он-то не беременный! И без коньяка эти двенадцать неопределенных и страшных часов вынести бы не смог.
Сын оказался здоров.
52 сантиметра, 3700.
По шкале Апгар 8/9 (шикарный результат для далеко не юной матери).
Митрофанова продолжала трепыхаться, что у сына могут сейчас найти аномалии. Но Полуянов, едва взглянув в голубые и почему-то уже наглые глаза младенца, мгновенно понял: нормальный парень.
Единственная проблема обнаружилась еще в роддоме: пацан у них получился удивительно крикливым. Причем по децибелам, как утверждали медсестрички, намного опережал всех прочих новорожденных. И повода поорать не искал. Раскричаться мог и сытым, и в чистом подгузнике. Ну а если медики распеленывали, чтоб осмотреть, или — совсем кошмар — делали прививку БЦЖ, то впору было даже привычным бежать за берушами.
У Надьки, понятное дело, новый повод для беспокойства: выписку врачи задержали до выяснения причин. Подвергали младенца все новым и новым обследованиям, но в итоге вынесли вердикт: медицинских оснований для крика не имеется.
— Характер такой. Скандалисты, видать, у кого-то из вас были в роду, — сказал им старичок профессор.
И теперь юный скандалист Игнат надрывался в их квартире.
В первый день после выписки Надя с Димой жестко поссорились. Он честно выждал, пока она сына покормит. Поменяет подгузник. Даст укропной воды. Двадцать минут покачает на руках.
Потом сказал:
— Теперь клади в кровать — и по доктору Споку. Пусть вопит, пока самому не надоест.
Она взвилась:
— Как ты можешь?! Ему будет одиноко! Страшно!
Продолжала носить на руках. Игнат не унимался. Соседи (никакого уважения к новорожденному) взялись стучать по батарее. Дима ушел в другую комнату, надел наушники, поставил максимальную громкость — однако не помогло.
Через час к нему на диван пришла изможденная Надя.
Игнат продолжал орать в кроватке — теперь один.
У Митрофановой глаза на мокром месте, губы кусает. Дима открыл Спока, начал читать: «Когда ребенку время спать, вы можете сказать ему с улыбкой, но твердо, что ему пора спать. Сказав это, уходите, даже если он несколько минут покричит».
Несколько минут растянулись на десять. Потом на пятнадцать. На шестнадцатой Полуянов не выдержал сам. Ворвался в детскую, схватил Игната на руки, заорал:
— Ты когда-нибудь замолчишь?
— Ди-и-има! — возмущенно вздохнула Надя.
Младенец от грозного рыка вздрогнул.
А потом зевнул — и умолк.
— Вот и договорились, — усмехнулся отец.
Впрочем, приучить малыша засыпать одного в кроватке так и не смогли. Митрофанова начиталась антагонистов доктора Спока — неких Сирсов — и теперь утверждала: у них не наглый крикун, а ребенок «с повышенными потребностями». Поэтому — хоть Полуянов и возражал — таскала Игната на руках часами. В ущерб собственному сну. Ну и все прочие мамские инстинкты проявляла в максимальной степени. Крайне тщательно стерилизовала бутылочки для воды. Наглаживала пеленки. Уже в месяц купила Игнату первую книгу — на пластиковых страницах, с огромными картинками. С серьезным лицом младенцу объясняла: «Видишь? Это собачка!»
Полуянов от филиала дурдома в собственной квартире устал изрядно, так что с удовольствием наврал: удаленная работа у них в редакции теперь под запретом. И ездил в офис, словно на праздник.
А тут замаячил куда более радикальный вариант.
Мурманск, порт (моря-океаны Дима с детства обожал). Прозрачный северный воздух. Рыбка вкусная.
Отправился к главному. Скупыми мазками обрисовал тему.
Тот поначалу скривился:
— Самоубийство? Да еще школьница? Не ложится в нынешнюю повестку. У нас установка — народ не травмировать. Съезди лучше в Краснодар, там проект интересный. Семь свалок рекультивируют. На их месте парки будут строить.
— А где здесь интрига? — парировал Дима. — Да и вы сами знаете: благостные очерки — не мой уровень. А тут хоть есть в чем покопаться. В письме речь о том, что одноклассница довела. У школы, как я понял, другая версия: «Синий кит» вернулся, у детей телефоны отобрали, дома к компьютерам не подпускают.
Главнюга внимательно посмотрел на журналиста и вдруг спросил:
— Ты когда высыпался в последний раз?
— Не помню, — честно ответил Дима.
— Ладно, Полуянов. Пусть будет Мурманск. Слова только тщательно подбирай — чтобы никакой кровищи, описаний жестокости, жутких подробностей. Я лично редактировать буду.
* * *
Прежде Надюшка решения мужа принимала безоговорочно (за то и ценил). Однако новый статус мамы ее характер испортил. Едва услышала про командировку, кинулась к компьютеру. Искать закон, согласно которому молодых отцов из семьи отсылать запрещено.
Дима хладнокровно парировал:
— Если ты про статью 259 Трудового кодекса, то она только матерей касается. А меня — отца — куда угодно могут отправить. И даже в армию призвать.
— А чисто по-человечески? — взглянула с убитым видом. — Как я одна с Игнатом справлюсь?
Полуянов —
