Дарья Истомина - Леди-бомж (Леди-бомж - 1)
- Еще чего! - пробормотала я машинально. Я не понимала, как он это сделал, но не успела моргнуть, как он уже оказался не за столом, а впритык ко мне, руки мои стиснула его мертвая хватка, и он отшвырнул меня к креслу, в которое я и плюхнулась, бессильно дрыгнув ногами.
- Вы! Вы! Посмели поднять руку на женщину?!
- Я могу поднять и ногу! И раздавить тебя, как блоху... - хрипло и глухо сказал он. - Здесь делают то, что нужно мне, или вообще ничего уже не делают! У тебя слишком длинный язык, но чересчур короткие извилины...
- Мы уже на "ты"? Какая радость, - съязвила я, но он не обратил на мою попытку сохранить хотя бы видимость некоторого достоинства никакого внимания.
- Ты или действительно непроходимая дура, пли просто делаешь вид, что ничего не понимаешь... - Он говорил как-то безжизненно, почти равнодушно, и от этой безжизненности мне впервые стало по-настоящему не по себе. - Думаю - последнее. Я вышиб эту актрисенку только потому, что увидел - она не сможет молчать. Она из тех женщин, у которых хроническое недержание всего, что становится ей известно. Мне не нужен еще кто-то, кто может знать! Ты меня устраиваешь просто потому, что уже знаешь! Единственная из посторонних... Тебя искали не для того, чтобы ты мне демонстрировала здесь свои тощие ножки и драные коленки, изображала из себя недоделанного графа Монте-Кристо, который вздумал наехать на тех, кто обеспечил его приличным сроком! Я просто потрясен, что даже в зоне из тебя так и не вышибли то, чем тебя нафаршировал твой безупречный дед, как говорится, семья и школа. Тебе кажется, что ты волчица, а ты шавка, которую не примет ни одна приличная стая. Одиночка. Дворняга, без конуры и хозяина, которую просто порвут в куски, если она не угомонится... И это просто случайность, что до тебя еще не добрались! Так что для тебя единственное спасение - это я! Это до тебя доходит?
Лучше бы он орал, ругался, что ли, а не журчал почти шепотом. Его стеклышки плавали надо мной, как льдинки, он нависал над креслом глыбиной, и мне почему-то стало пусто, холодно и почти безразлично. Я опять вляпалась по уши: благородный герой превратился в обычного крокодила и если еще не хрустел моими мослами, то только потому, что не использовал меня в каких-то своих целях, и было очень похоже, что то, что я на свободе - только видимость, и я просто перешла из камеры с решетками в камеру без решеток. И опять меня заставят делать то, что нужно кому-то, а не мне самой.
Он продолжал говорить, напористо и злобно, все громче и громче, а я заплакала без слез, его искаженную харю заволокло как будто серым туманом, и я куда-то поплыла, падая в ласковое и бездумное беспамятство, и мне было горько и печально оттого, что этого типа я почти полюбила, а он даже не понимает, что я могла бы сделать все, что ему нужно, даже без этой идиотской торговли насчет дедушкиного дома, а просто так. Если бы он сказал: "Помогите мне, госпожа Басаргина!" Но как раз до самого простого он и не додумался. Самого простого и обычного. Что делает любая нормальная баба для мужика, который в беде и который ей ой как небезразличен.
А вместо этого он пугает меня и грозится и уж совершенно напрасно поминает мои усохшие в зоне прелести, о состоянии которых я и сама прекрасно знаю...
Я пришла в себя от того, что он перепуганно трясет меня за плечи и бормочет:
- Что с вами? Вы меня слышите? Слышите? Оказывается, мы с ним снова перешли на "вы"? Я сняла его лапы с моих плеч и сказала:
- Ребеночка только не трогайте... Ребеночек ни в чем не виноват!
- Какой, к чертям, ребеночек?.. Ах, этот... При чем тут ребеночек? Вы меня поняли?
- Конечно, - равнодушно ответила я. - Ваши бобики замели все следы там, возле церкви. И даже ментура не догадывается, что там было. И никто не должен знать, что этой женщины больше нету. Но вам для чего-то надо показать, что она живая. Кто-то должен помаячить где-то вместо нее. Так, чтобы все, кто в этом заинтересован, не догадались, что ее нету. И не будет никогда.
- Что значит - "где-то"? Я же вам внятно объясняю! Это буквально через несколько часов!
- Слушайте, отстаньте от меня... - слабо сказала я. - Я сделаю все так, как вам нужно. Единственное, что меня интересует, останусь ли живой я... Я думала, вы нормальный, а вы тоже жулик! Как все... Мне-то на все плевать, но у меня - Гришунька...
- Спасибо!
Он вдруг взял мою руку и поцеловал в ладонь. Губы у него были сухие и горячие.
Я с интересом повертела рукой и осведомилась:
- Поцелуй Иуды, а?
- Бросьте...
Ну-ну, кажется, он умеет смущаться? Смехотура, да и только. А в общем, и впрямь - все по фигу, до лампады и поминальной свечечки. И что там будет, действительно наплевать!
Я ДЕЛАЮ ДЕНЬГИ...
- Вши есть?
Элга держала кончиками пальцев мою кофточку и брезгливо изучала ее.
- А как же! - радостно откликнулась я. - Вошь тюремная, обыкновенная платяная и головная! Плюс плоскушечки... Штучные! Все по песенке: "Я привез тебе, родная, мандавошек из Китая..." Мочу брать будете? Говнецо на глист-яйцо? Учтите, возможна ВИЧ-инфекция, вероятна чума бубонная... Но уж проказа - наверняка!
Я стреляла в нее в упор, пытаясь пробить броню совершенной невозмутимости и явно сдерживаемого презрения. Она со мной не разговаривала, бесшумно шла за спиной, командовала: "В лифт!", "Налево!", "Прямо!", а теперь приказала: "Снять все!"
В громадных ванных хоромах с полом на двух уровнях, зеркальными стенами и потолком было тепло, воздух пронизывали все ароматы Аравии, в джакузи бурлила и пенилась розовая пена шампуня, но черный мраморный пол холодил босые ноги, и я топталась, как цапля, обхватив плечи руками.
Голый человек всегда беспомощен, у нас на острове самые крутые мамочки ломались, когда их засаживали голыми в карцер за особенно злостные нарушения режима и разборки. Я стояла перед этой особой совершенно голая. И злилась еще и оттого, что мне жутко хотелось плюхнуться в нежную пену и впервые после моего исхода с северов по-настоящему отмыться.
- Слишком много лишних слов. Это непродуктивно, - сказала она равнодушно, словно и не понимала моих попыток завести ее. Перевернула на подзеркальнике старинные песочные часы, постучала ногтем, стронув струйку белого песка, и заявила: - Вы имеете двадцать минут... На все процедуры.
- А если я... - начала было, но она вдруг звенящим голосом оборвала меня:
- Молчать!
- Ого! - с уважением заметила я. - В войсках СС не служили, мадам? Есть в вас что-то гестаповское... В каком чине изволите пребывать? Как минимум "гоп-стоп-унтер-штурмбаннфюрер"! Верно?
- Исполнять!
Показалось мне или нет, но, кажется, все-таки в ее янтарях первый раз шевельнулось смешливое любопытство.
- А вы меня - по шее... - проворчала я и плюхнулась в ванну так, чтобы забрызгать ее.
Она этого как бы и не заметила, вынула из стенного шкафа в дальнем углу веревочную швабру с пластмассовым черенком, подцепила черенком мои одежды, частично сложенные на пуфике, а частично валявшиеся на полу, явно демонстрируя мне, что даже прикасаться к ним ей противно, и понесла мои трусики, лифчик, юбку, кофту прочь.
- Эй, оставьте в покое мое барахло!
- Оно вам больше не понадобится.
В общем, лишила эта коротышка меня моей лягушачьей шкурки, и хотя до царевны-лягушечки мне было очень далеко, но именно с этого акта и началось преображение Л. Басаргиной во что-то совершенно непонятное, но, конечно, это дошло до меня гораздо позже.
Я разобралась с десятком кранов, педалей и кнопок, венчавших изголовье этого сверхмощного агрегата из абрикосового цвета фаянса, усилила напор и вознеслась на упругих струях, в пене, почти до вершин блаженства.
Почти...
Потому что уже здесь я впервые ощутила незримое присутствие Хозяйки, Настоящей Женщины, которая, конечно же, если и не проектировала сама, то приспосабливала этот водяной рай под себя: от матовых бестеневых плафонов и бра, вделанных в стены, облицованные кремовой итальянской плиткой, по которой порхали темно-коричневые и желтые бабочки и стрекозы, до множества удобных шкафчиков, полок и полочек, заставленных сосудами с пенами, шампунями и ароматными солями, удобными пуфами из не боящейся влаги кожи, чайным столиком поодаль, на котором еще стоял чайник марки "Мулинекс", были видны неубранная массивная чашка, а в пепельнице - бугристой громадной океанской раковине с перламутровым чревом - еще лежал изжеванный окурок коричневой сигарки со следами губной помады.
Низкое удобное кресло из такой же кожи, как и пуфики, было сдвинуто под большой колпак для сушки волос, возле кресла валялись домашние туфли без задников, в опушке из рыжего меха, и мне вдруг показалось, что хозяйка всего этого только вышла на миг, сейчас вернется и скажет: "А с чего это ты забралась в мою ванну, девка?"
Я как-то сразу погасла и, хотя в песочных часах еще струилось, выдернула пробку, чтобы спустить воду, ополоснулась из душевой головки и вылезла из джакузи. На сушилке висело мохнатое банное полотенце, но им уже пользовались, я сдвинула створку зеркального стенного шкафа, взяла из стопки свежее полотенце, накинула на плечи и уселась под колпак сушиться.
