Порванные нити - Марина Серова
– Ой, когда это было-то?! – охнула женщина. – Уж мамы нет девятнадцать лет как. Вы проходите в дом. – Она повела нас за собой, на ходу причитая.
Мы оказались в светлой комнате, стены которой были оклеены обоями в мелкий василек. Недавно выкрашенный пол уютно поскрипывал под тяжестью наших шагов. Тюль на окнах не скрывал разросшегося дерева алоэ, которое гордо восседало в керамическом кашпо.
Мы присели на скрипучий старый диван, укрытый колючим пледом, и принялись ждать. Татьяна Николаевна ушла куда-то в глубь дома. Вернулась она с коробкой в руках и сумкой на плече.
– Вещи-то я, какие можно, раздала все. А вот ее бумаги, письма, открытки оставила. Я умру когда, тогда уж дети пускай что хотят со всем этим, то и делают. А я не могу вот так расстаться с этим, – сказала она, раскладывая содержимое на столе. – Что вам, говорите, надо?
– Я ищу Анну, – фотокарточка девушки уже была у меня в руках, – она работала с вашей мамой. Наталья Александровна сказала, что у нее была другая фамилия, но мне неизвестно, какая.
Татьяна Николаевна взяла фотографию и, близоруко щурясь, поднесла ее к свету.
– Лицо-то знакомое, – заключила она, – вспомнить бы еще! Вы помогайте, – попросила она, – а то я со своими глазами тут до утра провожусь.
Она сунула мне коробку:
– Тут вот письма мамины есть и документы, грамоты. Может быть, что и найдете.
Я стала перебирать старые документы. Много почетных грамот заслуженному музейному работнику и поздравительных телеграмм на выцветших открытках говорили о счастливой жизни, какая бывает у людей, занятых любимым делом. В том, что Нина Никифоровна любила родной город и музей художника, прославившего его, сомневаться не приходилось. Письма, приходившие в этот дом со всех уголков страны, бережно хранились вот уже почти полвека, оживляя яркие воспоминания о прожитой жизни. Трофимовы, Урицкие, Ивановы из Москвы, Хабаровска, Екатеринбурга. Кого там только не было!
И вот почти пропущенная мной открытка с Первомаем и текст с обратной стороны: «Драгоценная Нина Никифоровна! Спасибо за все. Устроились хорошо. Обнимаем вас с мамой и желаем здоровья и счастья! Ваша Аня». Никакого обратного адреса, только печать с указанием города отправителя – Великий Новгород.
Отложив в сторону открытку, я принялась внимательно осматривать остальное. Только старая групповая цветная фотография с памятной надписью «Плес. Музей И. Левитана. 1996 г.» была мной обнаружена на дне коробки.
– Какие же молодые все были, – грустно сказала Наталья Александровна, отвлекшись от беседы с Татьяной Николаевной. – Вроде бы живешь вот так, не замечаешь, а потом смотришь на фотографии и понимаешь, что жизнь-то прожита.
– И не говори, Наталья, – согласилась Татьяна Николаевна, – ты-то молодая еще, я вот все землю песочком посыпаю. Как мама моя говорила, что ничего хорошего в старости нет, так и оно вышло. Это она в центре. – Она указала на фото.
Там сидела женщина в белой пуховой шали поверх серого платья. С короткой стрижкой на почти седых жиденьких волосах. Она улыбалась и смотрела в камеру мягким и открытым взглядом. Чуть поодаль я заметила знакомое лицо Анны. Ее голову украшала аккуратная стрижка. Взгляд был, несмотря на очки, открытый и прямой. Она улыбалась и выглядела спокойной, в противовес той испуганной женщине, фотография которой была у меня с собой. Что же, если это и был побег, то он точно удался.
– А фамилию Анны вы так и не вспомнили? – спросила я, указывая на групповое фото работников музея.
Женщины помолчали, после чего Татьяна Николаевна предложила:
– Наталья, вы сходите в отдел кадров.
– Так и в отделе кадров фамилия нужна. А я не помню, – возразила женщина.
– Вы говорили, – напомнила я, – что писались сопроводительные письма. Может быть, Анна оформилась переводом? Тогда легче будет найти.
Такое предложение было встречено с большим оптимизмом. Наталья Александровна обещала поговорить с кадровиками и велела мне подходить к часу, как раз ко времени перерыва.
Глава 20
Дверь продуктового магазина тяжело отворилась, и тут же тугая пружина захлопнула ее с тяжелым стуком. Надежда Константиновна поморщилась и удобнее перехватила сумки.
Февраль в этом году выдался ветреный и сырой. Женщина плотнее закуталась в шаль, немного укрыв лицо. Она шла, аккуратно ступая по закатанной снегом дороге домой. Вот-вот должна была прийти в гости дочка, ее Анечка. С тех пор, как она вышла замуж, Надежда Константиновна нечасто видела ее, хотя та старалась хоть на минутку, но заскочить в гости, хотя бы раз в неделю. Хорошо, что созванивались они почти каждый день. Анечка исправно звонила с работы, и они разговаривали по несколько минут, чтобы не попало от начальства, наскоро рассказывая друг дружке свои новости.
Материнское чутье безошибочно угадывало, как непросто ее дочери в новой семье. Бедняжка совершенно не умела постоять за себя. Да и от кого ей было этому научиться? В их семье никто друг на друга не нападал.
Сквозь серость зимнего дня женщина увидела знакомое пальто. Ее дочка шла навстречу с коробкой эклеров в руках. Ох уж эти эклеры! Они обе их просто обожали. Когда муж Надежды Константиновны был еще жив, то считал своей почетной обязанностью покупку десерта для любимых девчонок. После смерти главы семьи эклеры надолго потеряли свою прелесть, но в последнее время Аня стала приносить в качестве гостинцев именно их. И они пили чай, предаваясь ностальгии.
Машин почти не было, и девушка решила перебежать дорогу. Надежда Константиновна видела, как рядом остановились белые «Жигули» и оттуда вышли двое мужчин. Анна что-то ответила им и уже готова была уйти, как один из мужчин крепко взял ее за плечо. Второй открыл заднюю дверь и, схватив девушку за второе плечо, силой потянул ее за собой в машину.
Все случилось так быстро, что Надежда Константиновна даже не успела сделать и шага по направлению к дочери. А когда автомобиль резко дал по газам, она еще секунду беспомощно стояла и смотрела, как белеет сахарной пудрой раздавленный на дороге эклер.
Женщина побежала, что-то силясь прокричать, но вместо крика не было ничего слышно. Сумка ее выпала из рук.
Надежда Константиновна выбежала на дорогу, пробежала несколько шагов и осела без сил.
Ноги ее не слушались, дыхание сбилось, а в глазах была паника:
– Анечка! Девочка моя!
Утро выдалось солнечным и все еще по-летнему теплым. Нога, вопреки ощущениям, выглядела хорошо. Синяк заметно побледнел, отека не было. Я чувствовала себя отдохнувшей и свежей. В Плесе удивительно хорошо
