Свинцовый хеппи-энд - Сергей Григорьевич Рокотов
Этот человек схватил ее за руку, а Павел Дорофеевич снова ввел ей иглу в вену. Она не могла сопротивляться, она была слишком слаба. Снова все поплыло перед глазами, и она погрузилась во мрак.
Она снова проснулась. Сколько прошло времени с той поры, когда ей снова ввели лекарство, она не знала.
В маленькой комнате был полумрак. Небольшое окно загораживали тяжелые плюшевые портьеры. Но она поняла, что на дворе день. В щель между портьерами просвечивало солнце.
Она лежала на полу на мягких матрацах под атласным одеялом. Она дотронулась до своего тела и обнаружила на себе чужую ночную рубашку голубого цвета.
Голова еще была совсем мутная, но она внезапно вспомнила то, что произошло… Вспомнила и застонала. Чтобы не кричать громко, прикусила себе палец.
В ушах, словно в кошмарном сне, раздавался некий шелест. Калейдоскопом проносились события. И многолетней давности, и те, которые произошли только что.
История ее жизни в этот момент предстала перед ней, словно на ладони. Она как будто видела все Двадцать семь лет своей жизни — и детство, и себя, четырехлетнюю, брошенную всеми, бредущую по улице и плачущую, и Землянский детский дом, и годы, проведенные с Сергеем, и то время, когда она была замужем за Ираклием. Как странно — исчез Сергей, появился Ираклий. А теперь нет ни того, ни другого. Ираклий убит. А Сергей… Где он? Что с ним? Что произошло после того, как она была ранена в Царском Селе? Встретился ли он со своим дедом или нет? Ведь прошло уже около пяти лет. Как все это, однако, странно.
Она не ощущала страха, она не испытывала к своим похитителям и убийцам Ираклия ничего, кроме ненависти. А что будет дальше? Сможет ли она выдержать все это?
На этот вопрос она не могла ответить однозначно, мало ли что готовят для нее эти люди? Но если бы ее кто-нибудь спросил, в каком обличье она представляет себе дьявола, она бы ответила — в обличье Павла Дорофеевича Кузьмичева. Еще с детских лет он стал для нее символом мерзости и гнусности этого злого и жестокого мира. Она панически боялась его, когда была воспитанницей детского дома. Она боялась его, говорящего негромким вежливым голосом, гораздо больше, чем грубых, постоянно над чем-то хохочущих однокашников, больше, чем звероподобную Ангелину Антиповну, больше, чем кого бы то ни было.
Лицо Кузьмичева нельзя было назвать ужасным — скорее всего оно было никаким, незапоминающимся, серым, бесцветным. Невысокий рост, затемненные очки, жидкие, причесанные на пробор светлые волосы, тонкие губы. Было в нем, однако, нечто такое, что все-таки заставляло запомнить его.
Может быть, глаза, серые, бесцветные. Когда Кузьмичев пристально смотрел на кого-нибудь через свои затемненные очки, хотелось раствориться, провалиться сквозь землю, улететь куда-нибудь. Одно его молчаливое присутствие в помещении словно бы отравляло все вокруг, не хотелось жить, не хотелось дышать, не хотелось говорить.
Марина ничуть не удивилась, когда, очнувшись в машине, она увидела на переднем сиденье не кого-либо другого, а именно Павла Дорофеевича Кузьмичева. Нет, разумеется, его появление в ее жизни было достаточно неожиданным, и все же ей представлялось вполне естественным, что именно он должен был предстать перед ней в качестве той злой, омертвляющей все силы, только что лишившей жизни красивого, достойного отважного человека, которого так уважали все, кто его знал, и который так любил ее.
Однако она уже больше не боялась возникшего, словно упырь из ночного мрака, Павла Дорофеевича Кузьмичева. Она ненавидела его и готова была вступить с ним в борьбу. И он обязательно должен был ответить за злодейское убийство Ираклия.
Проваливаясь всем телом в мягкие тюфяки, она вспоминала свою жизнь вспоминала самые экзотические ее подробности, и порой ей не верилось, что все это могло происходить с ней.
Неужели это именно она поджигала дачу в Раки-тино, в которой они с Сергеем провели такие замечательные годы и которая была у них так безжалостно и несправедливо отобрана некой злой силой? Неужели это она вламывалась в богатые квартиры и вытаскивала из ящиков стола пачки денег? Неужели это она, ударив следователя Цедринского, сбежала со следственного эксперимента? Неужели это она в холодном ночном мраке сражалась с двумя могучими мужчинами, а потом получила от одного из них две пули?
А ведь это была она, ведь все это происходило с ней. И все это, как и многое другое, вместила в себя ее двадцатисемилетняя жизнь. Горький и страшный опыт не пугал ее, он мобилизовывал на дальнейшую борьбу за свое существование с теми неведомыми, хоть порой и приобретавшими весьма конкретные очертания силами, которые словно ополчились на нее неизвестно за что с самого начала ее жизни.
Годы, проведенные ею после той ночи в Царском Селе, теперь представлялись ей некой сказкой. И впрямь — возвращение в мир буквально с того света, затем путешествие в горные города, в горные селения. И сказочный герой, седобородый богатырь Ираклий, полюбивший ее. Когда она жила с Ираклием, она порой мучительно пыталась вспомнить, где, в какой своей предыдущей жизни она уже видела этого человека? Так и не смогла вспомнить, пока он был жив. А вот теперь вспомнила.
Перед глазами встал домик, затерянный в глухих лесах Владимирской области, и ее спаситель и покровитель Оскар Рубанович. Уже старый, уже чувствующий себя все хуже и хуже. Но по-прежнему такой же остроумный, по-прежнему заражающий ее своим неиссякаемым оптимизмом, все знающий, все умеющий, разбирающийся во всех, даже самых сложных вопросах.
И неожиданный гость, приехавший поздно вечером.
— Кто бы это мог быть? — вздрогнула тогда Марина, услышав стук в дверь.
— Это добрый гость, — улыбнулся Оскар, вставая с кресла и опираясь на суковатую палку.
— Откуда ты знаешь?
— А я на расстоянии чувствую и добро и зло, чувствую ауру, исходящую от пришедшего. А этот… Мне почему-то кажется, что он принес нам солнца и тепла, красного виноградного вина и копченой баранины. Жалко только, что я не могу поглощать все это в таких количествах, как раньше. Пойду открывать.
Подмигнул ей заговорщически и вышел в сени.
А буквально через минуту оттуда раздались радостные мужские голоса.
Вскоре вместе с Оскаром в комнату вошел высокий, стройный мужчина лет пятидесяти, уже седеющий, с аккуратно подстриженными усами, в шикарной волчьей шубе.
— Это Ираклий, мой старый добрый друг, — представил ей гостя Оскар. — А это Марина, моя приемная дочка.
Ираклий молчал, он каким-то странным взглядом глядел на нее, словно очарованный.
