Близнецы из Пиолана - Сандрин Детомб
– На черта он мне сдался?
– Подумай, вспомни. Вообще-то я, если вдруг ты не заметил, пытаюсь тебе помочь.
Виктор какое-то время размышлял, затем покачал головой.
– Одинокий и праздный… Идеальный подозреваемый!
– Кажется, ты не понимаешь всей серьезности ситуации, – уже начиная раздражаться, заметил Жан.
– Наоборот, – сухо ответил Виктор. – Уж если кто понимает ее в полной мере, так это я. Пока мы тут с тобой ведем светские беседы, а твои «коллеги» собирают против меня фальшивые улики, которым грош цена, поисками Нади никто не занимается!
– Это не так! Ты не имеешь права так отзываться о них. Всех подняли по тревоге. Они уже перевернули вверх дном твой дом и сад, а сейчас, скорее всего, уже осматривают твои виноградники.
– Тогда пусть Бог спасет этого ребенка, Жан, потому что больше никто этого не сделает!
2
Два часа, на протяжении которых Жан пытался вытянуть из Виктора Лессажа хоть какую-то информацию, прошли впустую. Человек, сидевший напротив него, казалось, смирился с судьбой. «Проклятый из Пиолана», как называл его кое-кто из местных, почти не реагировал на провокационные вопросы бывшего жандарма. Однако Жан Вемез и не ожидал признаний. Он ни секунды не верил в вину Виктора. Нет, все, чего он ждал, – это хоть какой-то реакции, малейшей зацепки, которая позволила бы ему вытащить этого человека отсюда.
Сам он предпочел бы сейчас оказаться как можно дальше от этого городка. «Дело близнецов из Пиолана» когда-то было «его» делом – точнее, его провалом, его проклятьем. Вскоре после получения офицерского звания и вступления в должность, в тридцать пять лет, он волею судеб возглавил оперативную группу, занимавшуюся поисками близнецов и, как вскоре выяснилось, не сумевшую действовать должным образом. Считается, что наиболее критическими для поисков являются первые сорок восемь часов после исчезновения детей. Жан слишком поздно убедился в справедливости этой статистики.
Бывший жандарм все еще хорошо помнил то утро 11 ноября 1989 года. Как и многие другие, ночь накануне он провел без сна – но не из-за расследования. Кадры разрушения Берлинской стены, транслируемые в прямом эфире на протяжении двадцати четырех часов, заворожили его. Музыка Ростроповича, игравшего на виолончели, взволновала его до слез. Однако эти эмоции не шли ни в какое сравнение с теми, которые он ощутил несколько часов спустя.
Солен в белом платье для первого причастия… Венок из белых цветов в волосах… Маленькое тельце, лежащее на влажной от росы траве, со сложенными на груди руками… При взгляде на нее первая мысль Жана была такой же, как у нашедшего ее садовника: Солен и правда была похожа на ангела.
Вскрытие установило, что перед смертью девочка не подвергалась жестокому обращению и сексуальному насилию. Это было хоть каким-то утешением, за которое весь город уцепился как за соломинку. Солен умерла от удушья. В трахее не обнаружилось никаких инородных частиц, и наиболее вероятной была признана версия, что убийца сдавил ей горло руками. Ее личико выглядело таким маленьким… Не требовалось обладать особой силой, чтобы ее задушить.
Платье, надетое на ней, как выяснилось, было не из ее гардероба, но сшито словно ей по мерке. Отсюда сделали вывод, что убийца купил его специально для нее. Эта была первая улика за три месяца, оказавшаяся у них в руках. Они обследовали в этом регионе все магазины детской одежды, а также швейные и ремонтные ателье. Но безрезультатно.
После долгих недель поисков пришлось смириться с очевидностью: обнаружение тела Солен никоим образом не помогло продвинуться в расследовании. Ее смерть осталась загадкой, и никто уже не чаял, что удастся найти ее брата живым. Только Жан Вемез продолжал в это верить. И, конечно же, Виктор Лессаж. Из этой общей веры и выросло некое подобие дружбы или, по крайней мере, взаимное уважение.
– А на кладбище вы искали? – неожиданно спросил Виктор.
Этот вопрос застиг Жана врасплох. Вообще-то, с того момента, как он вошел в комнату для допросов, спрашивать здесь полагалось только ему.
– Ты имеешь в виду кладбище Сен-Мишель?
– Ну да, какое же еще?
– Виктор, на данный момент нет никаких доказательств, что исчезновение Нади как-то связано с похищением Солен.
– И Рафаэля.
– Что, прости?
– Я сказал: и Рафаэля! – резко повторил Виктор. – Все как будто уже забыли, что мой сын тоже до сих пор не найден!
Жан ничего не ответил. Что он мог сказать, кроме того, что мальчик, о котором шла речь – даже если он все еще жив, – к сегодняшнему дню превратился в сорокалетнего мужчину и, конечно, больше не имеет ничего общего с тем ребенком, которого Виктор так любил?..
– Я не знаю, искали они там или нет, – наконец произнес он, – но я им скажу, чтобы посмотрели.
– Спасибо.
– Не благодари раньше времени. Поскольку они считают тебя виновным, могут и не прислушаться ко мне.
– Но то дело они теперь должны открыть снова, так?
– На твоем месте я бы не слишком на это рассчитывал. Еще раз: ты для них главный подозреваемый. И большинство этих парней даже на свет еще не родились, когда твои дети исчезли. Я знаю, это не то, что ты хочешь услышать, но для них Солен и Рафаэль далеко не на первом месте в списке ежедневных забот.
– Тот же возраст, та же школа, почти та же дата… Только не говори мне, что это просто совпадение!
– Возраст – согласен. Что касается школы – извини, не соглашусь. Половина всех детей из Пиолана ходит в школу «Ла Рока». «Та же дата» можно сказать только с большой натяжкой – сейчас у нас июнь, а твои дети исчезли в конце августа.
– А тот факт, что Надя интересовалась историей Солен?
– Ты же сам сказал, что не сообщал об этом жандармам – и, как по мне, это твоя большая ошибка.
Жан заметил некоторую перемену в манере Виктора держать себя: в его глазах снова появился блеск, спина выпрямилась, поза стала более уверенной – он снова был готов к бою.
– Пусть сюда зайдет этот кретин, который считает себя большим начальником! – потребовал он.
– Его фамилия Фабрегас, и он отнюдь не кретин.
– Как тебе угодно.
Втайне радуясь, что собеседник наконец-то взялся за ум, Жан направился к двери, но она вдруг распахнулась так резко, что едва не сломала ему нос.
На пороге возник юный лейтенант. Жан не знал его имени, но вспомнил, что видел его рядом с Фабрегасом во время первой пресс-конференции.
– Вы как раз вовремя, лейтенант! Не могли бы вы передать капитану Фабрегасу,
