Дарья Истомина - Леди-бомж (Леди-бомж - 1)
Думаю, она была старше меня годков на десять - пятнадцать, но росточком отличалась не очень-то, сантиметров на пять-шесть пониже. В общем, из разряда близких мне по ростовым проблемам дылд. В лице, овально-припухлом, было что-то кукольное. В общем, такая помесь между герцогиней и кобылой.
Пока Туманский целовал ей руку и они обнюхивались, она говорила что-то бархатистым, хорошо поставленным голосом, а глаза ее мгновенно прошмыгнули по хозяину, по кабинету, оценивали. Она словно примеряла себя к новой обстановке и продуманно отбирала вариант поведения. Видно, остановилась на варианте наивной простушки, потому что, плюхнувшись в кресло, начала усиленно восхищаться литыми решетками и кладкой камина из гранитных глыб (именно такой она, оказывается, мечтала иметь на своей дачке), остеклением вместо крыши ("Какая прелесть - звезды рядом! И луна, луна!"), почти первобытным лесом окрест ("Берендеево царство, верно?"), - но за всем этим трепом стояло одно: она восхищается прежде всего самим хозяином.
А сам он что-то ворковал, растекаясь в приязни, смешивал для нее какое-то пойло с кубиками льда, кружил вокруг нее, мягко и неслышно, и даже время от времени снимал свои стеклышки, устало щурясь и потирая глаза белоснежным платочком, и вид у него был такой, словно он рассматривает сквозь стекло витрины в модном супермаркете какие-то экзотические харчи и всерьез озадачен, брать ли ему пару дюжин остендских устриц, остановиться на балтийском угре, прихватить какого-нибудь суперомара с клешней или ограничиться отечественной камбалой. Здесь шел какой-то скрытый торг, ее оценивали, и гостья это отлично понимала.
Она то и дело выцеливала глазом искоса мою фигуру, глаз был тревожный, и кажется, она решила, что я здесь нахожусь не просто, и я ее очень беспокою. Это было неприятно, и я ушла за стеллажи, чтобы не маячить.
О чем они толковали, я так и не смогла понять, но в конце концов пошла речь о каких-то спектаклях в Театре Маяковского, потом она спросила: "А как же кинопробы? Я думала, что меня - на кинопробы..." Туманский прогудел что-то насчет того, что все будет в свое время. Что-то там будет решаться, голоса примолкли, а когда я вышла из-за стеллажей, Туманский шевелил кочергой в камине угли и задумчиво смотрел в багровое чрево топки.
Я не успела ничего спросить, потому что в кабинет вернулась коротышка.
- Послушайте, Элга Карловна! - сердито сказал он. - Ну нельзя же так бездарно... Зачем вы выволокли эту уцененную Офелию?
- Она превосходная актриса, - сухо сказала та. - И я исходила из необходимых параметров, Симон!
- Вот именно, актриса! - фыркнул он. - Ничего естественного...
- Вы не правы, Симон, - четко и невозмутимо ответила та. - Ей же не Шекспира играть! Всего лишь на некоторое время предъявить себя. Я проработала одиннадцать кандидаток. Эта - лучшая. Самый близкий вариант.
- Ну и что нам потом делать? С этим... "вариантом"? Куда его девать?
- Это ваши проблемы, Симон, - твердо заявила она.
- У нас все проблемы - наши! - рыкнул он. И сильно потер лицо ладонями. - О, господи, кажется, я схожу с ума...
- Последние дни мы все немножечко сумасшедшие. - Она двинула к бару и налила себе какой-то выпивки.
Я кашлянула в кулак и сказала:
- Господа хорошие... У меня там ребеночек некормленый. И вообще, я могу слинять?
- Вот... Вот... она! - ткнул в меня пальцем он. - Вы ее видели, Лиза! Вы сразу поняли, что она - актриса? Или не очень...
- Конечно. Почти сразу. А вы что, ее в кино снимаете? Пробы и все такое?
Туманский долго меня разглядывал. Так на меня он еще не смотрел. Это был тот же взгляд - покупателя в супермаркете. И мне это страшно не понравилось.
- О, черт! - вдруг пробормотал он. - Как же я раньше этого не замечал... А почему бы и нет? Элга Карловна, взгляните на это существо! Вы ничего не видите? Лицо! Лицо! Что скажете?
- Не безумствуйте, Симон... - Она даже своей огненно-рыжей гривки не подняла, посасывая из стакана и болезненно морщась. - Я же не имею вашей убежденной уверенности!
- А я имею! - снова рыкнул он с какой-то странной веселостью. - Хватит лакать! Да проснитесь же вы!
Он неожиданно ухватил меня за плечо, развернул и втолкнул в кресло. Снял с настольной лампы зеленый абажур, и я зажмурилась от ослепляющего света.
Коротышка приблизилась. Я сидела, а она стояла, но наши головы были вровень, и я впервые заметила соблазнительную родинку, которая, как "мушка", сидела в уголке близ сочных губ и словно подчеркивала фарфоровую белизну ее личика. Темно-янтарные большие глаза ее были тоскливыми, белки были чуть окрашены краснотой, и ясно было, что она недавно сильно плакала. Во всяком случае, под глазами были заметные припухлости, а задорно вздернутый носишко запудрен слишком сильно.
Она всматривалась в меня пару секунд, словно снимала своим "полароидом", пожала плечами и, чуть отступив, сказала:
- Ну что ж... Элементы какого-то сходства, кажется, имеются. Это я вынуждена признать. Это лицо отмечено, несомненно, кое-какими признаками интеллекта...
- Вы хотите сказать, что я не совсем дура?! - начала заводиться я.
- Я бы не назвала ее красавицей, но какой-то шарм могу отметить, продолжала эта дама так, словно меня здесь и не было. - Несмотря на сложности с ее молодостью, в ней есть то, что нужно: некоторая горечь, умудренность, усталость уже пожившей женщины. Много думавшей, способной к принятию решений... Скулы великоваты, цвет роговицы не совпадает. Но, в конце концов, есть косметика, линзы... А вот рост?
- А если низкий каблук? Очень низкий... - заметил Туманский задумчиво.
- Это возможно, - согласилась она, закуривая сигарету. - Но что делать с этими руками? Она что? Лес пилила или кувалдой ковала что-то железное? Чтобы привести их в порядок, нужно не меньше недели! А у нас сколько осталось? Сутки?
- Уже меньше, - заметил Туманский, поглядев на свой "роллекс". Восемнадцать часов. Но, в конце концов, есть перчатки...
- Конечно, груди приличной формы, бедра в пределах нормы. И все-таки она худющая, как сельдь... И потом, голова, эти волосики! Может быть, паричок?
Такого терпеть я уже не могла. Они рассматривали меня как призовую суку, которую готовят к собачьей выставке, бесцеремонно определяя огрехи и достоинства моего экстерьера.
Вообще-то отечественный мат в чистом виде лингвистически ни с чем не сравним, но кое-чем на "инглише" я обзавелась еще на третьем курсе нашего "Тореза", а Витька Козин из турфирмы, который пошатался по миру и обкатал все кабаки, включая портовые, вплоть до Ливерпуля, оснастил нас кое-каким непристойным лексиконом, чтобы мы хотя бы понимали, когда нас в загранках будут крыть. Так что я пульнула сквозь зубы из того самого козинского репертуара.
Элга все поняла, ахнула и залилась стыдливой краской.
Туманский заржал:
- Видите, она и английский в совершенстве знает...
- Я бы не имела храбрости сказать, что этот английский - совершенство, - брезгливо заметила Элга. - Во всяком случае, до классического оксфордского произношения ей далеко. Скорее, это цитаты из репертуара шлюх, которые проходят языковую практику с интуристами на Тверской.
- Вы что? Имеете наглость равнять меня с какими-то шлюхами? осведомилась я.
- Я уже ничего не имею, девушка, мисс, мадемуазель или как вы там себя называете? - тихо и как-то убито сказала она, снова подливая себе из сосудика. - Я не имею радости, но я уже не имею и печали. Больше всего я имею желание лечь в постель, заснуть и проснуться не раньше чем через месяц... И чтобы все, что случилось, оказалось только очень плохим, нехорошим и ненужным сном...
- Ну-ну, Карловна.. - поднялся из-за стола Туманский. - Я высоко ценю ваши усилия. Хотя и понимаю, что вы всегда относились ко мне с некоторой долей иронии и недоверия. Возможно, вы и правы... Но не в этом случае!
- Вы имеете в виду вашу жену? Это не по-христиански, Симон... покачала она головкой. - Это есть бесчеловечно. У вас совершенно отсутствует сердце.
- У кого что отсутствует - разберемся денька через три... - Он побелел, щека дернулась. - И это именно Нина Викентьевна загнала нас всех в капкан, из которого мы можем и не выбраться. Так что оставим богу - богово, кесарю - кесарево, а мне - мое!
- Я могу удалиться? - гневно вскинула она полыхнувшую костром головку.
- Недалеко, - усмехнулся он, - и ненадолго. Она фыркнула и унеслась.
- Кто это? - осторожно спросила я, потому что он, грузно опустившись за свой стол, сызнова словно заснул, уткнувшись всем лицом в кулаки так, что я видела только его голый череп, на полировке которого медно отражались отблески камина.
- Замечательная женщина. Умница. А главное - никогда не врет... пробормотал он. - Сейчас это такая редкость.
Он опять был другим - погасшим, раздавленным, каким-то грузно-опустошенным, как будто его накачанная туша была лишь видимостью, оболочкой. И было ясно, что он лишь преодолевает странное безразличие. Ко всему. Ко мне - тоже...
