Владимир Михайлов - Выстрел на Лахтинской
Судя по подозрительному поведению разорвавшего записку мужчины, а также двух пассажиров автомобиля, смерть профессора была связана с этими тремя лицами, так как последовала она на другой день, что видно из объявления в газете. К сожалению, я сам узнал о смерти профессора Панкратьева только через два месяца, так как находился все это время в Чимкенте.
Главный бухгалтер Коваленко».
Вызванный на допрос Александр Михайлович Манько, коренастый тридцатипятилетний крепыш, подтвердил все то, о чем писал Коваленко, и добавил:
— После того как Коваленко передал мне порванную записку, я попытался ее сложить, но оказалось, что сделать это не так легко. В обеденный перерыв зашел к экспедитору Колмановскому, и мы вместе все-таки сложили записку, хотя нескольких клочков бумаги не хватало.
Маргонин показал Манько несколько писем профессора, и Манько сразу же узнал его неровный почерк с прыгающими заглавными буквами.
— Это почерк профессора, — пояснил Маргонин.
Когда Маргонин зашел в кабинет начальника уголовного розыска, чтобы доложить ему о результатах расследования, Зинкин читал объемистую папку с делом о смерти Панкратьева.
— Работали, работали, — сказал он, откинув голову назад и устремив на Маргонина пристальный взгляд своих черных глаз, — а очень важной детали и не заметили. Ведь судебный медик Будрайтис, который пятого августа осматривал труп Панкратьева, обнаружил на большом пальце правой руки серый налет от пороховых газов. А это доказывает, что профессор стрелялся правой рукой в левый висок.
Я взял из нашей библиотеки несколько учебников по криминалистике, и там приводятся такие случаи. Когда самоубийца стреляется в левый висок, он нажимает на спуск большим пальцем правой руки. Так удобнее. Если он, конечно, не левша.
— Я это обстоятельство проверил, — Маргонин показал растопыренные пальцы, — несколько раз стрелял из профессорского револьвера, но, как видите, никакого налета не обнаружил. Наш баллист дал заключение, что револьвер находился в починке и мастер исправил этот дефект: барабан плотно примыкает к стволу.
Зинкин с интересом посмотрел на своего сотрудника.
— А ведь мы правильно поступили, что передали дело тебе... Откуда же налет на большом пальце правой руки? Может быть, запачкался где-нибудь в лаборатории?
— Я постараюсь это выяснить, Михаил Максимович.
— Да, профессор твердый орешек. Попробуй, пойми, непризнанный гений или человек с крайне неустойчивой нервной системой.
— Пожалуй, и то, и другое.
— Я вчера передал материалы на Стецюка и Анатолия Панкратьева в суд, — в раздумье сказал Зинкин, — и как случилось, что сын профессора стал преступником? Чего ему не хватало?
— В том, что Анатолий стал преступником, по моему мнению, виноват его приемный отец.
— Это ты серьезно? — Зинкин с неподдельным интересом слушал Маргонина.
— Конечно. Своих детей у Панкратьева не было, и он берет на воспитание парнишку, внушает ему, что тот должен стать ученым. И мальчонка смотрит на приемного отца как на бога, мечтает подражать ему. А тут рождается собственный ребенок. И вся любовь Николая Петровича, все внимание — своему ненаглядному Петеньке. Вот Анатолий и озлобился. Да не только на профессора, на весь белый свет. — Маргонин глубоко вздохнул, зачем-то посмотрел в окно на деревья с облетевшими листьями и на раскисшую от дождя плохо мощенную улицу. — Это как на суглинке, Михаил Максимович, или на другой бедной почве ничего путного не вырастет, кроме осота и чертополоха. Вот Анатолий и вымахал в проходимца.
— Наконец, в деле нет и протокола допроса врача скорой помощи, приехавшего тогда по вызову, — вздохнув, произнес Зинкин. — Вообще-то мне ясно, что профессор покончил с собой в состоянии аффекта. Основную роль в его смерти сыграли, как видно из материалов дела, последние неудачи в научных исследованиях и невозможность осуществить свои научные идеи. Сказались и обострившиеся отношения с женой.
...Станция скорой помощи занимала несколько небольших комнат в городской больнице. Когда Маргонин пришел туда, девушка, сидевшая у телефона, принимала вызов.
— Объясните, как к вам доехать... хорошо... машина будет минут через пятнадцать. Что вам, товарищ? Сюда посторонним вход воспрещен, разве вы читать не умеете? — сердито спросила она следователя.
— Я хотел бы узнать, кто из врачей выезжал пятого августа на Лахтинскую? — сказал Маргонин, предъявляя свое удостоверение.
— Минуточку, — девушка подошла к шкафу и, Достав из него толстую книгу, начала аккуратно ее перелистывать. — Доктор Пастухов. Кстати, он и сегодня работает.
— Никандр Сергеевич Пастухов, — представился высокий полный мужчина лет сорока со следами бессонной ночи на лице. — Мой коллега, который должен меня сменить, заболел, и мне приходится дежурить до вечера, — пожаловался он. — Случай с профессором Панкратьевым мне хорошо запомнился. В этот день около восьми часов утра на станцию скорой помощи поступил вызов: застрелился доктор Панкратьев. Я как дежурный врач тотчас же поехал по указанному адресу. Рядом с домом Панкратьева работали мастеровые. Один из рабочих указал на сидевшую на бревнах плачущую женщину: «Это жена профессора».
Пройдя вместе с ней в дом, я увидел разостланную на полу постель. На ней в луже крови лежал профессор. Я наклонился над ним. Пульс не прощупывался, сердце не билось, он был мертв.
«Это самоубийство или несчастный случай?» — спросил я. «Еще вчера вечером муж сказал, что утром его не будет в живых, — сквозь слезы произнесла женщина, — но я думала, что это несерьезно. И вот теперь он умер». И она снова заплакала.
Марина Андреевна показала мне и револьвер. Оружие лежало на столике в прихожей. «Это я подняла с пола револьвер после выстрела и положила его на стол», — тихо сказала она. «Знаете ли вы, что об этом случае следует заявить в милицию?» — спросил я, она показалась мне такой беззащитной и несчастной.
«Знаю», — сквозь слезы ответила она.
Как иногда в жизни бывает, накануне этого трагического случая мне пришлось встретиться с Панкратьевым. Он куда-то спешил, но поскользнулся, упал и вывихнул руку. Прохожие привели его на станцию скорой помощи, находившуюся неподалеку. У профессора оказался вывих правого плечевого сустава. Мы сделали ему обезболивающий укол и вправили вывих. Профессор полежал у нас полчаса и почувствовал себя лучше. После этого мы отправили его домой на машине скорой помощи в сопровождении фельдшера. Помню, он не хотел одевать перевязь на больную руку — все боялся, что жена будет волноваться.
Рассказ врача скорой помощи полностью подтвердил показания Марины Панкратьевой. Стало ясно, почему профессор стрелялся левой рукой. Маргонин установил также причину порохового налета на пальце правой руки Николая Петровича. Оказалось, что профессор был страстным охотником, а его винтовка «Винчестер» оказалась не совсем исправной и пропускала пороховые газы при выстреле.
После этого Маргонин написал постановление о прекращении уголовного дела по обвинению Панкратьевой М. А. в убийстве своего мужа и еще раз пригласил Марину Андреевну, но уже не для допроса.
— Я беседую с вами с последний раз, — сказал Маргонин, — вот прочтите и распишитесь, что ознакомились с постановлением: следствие не находит оснований для обвинения вас в убийстве.
— Спасибо, — еле слышно произнесла Марина. Должно было пройти еще немало времени, прежде чем она поняла до конца, какой огромный смысл должна была вложить в эти привычные слова благодарности. Тогда она была еще так потрясена всем происшедшим, что произнесла их скорее по привычке воспитанного человека. Но во все последующие годы своей жизни с неизменной признательностью вспоминала Марина Андреевна людей, которые не щадили своих сил и времени ради установления истины, а значит и для того, чтобы было сохранено ее доброе имя, чтобы не предстала она перед судом как обвиняемая в самом тяжелом из преступлений — в убийстве человека.
1
Так официально назывались в то время сотрудники уголовного розыска.
2
Идентификация отпечатков пальцев в то время в Ташкенте не производилась.
3
Понятие «клиническая смерть» было в то время еще неизвестно.
