Владимир Михайлов - Выстрел на Лахтинской
В углу у шкафа стояла прислоненная к стене охотничья винтовка «Винчестер», в ящике стола оказалась коробка с патронами для нее.
Было уже около часа дня, когда Сазонов взялся, наконец, за протокол осмотра места происшествия.
— Я буду записывать, а вы диктуйте, — предложил Маргонин и разложил на столе листки белой бумаги.
В этот момент в комнату стремительно вошла Марина и поставила на стол перед Маргониным раскрытую шкатулку.
— Товарищи следователи! Отсюда исчезли бриллиантовые серьги и золотое кольцо. Их подарил мне муж! К свадьбе! Нет также его золотых часов...
— Когда вы обнаружили пропажу? — спросил Сазонов.
— Только что... После вашего осмотра.
— Китайская? — спросил Маргонин, рассматривая деревянную шкатулку, покрытую черным лаком и инкрустированную перламутром.
— Японская, — сказала Марина. — Из Владивостока.
Сазонов осторожно, боясь сломать хрупкую вещь, закрыл крышку
— Вчера все было на месте?
— Вчера меня весь день не было дома, а вечером я в ящик стола не заглядывала.
— Опишите пропавшие вещи, — попросил Маргонин.
— Золотое кольцо имело небольшой бирюзовый камешек, серьги золотые с бриллиантами в четверть карата, часы «Брегет» тоже золотые с двумя гравированными крышками и боем. Они достались мужу по наследству от отца, а тому — от деда.
Маргонин подошел к раскрытому окну и внимательно осмотрел подоконник. Но следов там не было. Ничего не обнаружили и в саду — дожди не шли с мая, а следы на сухой почве почти не заметны.
Наконец подъехал милицейский фургон. Тело вместе с матрацем и подушкой погрузили на носилки и задвинули в машину. После того, как протокол осмотра подписали следователь, эксперт и понятые, квартира была опечатана.
«Начальнику следственного отдела Ташкентской гормилиции.
При этом направляю Вам протокол места обнаружения трупа профессора Панкратьева Н. П. и акт судебно-медицинского осмотра. Сообщаю, что револьвер «Смит и Вессон» и «Винчестер» находятся во втором участке милиции. Одновременно препровождаю Вам револьверную пулю, найденную в подушке, на которой спал профессор.
Народный следователь 2-го участка милиции Ташкентского округа
Сазонов
6. VIII. 1927 г.»
Этот документ вместе с актом судебно-медицинского осмотра лег на стол начальника уголовного розыска утром 7 августа 1927 года, а после обеда Сазонова вызвали на оперативное совещание в горотдел милиции.
В кабинете начальника уголовного розыска уже находились прокурор города, Будрайтис, Маргонин и другие оперативные работники. Несмотря на то, что совещание еще не началось, в тесной комнате было уже накурено так, будто заседали целый день.
Начальник угро города Зинкин был нетороплив и даже медлителен, что раздражало высокое начальство. Бывший рабочий, широкоплечий, жилистый, он сохранил от фабричной жизни упорство и способность к физическим перегрузкам, а также умение ладить с людьми.
— Какие версии возникли по этому делу? — спросил он после доклада Сазонова, делая пометки в блокноте толстым красным карандашом. — Убийство это или самоубийство? Что вы скажете, товарищ Маргонин?
— Не исключено, что профессора убили с целью грабежа. Злоумышленники — один или двое — проникли в квартиру с помощью отмычки...
— Но бандиты могли забраться в дом через открытое окно из сада, — возразил Зинкин.
— Двор охраняет собака — немецкая овчарка. Вряд ли она пропустила бы чужих и, кроме того, профессор, услышав лай, поднялся бы с постели и подошел к окну.
— Резонно! К тому же, у преступников могло быть собственное оружие, револьвер Панкратьева дал осечку, а застрелили профессора они, — высказал предположение прокурор.
— Не думаю, — возразил Маргонин, — по данным акта судебно-медицинского осмотра, выстрел был произведен с близкого расстояния. Кроме того, я только что получил заключение баллистической экспертизы. Пуля выстрелена из револьвера «Смит и Вессон», принадлежащего профессору.
Маргонин был человеком импульсивным. И сейчас он готовился высказать не просто версию, но и свое глубокое убеждение, что преступление совершено так, а не иначе. И готов был возражать, в случае необходимости, даже Михаилу Максимовичу Зинкину, к которому относился с большим уважением.
И Маргонин уверенно продолжал:
— Мне кажется, что картину по данной версии можно нарисовать следующим образом. Воры, один или двое, увидев, что жена профессора ушла на базар, и предполагая, что дома никого нет, решили воспользоваться этим и открыли дверь с помощью отмычки. Взяв ценные вещи, они хотели уйти, но, услышав шум, профессор проснулся и, увидев злоумышленников, вытащил из-под подушки револьвер и нажал на спуск. Однако случилась осечка. Этим и воспользовались преступники. Они выхватили у Панкратьева оружие и застрелили хозяина дома из его же револьвера. Услышав скрип открываемой двери, бандиты бежали через окно, захватив с собой ценности.
Откровенно говоря, Зинкину не нравилось, когда обыкновенные рабочие версии высказывали как истину в последней инстанции. «Но Леонид, возможно, прав», — подумал он.
— Версия товарища Маргонина правдоподобна. Думаю, ее можно в основном принять, — отмстил Зинкин.
— Какие будут еще предположения?
— Будут, — Сазонов не спеша поднялся, заговорил обычным невыразительным голосом, тщательно подбирая слова: — Не исключено, что профессора убила жена. Ее довольно путаный рассказ вызывает подозрения. И потом: зачем она перенесла умирающего мужа вместе с матрацем, подушкой и простыней на пол? Да и хватило бы у женщины сил для этого? Полагаю, она симулирует кражу, чтобы скрыть свое преступление.
— Какой ей, по-вашему, смысл убивать мужа? — спросил Зинкин.
Сазонов чувствовал, что говорит неубедительно, но ответил:
— Об этом пока можно лишь догадываться. Многого мы еще не знаем.
— Есть ли еще версии? Пока нет...
Зинкин встал — стройный, подтянутый, с черными навыкате глазами и небольшими усами на смуглом лице.
— Для расследования этого дела создается оперативная группа в составе народного следователя второго участка Сазонова Георгия Викторовича и старшего уполномоченного уголовного розыска Маргонина Леонида Владимировича. Возражений нет? Будем считать, что принято. Итак, вам, товарищ Маргонин, поручаются поиски пропавших вещей. Возьмите под наблюдение базары и «толкучки», комиссионные магазины, скупщиков краденого. Один вы не справитесь. Привлекайте людей из других милицейских участков. Описание краденых ценностей, сделанное Панкратьевой, уже размножено...
Кроме того, очень важно найти очевидцев происшествия. Лахтинская — небольшая улица. Там все друг друга знают. Возможно, утром 5 августа кто-нибудь и видел преступников, открывавших дверь профессорской квартиры. Расспросите подробно соседей.
Заслуживает внимания и версия о возможном убийстве Панкратьева женой. Она выдвинута вами, Георгий Викторович, вам, как говорится, и карты в руки. Побеседуйте с вдовой, соберите факты, имеющие к этому отношение. Есть ли еще вопросы? Тогда все. Совещание окончено.
Ровно в двенадцать часов дня в кабинет Сазонова вошла Марина Панкратьева. В немодном сером платье и туфлях на низком каблуке, она выглядела гораздо старше своих лет. Было заметно, что Марина очень взволнована.
— Присаживайтесь, — пригласил Сазонов, рассматривая ее чуть отекшее от слез, но привлекательное лицо с глубоко запавшими глазами. — Вначале — официальные данные.
Она заговорила быстро и возбужденно:
— Панкратьева Марина Андреевна, родилась в 1904 году в Житомире, студентка 5‑го курса медфака.
— Успокойтесь, пожалуйста. Нам хотелось бы выяснить все обстоятельства смерти вашего мужа, — начал допрос следователь. — Расскажите обо всем по порядку. Каким образом вы с ним познакомились?
— В 1923 году я переехала с родителями из Житомира в Ташкент и в том же году поступила на медицинский факультет САГУ. Когда училась на третьем курсе, познакомилась с профессором Панкратьевым, который читал у нас лекции по физиологии. Мы стали встречаться. Через полтора года он сделал мне предложение.
Со своей женой Николай Петрович развелся несколько лет назад и был совершенно одинок. В декабре прошлого года мы зарегистрировали брак в загсе, а затем венчались в церкви.
— Как сложилась ваша жизнь с профессором?
— Все бы хорошо, но, к сожалению, он ревновал меня даже к матери. Я проводила около нее много времени, потому что мама очень больна, и нужно было за ней ухаживать, а Николай Петрович скучал без меня. Он говорил, что эти часы вычеркнуты из его жизни. Особенно он нервничал, когда мне приходилось ночевать в родительском доме.
— Каким был покойный по характеру?
— Николай Петрович был человеком замкнутым: в гости мы не ходили и у себя никого не принимали.
