Дарья Истомина - Леди-бомж (Леди-бомж - 1)
- Замечательная женщина. Умница. А главное - никогда не врет... пробормотал он. - Сейчас это такая редкость.
Он опять был другим - погасшим, раздавленным, каким-то грузно-опустошенным, как будто его накачанная туша была лишь видимостью, оболочкой. И было ясно, что он лишь преодолевает странное безразличие. Ко всему. Ко мне - тоже...
Я подошла к столу и уставилась на снимки. Это были фотографии самых разных женщин. Пожалуй, единым было то, что каждая из них была очень похожа на ту бедолагу из подвала. И все-таки это была не она - чего-то не хватало. Может быть, горделивости, какой-то совершенно точно обозначенной ироничной надменности, которую та сохранила и в смерти?
- Что все это значит?
- А... ерунда... Бред собачий! Это от безысходности!
Он одним движением сгреб снимки и бросил их охапкой в камин. Они горели плохо, и он помешал кочергой. Вместе со снимками занялись и обрывки каких-то бумаг, которые не успели прогореть раньше.
- А что вы тут жгли?
- Мои письма. Ей. Ее письма. Чтобы никто носа не сунул... Есть вещи, которые нельзя оставлять никому.
Глаза у него были как у больного барбоса, слезились от каминного дымка, пушистые бровки уехали вверх "домиком", щеки подвисли, утонув в глубоких, как шрамы, морщинах, и я впервые осознала, что он немолод. И вся его текучая сила, резкая грация и мощь - как вспышки. Особенно перед женщиной. Сейчас его хотелось почесать за ухом и сунуть ему под нос мозговую косточку, утешив: "Погрызи, Шарик..."
Он казался совершенно безобидным, угнетенным и домашним. И конечно, это было его очередное превращение, о чем я в тот миг не очень задумывалась. Мне его стало очень жалко, и я сказала:
- Зачем я вам нужна?
- А-а-а... Забудьте!
- Что? Фиговые делишки? Вам очень худо?
- Ну, если откровенно, хуже еще не бывало. Силки были поставлены, капкан насторожен, но я не понимала этого. Ему было нужно, чтобы я сама шагнула ему навстречу. Чтобы все выглядело так, что это лишь мое собственное желание и решение.
- Но я... я совершенно на нее не похожа...
- А вот тут вы ошибаетесь, Лиза... Разве дело только во внешности? В вас чувствуется какой-то... стержень. Несгибаемый, что ли? И, насколько я понял, вы абсолютно не трусливы.
- Это от страха... - засмеялась я. - Знаете, Панкратыч как-то брал меня на охоту, по первой пороше, на зайца... Русаки еще не отлиняли толком, зимние меха еще не надели и на пахоте, на снегу, были как на ладони. Далеко видно. Загонщики с собаками пошли по роще, поднимать серых, а мы стоим в поле, на выходе, ждем... И вот выкатывается совершенно мухортый зайчишка, величиной с детский валенок, и драпает прямо на нас. И тут из рощи вылетает что-то здоровенное, темное и с крыльями. Оказалось - филин! Видно, здорово оголодал, что средь бела дня решился взять харч! Растопырился и падает сверху на трусика, как на парашюте! Мы - рядом, но они на нас - ноль внимания! Своя разборка! Филин - громадина! Когти врастопырку, клювом щелкает, клекочет, шипит! И что вы думаете? Серый через башку кувыркается на спинку и как деранет его задними лапами! А задние у них - длиннющие, бритвенные, моща, как у кенгуру... Да как заверещит! Знаете, как зайцы кричат, когда смерть близко?
- Как дети...
- Точно! Филина аж подбросило! Пух и перья! Он раза четыре серого атаковал, и ничего... Потом, смотрим, а он крыло волочит и пешим ходом ковыль, ковыль. До ближнего куста. Вот так и я: когда прижмет, чего с перепугу не наделаешь?
- Стукнули зайчишку?
- Зачем? Мы по Ленину! Помните тот анекдот, где он лису отпускает? Панкратыч у меня был справедливый.
Что-то я совсем развеселилась, будто мы в нашем старом доме чаи с ним распиваем. Но дом был чужой, и он еще был совсем чужой, и я запоздало осекла себя, понимая, что выгляжу полной дурой со своими детскими байками.
- Очень любили деда?
- Другого не было.
- А вы знаете, тут его еще хорошо помнят, академика Басаргина... сказал он. - Говорят, леса отстоял, не давал рубить! Мы ведь недавно здесь обосновались. Раньше все это в партийной казне числилось. Но, судя по всему, сюда мало кто из Кремля и со Старой площади добирался. Не очень-то престижная точка была. Для чиновников из не очень чинных... Это все Нина... Ей здесь нравилось...
- Вернемся к нашим баранам! - грубо пресекла я его излияния. - Во что вы влипли... э-э-э... Симон?
- А вы полагаете - я... влип?
- У меня на такие дела нюх! Сама такая! - бесшабашно сказала я. Мне очень захотелось быть решительной, самостоятельной и независимой. Тем более что даже эта самая Элга заключила, что лично я способна на самостоятельные решения. Хотя лично я так никогда бы и не подумала.
- Полагаю, что такие вещи, как годовые ставки по валютным депозитам, суммарная величина неттооборота, афилированные структуры, подконтрольный офшор, овернайт и даже элементарный транш - для вас понятия несколько... несколько непривычные? Ну, мягко скажем, туманные?
- Ничего! Я способная! Может, даже талантливая! - скромно ответила я. - Напрягусь - все дойдет.
- Чтобы все понять, лет десять напрягаться надо, - усмехнулся он. - Да и то не все дойдет. Не обижайтесь, по себе сужу! Это моя половинка в этих областях плавала как рыба в воде...
- Может быть, хватит темнить? Я, конечно, пень пнем, но так понимаю у вас для меня есть какая-то работа?
- Ну, если это можно назвать работой...
- Давайте своими словами! Без траншей! И офшоров!
- Ну что ж... У меня выхода нет. Но прежде чем я введу вас в курс дела, позвольте полюбопытствовать, сколько вы возьмете за свои услуги?
- Это в каком смысле?
- В смысле баксов, марок, евро или тугриков! В лирах хотите? В йенах? Конечно, контракта не будет. Как говорится - из уст в уста! На условиях полного безоговорочного подчинения и абсолютного молчания на ближайшее столетие!
Он цедил сквозь зубы, словно нехотя и почти безразлично, но глаза его ожили и стали острыми.
- Это вы про деньги, Симон?
- А про что же еще?
- А без этого нельзя? Ну, просто так, по-человечески? Мол, так и так, Лизавета Юрьевна, у меня проблемы... Вы - мне, я - вам... На основе полной безналичности и в порядке всечеловеческого гуманизма?
Он понял, что я психанула, и сказал хмуро:
- Не надо так со мной!
- Вот и со мной так не надо!
Я как бы в глубоком возмущении вознеслась из кресла, пронесла себе картинно - манекенная походочка от бедра, задница в легком колыхании, губки закушены в деланной обиде, - причалила к бару и плеснула себе чего-то желтого. Конечно, это было и нелепо и смешно - нечто столбообразное в Ефимовых кедах изображает из себя как минимум царицу Савскую перед Соломоном или, на крайний случай, Клеопатру, охмуряющую Цезаря, но я ничего поделать с собой не могла. Почему-то мне очень надо было напомнить ему, что меня еще не заморозили в их холодильнике, в отличие от его обожаемой супруги, и я все-таки - вполне живая и кое на что еще способная леди. А не вышеупомянутая Элгой шлюха с Тверской, из числа тех, которых и интересуют его поганые баксы, марки или йены!
Я не такая! Не продажная, значит... А очень даже благородная, совершенно бескорыстная, вполне готовая по-дружески разделить его печали и горести.
В то же время в моих ушах неслышимо звучал голос невидимого крупье: "Господа! Ставки сделаны!" (в казино близ Хаммеровского центра в Москве нас когда-то затаскивал Витька Козин), блистающее колесо рулетки сливалось в размытый цветной круг, шарик скакал и падал, мечась между красным и черным, и где-то там была моя цифра, на которую я поставила все: и мое в общем-то безмятежное детство на Большой Волге, и Панкратыча с Гашей, и тот день, когда Петька Клецов отворил калитку в мои девственные благоуханные сады, и бездумно-веселые года в "Торезе", и наш старый дом на обрыве, и первый мой выход на танцы, когда я дрожала от ужаса, что немыслимо уродлива и никому не нужна...
Скорчившись под казенным негреющим одеялом на койке в бараке на озерном острове, лежа без сна и без слез, раздавленная и оглоушенная судьбой, перебирая каждый год, месяц, день моей идиотской жизненки, я как-то враз вдруг поняла, что время не течет равномерно и ходики, которыми измеряется шаг жизни любого человека, только внешне безразличны и тупо тукают сегодня, как вчера, и завтра, как сегодня.
В действительности есть поворотные мгновения, решающие секунды, о которых ты сначала и не подозреваешь, и только потом понимаешь, что именно от них зависело, куда тебя зашвырнет твое будущее. Таким был тот час, да нет, даже не час, а минута, когда, разморенная жарой и усталостью, я, выйдя с кладбища от могилы Панкратыча, согласилась на Зюнькины и Иркины уговоры и поехала с ними трескать мороженое и пить ледяное шампанское в судейские хоромы Щеколдиных. А если бы я не поехала с ними, что было бы? Может быть, меня подловили и прищучили на чем-то другом? А может быть, ничего такого и не было бы? И я спокойно унесла бы ноги в Москву, даже не подозревая о капкане, который был насторожен на меня?
