Кирилл Шелестов - Погоня

— Че ты вечно жути нагоняешь, — поморщился Теща. — На фиг ты с нами поехал, такой смелый? Лучше дома сиди, на бухгалтера учись, я те давно советую...

— Звоните ореховским, — перебил его Бык. — Разнюхайте, че почем, возьмутся они, нет, сколько заломят.

Только про то, что мы без документов, не говорите. А то они сразу в отказ пойдут.

— Не учи ученого, — мрачно пробурчал Хромой. На ученого, кстати, он походил еще меньше, чем на бандита.

— Получится? — с надеждой спросил я, когда мы разошлись по машинам.

— Кто ж знает? — хмыкнул Бык, трогаясь с места. — Главное, чтоб до Сережи не дошло, а то спалимся. Если порожняк прогоним, Хромой нас ему точно заложит. — Он поискал подходящую радиоволну и, найдя блатную мелодию, прибавил громкость: — Любишь шансон?

— Не очень.

— Чем плохо-то? Нормальные песни. Душевные. Лучше, чем когда пидоры эти по сцене скачут. Не, я не спорю, пидор, он тоже человек, просто в эстраде других уж не осталось.

— Наверное. Я не очень в этом разбираюсь.

— Шансон ты не уважаешь, пидоров — тоже. Какая ж тебе музыка нравится?

— Скучная.

— Джаз, что ли?

— Классика. Бетховен, Моцарт, Брамс.

— Ты че в натуре Бетховена слушаешь? — недоверчиво уставился на меня Бык.

— Да нет, это шутка, — успокоил я. — Ты лучше на дорогу смотри.

Он еще раз покосился на меня и вздохнул:

— Между прочим, на зоне нормальную музыку тоже не любят. Редко путевые песни поют.

— А что там поют?

— Да херню всякую. Про маму в основном да про жизнь воровскую. «Мамочка, мама!» — загнусавил он, пародируя. — Или вот еще: «Небушко-небо!» Нытье одно. В натуре брамс. Там вообще погано. Каждый только о собственной шкуре думает, а молодым пацанам лапшу на уши вешают, что на зоне — справедливость. Откуда там справедливость?!

— А где она есть?

— А нигде нету! На хер она кому нужна?

Некоторое время он молчал.

— Расскажи, как это вы с Пономарем додумались Ба-бая прикастрюлить?

— Откуда ты знаешь?

— Братан, — снисходительно улыбнулся он. — Я ж в этом живу.

Я потер лоб и покачал головой:

— Даже не знаю, что рассказывать. Как-то дико все произошло. Темень, лес, все бегут, орут, стреляют наугад.

— Тебя-то туда как занесло?

— Черт знает! Понятия не имею. Кураж какой-то поймал. Собственно, никто не собирался его убивать. Он сам нарвался.

— Это Пономарь нарвался. Бабай, считай, уже отмучился, а Пономаря рвать будут, помяни мое слово. Зря он надеется, что ему с рук сойдет. В натуре забаву нашел: блатных валить. Ни фига себе! Если бабаевская братва его теперь не загасит, с ней никто и знаться не станет. Им или в шныри подаваться, или Пономаря добывать. Он, поди, уж за кордон дернул, как думаешь? Все равно найдут. А знаешь, отчего весь бардак в стране? Оттого, что все перекрутились, никто своим делом не хочет заниматься. Коммерсы в бандиты лезут, воры фирмы открывают. Каждый творит, что вздумается, и никаких законов нету. У нас Хромой, веришь, тоже в бизнес намылился. Бабки копит. Страусов собрался разводить. Прикинь!

— Кого разводить?

— Страусов! Кто-то ему в уши надул, что выгодная фигня, он и загорелся. Раскопал барыгу. Тот не то свиней держал, не то кроликов и хочет его директором поставить. А под него фирму заделать. А сам Хромой будет следить, чтоб барыга бабки не крысил. Погодь! Пацаны, кажись, нам моргают, видать, новости от ореховских есть.

Бык свернул с трассы, остановился у длинного приземистого вагончика с надписью «Пироги-Пельмени», возле которого уже выстроилось несколько КамАЗов, и подождал, пока припаркуется джип.

— Пошли жевнем че-нибудь, — предложил он, когда все вылезли из машин. — Заодно и перетрем.

В вагончике было тесно и душно. Пахло кислой капустой и прогорклым маслом. Несколько дальнобойщиков с чавканьем наворачивали пельмени и перебрасывались шутками с хозяйкой заведения — миловидной смешливой плюшкой в мятой короткой юбке, грубых мужских шерстяных носках и шлепанцах. У стены, возле холодильника, возился мордастый парень, что-то чинил.

При нашем появлении все разом замолчали. Встреча с бандитами не являлась добрым предзнаменованием, а наружность моих спутников не оставляла сомнений в роде их деятельности. Мы сели за обшарпанный пластиковый стол, молодуха поздоровалась и подошла.

— Меню есть? — осведомился Хромой свысока.

— Зачем меню? Я и так все расскажу. У нас пельмени в основном. Ну и пироги тоже. С луком-яйцами.

— А пельмени где берете? — подозрительно осведомился Хромой. — Покупаете?

— Сами лепим, — с достоинством ответила она.

— Ты че, лепила, что ли? — тут же придрался Хромой.

— И лепила, и варила — все сама, — подтвердила она, видимо не понимая уголовного жаргона.

— Тебя как зовут? — вступил в диалог Теща, откровенно рассматривая ее блудливыми глазами.

— Люба.

— Замужем?

Она кивнула на парня возле холодильника.

— Вона муж-то. Мы тут оба работаем.

Парень, прислушивавшийся к нашему разговору, тут же опустил взгляд и принялся энергично стучать молотком.

— Гражданский муж или нормальный? — заинтересовался Хромой.

Она чуть замешкалась с ответом.

— Значит, гражданский, — заключил Хромой с неодобрительной ноткой в голосе.

— А я, слышь, холостой, — объявил ей Теща.

— Хва врать-то! — оборвал его Хромой. — Пельмени из чего лепите? Из кошатины?

— Зачем из кошатины? — испугалась она. — Здесь, в деревне мясо покупаем. Говядину там, свинину...

— Хорош до девчонки докапываться, — вмешался Бык. — Совсем застремали. Неси каждому по порции, Люба.

— И пироги тоже, — прибавил Теща. — Четыре штука.

— Да ты и так две упаковки чипсов в машине спорол! — упрекнул его Хромой. — Джип уж под тобой проседает.

— Пусть кушает, — заступилась Люба. — Мужчина должен много кушать.

Девушка отошла, и Бык сразу посерьезнел.

— Ну че там? — понизив голос спросил он. — Дозвонились?

Бандиты придвинулись ближе.

— Дозвонились, — ответил Теща, тоже тихо. — Короче, расклад такой. Стрелку с Ходжой они попробуют устроить, но захочет Ходжа или нет, в эту тему встревать они не подписываются. За стрелку ему полтинник зеленью. Это у него такса такая.

Бык присвистнул.

— Вот и я о том же, — подхватил Хромой. — Это притом, что за кого он приговорит, никто не гарантирует. Как карта ляжет: то ли за нас, то ли за Парамона.

— Парамон-то ему ближе будет, — кивнул Бык.

— Вот пусть он тогда с Парамона и получает, — ввернул Теща.

— Не катит, — возразил Бык. — Если мы его на стрелку вытягиваем, значит, мы и платим.

— Нормально Ходжа устроился! — хмыкнул Теща. — Туда-сюда рамс раскинул, пятьдесят косарей слупил — и айда!

— Деловой, — осудил Хромой. — Между прочим, себе ореховские тоже полтинник просят, за участие. И еще сотню, если Ходжа нам присудит.

— В натуре рожи оборзелые! — возмущенно подхватил Теща. — Я им так и сказал по телефону. Мы к ним со всей душой, а они нас на абордаж берут.

— Да ладно, — отмахнулся Бык. — Мы их по-своему накажем. Как вернемся, сразу откаты их барыгам поднимем за наши тачки. Пусть прочувствуют, черти крученые.

— Полтинник Ходже, ореховским — полтинник, итого сотняга баксов, — подвел итог Хромой и пальцем почесал шею. — Ну как, едем, нет?

— Что скажешь? — спросил меня Бык. — Тебе отвечать.

Денег у меня не было. Способов их достать я не знал. Бандиты смотрели на меня серьезно, ожидая ответа.

— Едем! — решил я.

— А если не склеится? — спросил Хромой.

— Склеится, — попытался я ободряюще улыбнуться.

— Не факт, — сказал Бык.

— Убьете, — пожал я плечами.

— Не мы, — возразил Бык без улыбки. — Другие убьют. Ладно, дуем до развилки, а там сворачиваем на Москву. Где наша не пропадала!

Люба принесла пельмени и пироги.

— Хлеб надо? — спросила она.

— А за хлеб отдельно платить? — уточнил Хромой.

— Отдельно.

— Не надо, — решил за всех Хромой. — Это только в деревне пельмени с хлебом жрут. Хлеб с хлебом, прикинь, валенки? Пироги тащи. Мы с пирогами будем.

— Надо, кстати, отца Климента проведать, — сказал Бык, принимаясь за еду, — раз уж мы в Москву едем.

Хромой поперхнулся:

— А че его проведывать, он че, больной, что ли?

— Не хочет, слышь, к отцу Клименту, — подмигнул нам Теща.

— Да он лечить начнет на всю голову, — проворчал Хромой. — Тоже мне терапевт. Я сам, блин, воспитатель.

— Кого ж ты воспитывать собрался? — заинтересовался Теща. — Страусов, что ль? Они, как только твой кисляк увидят, сразу разбегутся.

Физиономия у Хромого и впрямь была на редкость угрюмая. После слов Тещи он надулся еще больше.

— Ты у нас зато хохмач-самоучка, — огрызнулся он.