Мертвый сезон. Мертвая река - Джек Кетчам
– Нет ли где-нибудь здесь топора? – спросил он.
– Если только в сарае. А он, мать его, снаружи.
– Тогда бери из ящика еще один нож. Вдруг эти мудаки решатся на штурм. А я пока сниму дверь спальни. – Дэн, приноровившись, вмазал молотком по хлипким с виду петлям – те отошли без особого труда, и он поволок снятое полотно двери в гостиную, прихватив по пути коробок с гвоздями. – Подойди-ка сюда! – позвал он Ника.
Ник бросился ему на помощь – уже вооруженный ножом. В его глазах горел суровый огонь – он явно приноровился к ситуации.
– Где вещи Джима? – спросил он.
– Здесь, наверное. Хотя не знаю. А почему ты спрашиваешь?
– У него была синяя сумка пилота. В ней лежит револьвер.
– Револьвер?
– Ну да. Огромная пушка. В синей сумке пилота.
– Черт побери, ее надо обязательно найти, – пробормотал Дэн.
Они принялись обыскивать комнату, нашли чемодан рядом с печкой, но – ни следа синей сумки.
– Дерьмо, – ругнулся Ник. – Ну как же он не принес ее в дом! Она в багажнике.
– Может, она на кухне. Мы еще найдем ее. А пока что я не хочу, чтобы это окно было открыто. Подсоби мне немного.
Ник прижимал дверь к оконному стеклу, пока Дэн заколачивал ее, все время думая о человеке снаружи. О здоровяке с ножами и злым смехом. Каждую секунду он думал: «Вот сейчас он придет. Но теперь я готов к этому. Сколько бы фунтов в этом парне ни было – я готов». Ему показалось, что однажды он услышал его смех, тихое злое хихиканье, но он не мог быть уверен, что всему виной не только его воображение. Ничто не ударилось об окно. Снаружи ничего не шевелилось. «Почему они не нападают? – гадал Дэн. – Что им мешает? Здоровяк без особого труда смел бы меня с пути еще тогда, когда я в первый раз открыл дверь. Что эти люди задумали, черт возьми?»
Он забил последний гвоздь.
Пришла пора позаботиться о других окнах. И об оружии.
Снаружи Карла медленно раскачивалась на тяжелой веревке, погруженная в кошмар. Она неудержимо дрожала, ее тело было в поту, кровь Джима все еще хранила липкость на ее животе и бедрах. Прохладный ночной бриз обернулся злым ветром, глубоко впившимся в ее пылающую плоть. Рана на позвоночнике саднила. Боль ощущалась в ногах, в опухших лодыжках. Язык стал толстым, губы потрескались и сохли. С большим трудом заставила она сфокусироваться блуждающий взгляд.
Группа оборванных детей что-то строила из листьев, палок и старого гнилого дерева в нескольких ярдах впереди. Тощий головорез с гнусной улыбкой ткнул ее указательным пальцем в ребра и поставил под нее большое металлическое ведро – настоящую лохань, в такой и искупаться можно. Рядом с ним мужчина в ярко-красной рубашке вбил деревянным молотком в землю два колышка, по одному по обе стороны от нее на расстоянии примерно четырех футов. В этой рубашке было что-то знакомое. Она заметила, что на его правой руке не хватает двух пальцев. Затем она вспомнила типа в красной рубашке, помахавшего ей рукой из чащи.
Это было вчера?
Карла непонимающе наблюдала, как мужчина привязал длинные кожаные ремни к каждому колышку, а затем вбил их глубже в твердую землю. Он встал, провел линию по ее левому запястью и выкрутил кожу. Женщина попыталась отстраниться от него, но это было бесполезно. Ее силы иссякли. Душегуб смеялся над ней. Теперь она чувствовала давление в кончиках его пальцев и знала – через несколько минут они причинят ей боль. Он протянул второй ремешок к ее правому запястью и завязал его. Теперь она даже не сможет больше качаться на веревке вперед-назад. Она посмотрела в ведро. Тьма, наполненная крошечными точками света, начала приближаться к ней.
Карла смутно слышала стук молотка внутри дома, но не могла понять, что означает этот звук, не могла ни с чем его связать. Звук собственных рыданий коснулся ее ушей, по лбу покатились слезы. Но даже это все казалось очень далеким. Карла чувствовала, что с каждой секундой все больше слабеет, и потому отчаянно удерживала остатки сознания, не допуская победы шока. Ей казалось, что если ей удастся не забыться, не лишиться чувств, то что-то непременно, обязательно ее спасет. Только тогда у нее сохранится какой-то шанс. Она затрясла головой и тут же увидела, как тощий полез в карман штанов, вынул складной нож и открыл его. Изо всех сил дернувшись, она испытала мгновенную боль – и тут же к ней стремительно вернулась былая чистота мыслей.
Она вспомнила тело Джима, распростертое рядом с ней, жар его яркой крови, точный угол наклона его головы, когда он падал. Ее ужаснуло осознание того, что она не заботится о нем, что ее волнует только то, что происходит с ней сейчас: «Я жива, я не умру, как умер он, я видела его смерть, но своей не допущу». Да, погибать вот так очень не хотелось. Так что она будет бороться с этой чернотой, давящей на мозг, склоняющей к отрешенности и забытью. Карла наклонила голову вперед и недоверчиво осмотрела свое беспомощное тело.
В свете фар она увидела себя бледной и дрожащей, со сдвинутыми вместе ногами и широко раскинутыми руками – будто в какой-то перевернутой пародии на распятие. Плоть, знавшая прикосновения стольких мужчин и ее собственные ласки, теперь была выставлена, будто в ходе нечестивого языческого ритуала, на обозрение мирному звездному небу. Карла вдруг отчетливо поняла, что ее собираются по какой-то непонятной причине убить – и она ничего не сможет сделать, никакие мольбы не переломят ситуацию. Ее зарежут, и она будет мертва, и кровь будет литься в это ведро, пока разум будет угасать, наполненный ужасом и запоздалым желанием жить, жить еще целую вечность, еще много-много лет.
Это ее удивило.
Она все еще смотрела вверх, когда лезвие опустилось, а затем снова двинулось вверх, обожгло ее клитор и медленно и осторожно двинулось по животу, между грудями – и, после всего, прямо к шее. Рука, направлявшая острое железо, ловким жестом мясника рассекла переднюю яремную вену – и несколько мгновений спустя это прикончило Карлу.
Ведро начало наполняться. Дети разожгли огонь. Жилистый тип подошел поближе, всматриваясь в ее тело. Медленным, целенаправленным движением он потянулся прямо к вспоротой
