Убийства в Чумном дворе - Джон Диксон Карр
– На полу было несколько листов бумаги и авторучка, – напомнил я. – Что-нибудь там было написано?
– Не повезло мне. Пусто. Чисто. Абсолютно. И это все.
– Итак… Что теперь?
– А теперь, – энергично сказал Мастерс, – мы возьмем интервью у нашей маленькой компании. Берт дежурит снаружи, и нам никто не помешает. Давай-ка пока выясним вот что, прямо по моим записям в блокноте. Было, хм, я полагаю, примерно половина первого, когда мы с Бертом и мистером Холлидеем оставили тебя здесь читать эту чушь и вышли вон туда. Мисс Латимер подумала, что с Холлидеем что-то случилось, и бросилась к нему, когда мы добрались до главного коридора. Потом мы вошли в комнату, где были остальные, Берт остался снаружи, а у меня состоялся разговор, который… – Он нахмурился.
– Не получился?
– Эх! Я полагаю, что да. Да, осмелюсь предположить. Как бы то ни было, пожилая леди (трудно представить себе кого-то более хладнокровного) велела мне поискать по всему дому стулья, чтобы собравшиеся могли сидеть. Я так и сделал. Черт бы ее побрал… Кроме того, это был хороший шанс осмотреться. Здесь полно сломанной мебели. Потом они захлопнули дверь у меня перед носом, но у нас был юный Джозеф. Мы с Бертом отвели его в комнату напротив по коридору, где полно старого хлама, зажгли свечу и поговорили…
– Он был накачан морфием?
– Нет. Но нуждался в этом. Какое-то время он сидел тихо, а потом начал дергаться. Он ни в чем не признался бы. Но затем, как сейчас помню, он принял морфий. Он продолжал жаловаться на то, что здесь слишком жарко, бросился туда, где было темно, и сделал вид, что пытается открыть створки окна. Он притворялся, потому что, когда я пошел за ним, то увидел, как он засовывает что-то обратно во внутренний карман… О, никаких грубостей не было! – словно оправдываясь, добавил Мастерс. – Просто немного, гм, вежливой твердости. Ха. Ну, я подумал, что если это наркотик, то пусть сначала он хоть подействует, прежде чем нам снова браться за Джозефа. Поэтому я оставил его с Бертом, который, – Мастерс оскалился, – слишком уж вежлив, чтобы служить в полиции, а сам я отправился осматривать дом. Было примерно без десяти час, может больше, и у нас оставалось не так уж много времени. Я вышел в коридор. В комнате, где они сидели впятером, было тихо, и мне показалось, что там темно. Но входная дверь в дом была приоткрыта. Большая дверь, знаешь ли. Та, в которую мы входили.
Он посмотрел на меня так многозначительно, что я сказал:
– Мастерс, это чепуха! Разумеется, никто бы не осмелился пройти по коридору прямо перед носом полицейского. Кроме того, эта входная дверь была открыта, когда мы только приехали. Возможно, ветер…
– Э!.. – прорычал инспектор и постучал себя по груди. – Я тоже так подумал. Я не обращал никакого внимания на этих людей внутри; видишь ли, я занимался Дарвортом. Я хотел вывести его на чистую воду с этой его игрой, и вот… Ну что ж! Я плотно закрыл дверь. Потом поднялся наверх, чтобы сориентироваться. Раньше мы думали, что из окна второго этажа будет лучше виден дом, но это оказалось не так. А когда я спустился, входная дверь снова была приоткрыта. У меня был только фонарик, и это было первое, что я заметил.
Он стукнул кулаком по рабочему столу.
– Говорю, мистер, тебе одному… Я, черт возьми, и сам завелся. Мне и в голову не пришло, что, может, это кто-то покушается на Дарворта. Я вышел через парадную дверь… «Кругом сплошная грязь, – подумал я. – И где тогда следы?» Там вообще не было никаких следов, – заключил Мастерс.
Мы переглянулись. Несмотря на треск фотовспышек, полицию и репортеров, вырывающих друг у друга новости, этот дом казался еще более зловещим и ужасным, чем в письмах, которые я читал.
– Я обошел каменный домишко сбоку, – продолжал инспектор, – и рассказал тебе о том, что видел и слышал. Тени внутри. Дарворт стонал или умолял о чем-то. Затем звякнула сигнализация.
Он сделал паузу и издал звук, похожий на «кха-а-а!», как человек, допивающий крепкий напиток, которым чуть не поперхнулся.
– Сейчас, сэр! Сейчас! И вот о чем я хотел тебя спросить. Ты говорил мне, что слышал, как кто-то проходил мимо твоей двери, когда ты сидел в комнате и читал? Хорошо, тогда в каком направлении этот человек двигался? Выходил на задний двор или возвращался оттуда?
Единственным ответом мог быть лишь такой: «Я не знаю».
Мастерс засопел.
– Потому что, если бы это было возвращение в дом – я имею в виду большой дом, после, скажем, «посещения Дарворта»… Видишь ли, я обошел маленький дом сбоку и оказался во дворе. Оттуда я видел заднюю дверь большого дома, обозначенную светом свечей, и даже часть двора, что возле меня… Тогда что же это за адское существо, которое может выйти через парадную дверь, обогнуть двор, не оставляя в грязи следов, затем убить Дарворта в закупоренном каменном мешке и вернуться сюда через заднюю дверь, пройдя незамеченным мимо тебя при свете свечей?
В наступившей тишине он коротко кивнул и направился к двери. Я слышал, как он обращался к констеблю, посылая его в гостиную, чтобы тот не давал пятерым подозреваемым сверять их показания. Вполуха я слышал, как он отдает распоряжения, чтобы сюда, в наш «зал совета», привели леди Беннинг… Я задавал себе нелепый вопрос, что бы подумал об этой заварухе мой прежний шеф в Министерстве внутренних дел, тот довольно корпулентный субъект, о котором мне напомнил Физертон своей репликой: «Что тут за чертовщина происходит?..» Я поднял глаза и увидел, что широкими шагами возвращается Мастерс.
– Если, – с сомнением произнес он, – пожилая леди снова развалится на куски, как, по твоим словам, с ней уже было…
После некоторых раздумий он медленно запустил руку в задний карман и достал металлическую фляжку, которую со свойственной ему безмятежной тщательностью хранил ради нервничающих неофитов на спиритических сеансах. Повертел ее в руке. Его глаза были до странности пусты. В коридоре раздались шаги – кто-то, прихрамывая, направлялся к «залу совета», и гулкий голос констебля призывал к осторожности.
– Выпей сам, Мастерс, – сказал я.
Глава десятая
Именно благодаря скрупулезности Мастерса мы получили фактически дословную запись свидетельских показаний. Мастерс не доверяет кратким заметкам. В его толстых блокнотах вы найдете стенографически записанным каждое слово, произнесенное человеком, которого он допрашивал, за исключением, разумеется,
