Забытый аромат - Елена Дорош
«Не нюхай!» – приказала она себе и злобно, словно он был виноват в том, что духи произвели на нее впечатление, посмотрела на Манина.
Продолжая сверлить Серафиму взглядом, он нехотя пошел с девицами, но у входа обернулся и плохо слушающимися губами произнес:
– «Иней» придумал Верстовский.
В зале раздались аплодисменты. Мимо стоящей столбом Серафимы быстро пронеслись какие-то хлопцы в белых фраках, потом два официанта с подносами, а она так и осталась стоять, даже не пытаясь посторониться.
Что он сказал? «Иней» – духи Верстовского? Не может быть! Ведь тогда получается, «Негу» создал Манин? И что из этого следует: Инга выбрала холодный «Иней»? Но Верстовский сказал, что все было наоборот. Зачем он соврал?
Она потрогала лоб. Рука сразу стала мокрой. Он вытерла ее о платье. А если соврал не Верстовский, а Манин? Но зачем? Запутать ее? Какой смысл?
Серафима спустилась с лестницы и направилась к выходу, не слыша звуков и голосов, раздававшихся за спиной. На автомате она вышла на крыльцо и села на холодную ступеньку.
Ерунда какая-то получается. Может, Верстовский просто напутал?
Она хмыкнула.
Как можно перепутать название духов, которые сам придумал? С другой стороны, что меняет тот факт – «Негу» создал Манин, если, конечно, он не врет?
Серафима сморщила нос, сдвинула брови и уперлась указательными пальцами в виски.
Просветление не наступало.
Надо просто спросить у Верстовского, вот и все. Она решительно поднялась и, чеканя шаг каблуками лаковых лодочек, направилась к метро. Все выяснится. Этот Манин просто хотел сбить ее с панталыку.
Не на ту напал, месье Ман
Поиски кошки в темной комнате
Она даже не заметила, как добралась до дома Верстовского. Свет не горел даже на крыльце. Шагая в темноте, Серафима чуть не сломала каблук. Разозлившись, она сняла туфли и двинулась босиком. У самой двери она вдруг услышала за спиной быстрые шаги. От ужаса она выпустила ручку, схватилась за щеки и заорала на всю Ивановскую.
– Да тише ты! Это я.
Княжич поднялся на крыльцо, быстро подошел и обнял ее. Серафима захлебнулась криком и закашлялась.
– Ты что подкрадываешься, как бандит?
– Ничего я не подкрадываюсь! У вас свет погас всюду. Я решил, что рубильник вырубило. Пошел посмотреть.
– А как ты заметил, что света нет? Наблюдал за домом?
– Ну… в каком-то смысле.
– В каком?
Едва успокоившись, она вдруг снова завелась.
Княжич посмотрел странно, опустил голову и как будто смутился.
– Ты куда-то пошла… В таком платье красивом… Долго не возвращалась…
Серафима взглянула с веселым недоумением. Напряжение как рукой сняло. Никогда бы не подумала, что он может кого-то ревновать, да так, чтобы караулить, торчать у окна, а потом старательно делать вид, что его волнуют проблемы с электричеством.
Серафиме вдруг стало так хорошо, что она обняла двумя руками его голову и звучно чмокнула в губы.
– Ты мой милый!
Ее просто распирало от нежности и благодарности, а он понял совершенно иначе. В мгновение ока сгреб, поднял на руки и, сбежав с крыльца, куда-то понес. В темноте она не поняла куда, только когда в нос шибанул запах лаванды, а спина уперлась в мягкую подстилку из мха, сообразила, что ее притащили в аптекарский огород. Она хотела сказать: если Верстовский увидит помятые цветы, убьет на месте обоих, но рот так и не открылся. Наверное, потому, что был занят поцелуями. Еще пару секунд она помнила об этом, а потом забыла.
Все и вся.
Даже когда он отпустил ее и перевалился на спину, она не сказала ни словечка, хотя со всей очевидностью было ясно: мху пришла хана. Серафима подумала об этом, и ей стало так смешно, что она даже зажала рот ладонью.
Михаил приподнял голову, посмотрел и снова упал на мягкое мшистое ложе.
Серафима придвинулась к большому телу, обняла покрепче и подумала, что по сравнению с этим все кажется полной ерундой. Даже потеря драгоценного мха.
Она немного полежала с закрытыми глазами, слушая его запах, а потом спросила:
– Почему ты не спрашиваешь, где я была?
– Это важно?
– Да.
– Тогда расскажи.
– Я ходила на встречу с убийцей.
Княжич среагировал так стремительно, что она даже не успела подготовиться. Секунда, и он уже сидел, крепко держа ее за плечи и глядя сразу ставшими жесткими глазами.
– Тебя хотят убить?
– Не меня, не бойся.
– Тогда при чем тут ты?
Серафима замешкалась. Она уже жалела, что ляпнула про встречу с убийцей. Не учла возможной реакции. И с чего теперь начать? С пистолета? С того, что случилось двадцать лет назад?
Она помолчала немного, а потом стала рассказывать, и трагическая история любви и предательства словно переживалась ею заново. Как будто случилась с ней самой.
Михаил слушал так внимательно, что она начала изнемогать под его требовательным взглядом.
– Миш, ну не смотри на меня так, пожалуйста! – наконец взмолилась она. – Ничего же не случилось. Все обошлось.
На ее просительно-жалостливый тон он не купился.
– После решу, обошлось или нет. Рассказывай давай, Рыжуха.
И лег, заложив руки за голову. Серафима сразу пристроилась под бочок.
– Я ему все вывалила. Прямо в морду. Думала, он испугается и сразу передумает убивать Константина Геннадьевича.
– И как? Испугался?
– Не поняла. Побледнел сильно и смотрел так, как будто не понимает, о чем я ему толкую. А когда эти проститутки…
– Вы были не одни?
– Нет, они потом набежали и стали его волочь в зал. Он уже ушел почти, а потом обернулся и сказал что-то очень странное: «Иней» придумал Верстовский.
– И больше ничего?
– Мне показалось, собирался сказать что-то еще, но его утащили. Как ты думаешь, Миш, он соврал?
Княжич помолчал немного, а потом встал, стряхнул с себя остатки мха и протянул ей руку.
– Попробуем узнать, кто кому врет и зачем.
– Да как мы узнаем? Двадцать лет прошло.
– Постараемся.
Серафима поднялась вслед за ним, тоже отряхнулась и украдкой кинула взгляд на место преступления. Да уж. Мох, конечно, после полива выпрямится, но следы все равно их выдадут. Уж больно он нежный, не любит, когда на нем валяются, катаются и любовью занимаются. Завтра надо постараться встать пораньше, до того, как
