Р. Пейтман - Вторая жизнь Эми Арчер
Мужчина поглядывает на меня в зеркало заднего вида. Лет ему, по-моему, сорок пять или около того, значит или очень рано начал ходить по клубам, или просто жертва ностальгии по прошлому, которого сам толком и не застал. Мне вдруг приходит в голову, что в этом он похож на меня.
– Вы всю жизнь здесь живете? – спрашиваю я, поудобнее усаживаясь на сиденье.
– Я-то? Коренной манчестерец, – отвечает он, гордо приосанившись. – Здесь родился, здесь и умру.
– «Сити» или «Юнайтед»?
В зеркале видно, как взлетают вверх его седоватые брови.
– «Юнайтед»! Недаром кровь красная, как говорится. – Мужчина пренебрежительно хмыкает.
– А «Ливерпуль» разве не тоже в красном играет? – Оказывается, я довольно много подцепила от Брайана с его неоригинальным пристрастием к «Скай спортс»[10].
Таксист втягивает воздух сквозь зубы:
– Поаккуратнее, нечего у меня в машине неприличными словами выражаться! – Он шарит рукой под приборной доской. – Где-то тут была кнопка, чтобы выбросить пассажира вместе с сиденьем. – Подмигивает мне в зеркало. – В нашем племени свои законы. Но люди тут хорошие. Всегда выручат.
– Это, безусловно, ценное качество.
– Вы только спрашивайте поаккуратнее. Нашим дай волю, начнут трепаться – не остановишь.
– Еще лучше! Для меня это большое облегчение.
– По делам, что ли, приехали?
– Вроде того. В гости к… родственникам. И кое-что изучить заодно.
На лбу моего собеседника от недоумения собираются морщины.
– Вот уж не знаю, что там, в Уайтеншо, изучать. Уайтеншо-холл разве.
– А это что такое?
– Большой старинный дом. С парком. От нечего делать можно и взглянуть. Это в Уайтеншо главная достопримечательность. Ну, не считая местного хулиганья.
– Что, правда так плохо?
– Да нет, не то чтобы. – Его улыбка сверкает в зеркале. – Не хуже, чем везде, я бы сказал. Уж точно получше, чем раньше. У меня сестра там живет. Ей нравится. Говорит, чувствует себя своей среди своих.
Таксист резко тормозит у светофора. Серебристо-зеленый трамвай с грохотом проносится мимо, издав печальный гудок.
– Правда, это обернулось против нее, когда ее застали в постели с шестиклассником. Тут-то и стало видно, какие они «свои». Только и знают, что сплетни да пакости всякие.
Мы проезжаем мимо ряда стандартных домов из красного кирпича, перемежающихся индийскими ресторанчиками, круглосуточными продуктовыми магазинами, бургерными, букмекерскими конторами. На балконах, затянутых сетками от голубей, торчат спутниковые тарелки, стоят велосипеды, бельевые веревки провисают под тяжестью футболок и джинсов.
Похоже на Брандон-Эстейт, что неподалеку от моего дома в Кеннингтоне. Там, насколько я знаю, живет много матерей-одиночек, так что неудивительно, что Либби поселилась в подобном месте.
Женщина почти ничего не рассказывала о том, где живет, о своем финансовом положении, но я догадываюсь, что она бьется изо всех сил, чтобы свести концы с концами. Невольно думаю, что в этом районе, наверное, почти все в такой же ситуации.
Автомобиль останавливается у обочины. Раздается хруст битого стекла. Водитель выходит, достает из багажника мой чемодан. Я даю ему пять фунтов сверху за то, что показал мне незнакомый город. И за сведения о том, с каким обществом мне придется иметь дело, а может быть, может быть – даже стать его частью.
Он дает мне визитку своей фирмы:
– На всякий случай. Вдруг заблудитесь, когда будете изучать город. Спросите Дэйва.
Я благодарю и кладу визитку в сумочку. Иду к двери. Такси гудит мне на прощание и отъезжает.
Дверь открывается, не успеваю я набрать номер квартиры. Эсме бросается мне на шею.
– Приехала! Наконец-то! – взвизгивает она. – Я тебя целый день высматриваю. Входи.
Радость девочки потрясает, как и ее сходство с Эми: светлые волосы, слегка длинноватые руки и ноги, сияющие глаза и улыбка, все такая же неотразимая, как в ту новогоднюю ночь. Но этого мало: я чувствую в ней и теплоту, и живость, и готовность сочувствовать, и желание сделать приятное. Все это в Эсме так же привлекательно, как было в Эми.
Она отнимает у меня чемодан и катит его к лифту.
– Давай я сама, – говорю я. – Тебе нельзя перенапрягаться. После припадка-то.
Так приятно снова чувствовать себя матерью и трястись над своим ребенком!
– Я уже здорова, – весело отвечает девочка. – Честно.
Она нажимает кнопку вызова лифта.
– Извини, если я это как-то спровоцировала, – продолжаю я. – Я, честное слово, не хотела. Меньше всего я желала бы тебе навредить. Я буду осторожнее, обещаю.
– Ты не виновата, – пожимает плечами Эсме. – Эти припадки случаются ни с того ни с сего. Это не из-за тебя.
– Жаль, что твоя мама не умеет так легко прощать.
– И мне жаль.
Эсме как-то странно косится на меня, как будто говорит обо мне, а не о Либби. У меня холодеет в животе, и совсем не оттого, что предстоит подъем в старом и ненадежном на вид лифте.
Двери со скрипом и дребезжанием раздвигаются, пахнет застоявшимся сигаретным дымом. Табличка «Не курить» заляпана – хочется надеяться – кетчупом. На стенах – следы облезших граффити.
Я захожу первой и помогаю Эсме втащить чемодан. Она нажимает кнопку второго этажа, и двери закрываются.
– Давно вы здесь живете? – спрашиваю я.
– Почти два года.
– Тебе нравится?
Она оживленно кивает:
– Да, тут гораздо лучше, чем в пансионе, где мы жили раньше. Там было так темно и грязно. – Девочка морщит нос. – Но, по крайней мере, у нас была крыша над головой. Мне всегда так жалко людей, которым приходится спать в картонных коробках прямо на улице. Когда бывает очень холодно, я отдаю им свои карманные деньги, чтобы они хоть чаю попили.
Я кладу руку малышке на голову и глажу ее по волосам.
– Только одно хорошо было в пансионе, – продолжает Эсме, – там собак не было. А тут живет стаффордширский терьер, я его боюсь.
– Я их тоже побаиваюсь, – говорю я, поглаживая ее по щеке. – Но, говорят, они хорошо умеют ладить с детьми.
– Гоняться за ними они хорошо умеют. – Эсме поднимает взгляд; глаза у нее большие, голубые, красивые. – Один белый на прошлой неделе погнался за мной, когда я на роликах каталась. Я свой «Марс» уронила, и пес его сожрал.
У меня екает в животе. Не знаю, правда ли это с ней случилось, или она вспоминает о том, что случилось когда-то с Эми, – та тоже упала, когда за ней погналась белая собака. Только это был не стаффордширский, а вест-хайленд-уайт-терьер, и Эми уронила не шоколадный батончик, а мороженое. Помню, я купила ей новое и утешала плачущую дочь, намазывая антисептиком разбитые коленки и костяшки пальцев.
Чувствую ее прикосновение, слышу ее голос. Прямо здесь. Рядом. Она вспоминает. Воспоминания путаются. Она теряет нить, ловит ее снова, сплетает новый узор, и уже невозможно отличить, что это – воспоминания Эми вторгаются в память Эсме или наоборот.
Лифт открывается, и мы выходим на площадку. Из нее по две двери с каждой стороны ведут в квартиры. Запах карри смешивается с сигаретным дымом и ароматом отбеливателя. Из одной двери доносится трескотня рекламы, из другой ее пытается заглушить рэп.
Самая дальняя от лифта дверь приоткрыта. Эсме катит чемодан туда и распахивает ее ногой.
– Приехала!
Шум воды стихает, и в конце коридора появляется Либби с кухонной тряпкой в руке. Ее каштановые волосы висят вокруг лица безжизненными прядями, некоторые прилипли ко лбу, мокрому от пота. Футболка болтается на худом теле, и от этого женщина кажется не по годам юной.
– Либби, – говорю я. – Рада вас видеть. Спасибо, что объяснили, как доехать.
– Так хотела Эсме, – произносит она. – Тут были даже обещания помогать мне на кухне, хотя еще неизвестно, чем это обернется.
Она улыбается дочери, которая делает вид, что возмущена таким отношением к ее кулинарным талантам.
– С удовольствием помогу вам всем, чем могу, – говорю я. – С готовкой, уборкой, стиркой.
– С уборкой-то точно! – Эсме ставит чемодан к стене. – Ты ведь без конца делала уборку?
Я виновато улыбаюсь:
– Да. Тут я, можно сказать, мастер. – Стараюсь сделать вид, что меня саму забавляет мое пристрастие к хозяйственным делам, но это не так. – Кое-какими полезными секретами могу поделиться. Хотя и не утверждаю, что вам нужна помощь, – поспешно добавляю я. – Не мне судить.
Брови у Либби чуть заметно приподнимаются. Она поворачивается и уходит. До меня доносится запах «Фейри».
– Идем, – говорит Эсме, – покажу тебе квартиру.
Это не занимает много времени. Следом за Либби мы заходим в маленькую квадратную, скромно укомплектованную кухню с белым лакированным столом у стены. Гостиная оказывается побольше, но ненамного. Мебель из сосны и диван с откидной спинкой похожи на те, что я видела в рекламных роликах «А у вас в доме чисто?..». В ванной приходится смотреть в оба, чтобы не задеть рукой и не уронить какие-нибудь туалетные принадлежности на полочке, привинченной к стене. Из висящего душа капает в облупленную ванну.
