Александр Хабаров - Случай из жизни государства (Эксперт)
Да и чай оказался туфтовый, развешивали в неведомом "АО "Пампас", крашеные опилки, солома... Впрочем, кофеиновые мурашки побежали по телу после первого глотка.
Игорек не переставал удивляться изгибам собственной судьбы: в детстве ему прочили шикарное будущее, институты и дипломы, квартиры и машины. Диплом он, правда, успел получить - выучился на инженера-наладчика станков с программным управлением. Но за три дня до свадьбы и за неделю до отъезда по распределению в крупный областной центр, Игорек стукнул соседа Сергея Витальевича лыжной палкой по голове, да ещё в присутствии всех остальных соседей. С черепом соседа ничего не произошло, лишь кожа разошлась на лысой голове, а Игорек был препровожден в райотдел милиции. Потом - скорый суд, тюрьма (СИЗО), этап, зона общего режима, два года сумасшедшей жизни: невыполнимая норма, разборки, штрафные изоляторы и пониженное до предела питание... Одним словом, битва за жизнь, конец которой совпал по времени с концом срока. Надо сказать, что и медовый месяц превратился в сутки свидания, которое с огромным трудом выхлопотала Наташа через какого-то большого эмвэдэшного чина: зоновское начальство Игорьку свидание не давало как рьяному и неисправимому нарушителю правил внутреннего распорядка.
На свободе Кожемякин провел два года; освободившись, на Сергея Витальевича стойко не обращал внимания, контролировал себя. Но вдруг сорвался, будучи в легком подпитии, размахался колотушкой... Теперь уже строгий режим принял его в свои, на первый взгляд, ласковые объятия. Порядка было больше - на общем режиме творился видимый и невидимый беспредел, а на строгом тянулась затяжная "холодная война", в которой никто не мог победить. Зона то краснела, то чернела; жизнь по "понятиям" сменялась тихой анархией, анархия - козлячьим прессом (давлением т. н. "активистов", якобы вставших на путь исправления). Игорек со своим малым сроком и вторичной однородной статьей получил ироническую кликуху Рэцэдэ (от слова "рецидивист"); впрочем, третий срок (тьфу! тьфу! тьфу!) мог бы обернуться как раз особым, для рецидивистов, режимом с полосатым ватничком на плечах... Конечно, люди на строгом были намного вежливей и солидней общережимного молодняка, но опасности и здесь подстерегали на каждом шагу. Новичков "кидали" вежливо, без грубой силы, а если кто-то не мог получить свое обратно, то принимал на себя общее малозаметное, но уничтожающее презрение. Игорек разглядел водовороты, не стал лезть в бездны познания, а уперся рогом: работал как папа Карло в зоновской литейке, бегал с восемнадцатикилограммовым ковшом туда и обратно...
- Натусь, а у нас в Рогощинске литейное производство есть?
- Зачем тебе, Игорек?
Жена пребывала в счастливом неведении об изнанке тюремно-зоновской жизни. Еще при первой ходке, на получасовом свидании в тюрьме Наташа, обратив внимание на бледный вид супруга, посоветовала ему обратиться к терапевту. Игорек после этих слов чуть не упал со стула: ему было и смешно, и грустно. Наташа удивилась такой реакции, ведь она своими глазами видела расписание приема врачей на стене тюремного коридора: окулист - по четным с 10 до 14; стоматолог - по нечетным - с 14 до 17; и далее - хирург, терапевт, даже гастроэнтеролог... Стены свиданочного помещения в тюрьме были обиты красивым, под дерево, пластиком; не менее симпатичен был и дизайн зоновской "свиданки"; поневоле Игорьку вспомнился князь Потемкин с его "деревнями"; Наташа, как и царица, верила глазам своим.
На самом деле по облупленным грязно-зеленым стенам тюремных камер сновали тысячи клопов, а в здешней, зоновской санчасти основными медикаментами были аспирин и фенолфталеин (бывший пурген). Командовала медициной баба Надя по прозвищу Пионерка, майорша с фельдшерским образованием, прошедшая основную практику в партизанских соединениях Ковпака. Она давно уже была в запасе, на пенсии (восемьдесят два!), но от службы не отставлялась: попробуй, найди хорошего "лепилу" (врача) для Зимлага. Баба Надя тащилась (развлекалась) по-своему: от головы давала фенолфталеин, а от "ж..." - аспирин. Могла вместо лекарства сунуть в руку пакетик с презервативом - это была фирменная шутка старой партизанки. Санчасть пустовала, ибо температура ниже 38-ми считалась симуляцией, а сломанная рука - зловредной мастыркой (самоувечьем).
- Натусь, я хочу после освобождения работать в литейке: это хорошие деньги.
- Горячий цех вреден для здоровья! - возмутилась Наташа. - Это расплавленный металл, страшная жара, духота, тяжелая работа, я видела!
Игорек грустно подумал, что через трое суток он будет снова бежать через весь цех с ковшом раскаленного жидкого чугуна. Почему-то разливка была на расстоянии 50 метров от формовки. Месяц назад из ковша вылетела капля расплавленного металла, упала в правый валенок (в цехе был колотун, сквозняк, ни одного стекла в окнах). Вслед за каплей из валенок вылетел сам Игорек. Обжегся, слава Богу, несильно: спасли толстые шерстяные носочки...
Кожемякин ухитрялся выполнять норму, трудился, привыкнув, по инерции, даже с каким-то энтузиазмом. На личную карточку капали небольшие суммы, которые он по заявлению отсылал Наташе: ещё во время первой отсидки, через девять месяцев после незабываемого "медового дня", родился сын Данилка, а время наступило неспокойное, ничего не сулящее. Потихоньку отнималось приобретенное, а уж о каких-то льготах и речи не было. Но Игорек знал, что в любой литейке на свободе он, натренированный ежедневными спуртами с ковшом, выполнит три нормы - как говорится, с легонца - семью прокормит.
Он молчал, разглядывая Наташу: ей сам Есенин мог бы стихи посвятить. Чуть сдвинуты пропорции лица, фигуры; именно этот сдвиг создавал этот, как его, шарм... В последние два-три десятилетия вдруг размножились в России русоволосые, зеленоглазые, сероглазые и длинноногие. Поголовная чернявость и кареглазость шестидесятых исчезала: седели старики и старухи; на свет появлялись ангелочки с соломенными волосами: таков был сынок Данилка. Нация, кровь побеждала иноплеменные растворители. Даже затраханные "телки" возле гостиниц давали сто очков вперед любой Джулии Робертс или Шарон Стоун.
Жаль, что жизнь так глупо складывается, думал Игорек, в другое время он бы устроил Наташке красивую жизнь; впрочем, ещё не вечер.
Кожемякин не сетовал на судьбу: она сложилась неудачно, но гадать, "что могло бы быть, если бы" Игорек не хотел - считал случившееся закономерным. Более того: он даже предполагал, что мог бы сесть на гораздо больший срок, что ему повезло - не убил лыжника, Бог придержал руку, ведь с обратной стороны отбойного молоточка был топорик. Что ж, всем повезло. Правда, в наличии имеется абсолютно никчемный диплом, и зря потрачены целых пять лет на учебу в нелюбимом вузе, но именно во время учебы Игорек и познакомился с Наташей, отбив красавицу у местной знаменитости, историка-краеведа Козинера. Этот Козинер был тот еще: французская волчья шуба, очки, искусственная благородная седина, поставленный голос - и манеры, манеры. Ему бы уж точно досталось не молоточком, а топориком... если что.
Игорек бросил взгляд за окно.
На самом деле вечер уже давно уступил ночи и густо потемнело за зарешеченным окном комнаты свиданий. Потолок чуть потрескивал; на втором этаже в оперчасти прохаживался из угла в угол "кум" Петров. (Из ушей его вновь висели провода: на этот раз наушники были подключены к подслушивающим устройствам ниже этажом; тишина, треск, гудение, ритмичный скрип кроватных пружин) С пригорка, на котором располагался административный корпус, хорошо был виден стоящий в жилой зоне храм св. Моисея Мурина: светились полуовальные красные и зеленые окна с витражами. Прожектор со столба обдавал мощным лучом небольшой фонтанчик перед храмом - четыре алебастровых мальчика, взявшись за руки, творили хоровод на круглом постаменте; внизу примерзал к хваткому льду подробный, до перышка, отлитый из местного чугуна лебедь...
Игорь Кожемякин по кличке Рэцэдэ, "мужик" по масти, инженер по диплому, а по жизни - почти неудачник, оценил пейзаж за окном, а повернувшись, увидел, что суженая его уснула, свернувшись калачиком на скрипучей металлической кровати.
Игорек ещё три месяца назад написал заявление на венчание в зоновском храме: захотел устроить Натахе небольшой праздник. Сразу после свидания должен был приехать о. Василий, совершить обряд и таинство. Рэцэдэ не очень-то верил в Бога: мол, почему допускает, если есть, всякую несправедливость? Например, некоторые люди сидят ни за что, а другие воруют, бьют - и как с гуся вода... Но, с другой стороны, многое в жизни изменяется явно не по человеческому произволу, а по неведомой воле. Вот писали в газете: трехлетний пацан выпал из окна на двенадцатом этаже, а какой-то вояка-майор ухитрился поймать его в полы шинели. Что это? Ловкость рук? Попробуй, поймай... Да и устроение материального мира говорило о том, что существует какой-то неизвестный план, какая-то хитрая задумка. А раз есть план, то должен быть и плановик. Без расчета табурет не сколотишь, а тут - мир. Небесные тела движутся по расчисленным орбитам, и невидимая мелочь, частицы, нейтроны там или протоны... Короче, что-то есть.
