Александр Хабаров - Случай из жизни государства (Эксперт)
- Добрый вечерок, Николай Фомич!
Окоемов собирался показать Хозяину чрезвычайно смешную и паскудную книжонку, гулявшую по отрядам зоны - сборник анекдотов под названием "Если кто-то кое-где у нас порой". Конечно, о них, зоновских ментах, анекдотов мало, все больше о ГАИ, постовых и вытрезвителях, но в общем настрое текстов сквозили презрение и ненависть. Составитель брошюры наверняка чалился в зоне пару раз, а может быть, был бит и обобран в отделении или в вытрезвителе. Стержнем книжонки, видимо, являлся бородатый анекдотишко о коллегах - говне и менте: мол, они оба - из внутренних органов. Издание вполне официальное, присылаемые книги давно уже не проверялись лагерной цензурой: вот и проскочила за колючку эдакая мерзость... Лет десять назад Окоемов с чистой совестью отшмонал бы (отнял при обыске) подобное чтиво, чтеца отправил бы в изолятор или в БУР, но нынче - пришлось выпрашивать её у владельца-зека на пару деньков, с возвратом...
- Присаживайся, Иван... (Хозяин, по примеру зеков, никогда не говорил "садись", тоже считал это слово плохой приметой). - Сейчас чайку с тортиком заколбасим. Небось, не ужинал еще?
Окоемов решил не портить Хозяину настроение дурацкой книжкой: оставил её в кармане, на стол не выложил.
Перемышлев разлил по чашкам чаек - душистый, красноватый, присланный из Москвы верными друзьями и купленный в знаменитом чайном магазинчике на Мясницкой (бывшей ул. Кирова). Хозяин заваривал отменно, не хуже Тузика, знал толк в напитке, хотя и не чифирил: больше любил такой вот, терпкий, без второсортной ненормальной горечи, прозрачный нектар. И к тортам он был неравнодушен, от чего, наверное, и раздуло: глядя сверху вниз не видел Перемышлев своих собственных форменных ботинок...
- Что там у Петрова-то слышно? - вопросил полковник, так дунув на дымящуюся чашку, что на поверхности поднялся чайный шторм. - Давно был у него?
- Был сегодня, - ответил Окоемов. - Беспокойный он какой-то, нервный. Наседки зоновские плетут Бог весть что, а он рвется меры принимать. Да и Минкевич его подзуживает. Монгол им не нравится...
- Здрасте! - возмутился Хозяин. - Будто Балабанов был хорош! Коммуняка, петух гамбургский! Из путевой зоны сделали СССР, в рот компот! Того гляди, начнут мочить друг друга!
- Так он о том же и говорит. Вроде как Монгол - это Петров предполагает - мутит воду среди блатных и мужиков, акцию готовит...
- Да и ладно, - успокоился вдруг Перемышлев. - Знаем эти акции. Повара - в котел с бульоном, нарядчику - доской по черепу... Ну, завхоза какого опетушат или замочат - туда и дорога... Что я, новых не найду? Эх, жаль, попа нет, Василия, вот кто советчик... Когда приедет-то? Ты ведь с ним корешишься вроде?
- Да не, как все... В приятельских. А будет он дня через три. Может, на Максима Исповедника поспеет...
У Перемышлева рука с куском торта остановилась на полдороги.
- Ну, даешь, Иван! Ты уже и в праздники религиозные проник! Сам-то, ха-ха, в попы не собираешься?
- Крест ношу, - с достоинством ответил Окоемов.
- Я тоже ношу, - Хозяин стер с лица улыбку. - Мы ж русские люди, в рот компот...
Он расстегнул китель, рубашку и вытащил толстую "бандитскую" золотую цепь с огромным, почти иерейским крестом, тоже золотым.
- Видал?
Окоемов молча кивнул, одобряя, но свой маленький серебряный крестик показывать не стал.
Перемышлев хотел что-то словесно добавить к показу креста, но в дверь кабинета неожиданно постучали.
- Ну, кто там, заходи! - недовольно буркнул полковник.
- Николай Фомич, нужно ваше "добро"! - с порога объявил вошедший ДПНК лейтенант Мыриков. Это был молодой безусый человек, подтянутый и строгий на вид. Мундир на нем сидел безукоризненно, зато шапка падала чуть ли не на нос - Мыриков недавно состриг пышную неуставную шевелюру, и голова сразу уменьшилась.
- Какое ещё "мое добро"? Брюки, ботинки? - пошутил Хозяин.
- Да нет... тут другое: контролер Баранов требует ключи от церквы нашей. Говорит, что ключи для Монгола: мол, ворюга хочет посетить Божий храм.
- А я что, митрополит? Просит - дай. Скоммуниздить там нечего, да Монголу и не нужно...
- Ага! - обрадовался Мыриков и собрался было уходить, но Перемышлев остановил его.
- Ты, это, знаешь что? Замени Баранова этим, как его? Петром... забыл фамилию... тоже контролер. Он с Монголом частенько в разговоры вступает может, высмотрит что или на слух определит. Пусть Петр Монголу ключи отнесет, понял?
Мыриков кивнул и исчез за дверью, а Перемышлев и Окоемов продолжили чаепитие. Хозяин забыл, что хотел сказать о кресте, так и оставшимся снаружи и странно сочетавшимся с советским мундиром внутренних войск. На кителе, слева, выделялись к тому же два ряда орденских планок и латунный значок с серебряным Феликсом за 20-летнюю безупречность.
Половина торта быстро исчезла в желудках сотрапезников; причем, три четверти досталось Хозяину, а Окоемов едва успел ухватить остаток кондитерского шедевра. Прапорщик, вкушая, все размышлял: показывать полковнику анекдоты - или обождать повышения тонуса, настроения, выбрать удобный момент перемены темы разговора.
Однако склад рассудка Перемышлева был косным: он с большим трудом менял направление. Сейчас он, заинтригованный известием Мырикова о ключах для Монгола, пытался найти для этого факта какой-нибудь логический ряд. Но - логика отсутствовала. Сам Хозяин в храм заходил редко, но если заходил службу выстаивал до конца, соблюдая устав: остро чувствовал чужое первенство, некое "генеральство" отца Василия и "маршальство" невидимого Господа Христа. Службы были поприятней занудных партсобраний с Балабановым во главе. И пели зеки отменно. Правда, Перемышлев никак не мог заставить себя подойти к батюшке ранним утром, рассказать все и склонить голову под епитрахиль: мешала проклятая ирония, покрывавшая глубокий страх. Впрочем, Хозяин исповедался и причастился один-единственный раз: в Москве это было, в храме близ Павелецкого вокзала, после крупной пьянки в гостинице МВД... Старичок-священник отнесся к полковнику с участием, выслушал - и сам спросил кое-что. Перемышлев чувствовал себя хорошо: люди вокруг были свободны, и, хотя преобладали пожилые женщины, но и мужчины и даже военные имелись: столбиком стоял, не шелохнувшись, флотский кап-раз, по виду ровесник... В зоновском же храме Николай Фомич никак не мог уравнять себя с зеками: жуликами, разбойниками, мошенниками, насильниками, а в другой классификации - "блатными", "мужиками", "козлами" и отверженными-обиженными "петухами". Для всех была общая чаша. Храм св. Моисея Мурина и иерей в нем были вне действия законов - как официальных, писаных статей, так и неписаных "понятий". Но из служащих "семерки" один лишь прапорщик Окоемов невменяемо входил в его пределы, ставил свечи, покупал книги, пел вместе с зеками в левом хоре - и исполнял все, предписанное православным христианам от начала века сего...
- Ты, Ваня, проконтролируй ситуацию. Сходи, погляди сам - что там, в церкве, Монгол делает... Добро? А я домой поеду, рабочий день кончился... что мы, стахановцы, что ли? - Перемышлев протянул руку Окоемову для рукопожатия: оно состоялось.
Прапорщик отправился в жилзону, а Хозяин - домой.
На КПП караульный боец Мухин остолбенело открыл рот: у полковника в проеме расстегнутой шинели сиял на груди здоровенный золотой крест.
СВИДАНКА КОЖЕМЯКИНА
Зек Игорек Кожемякин по кличке Рэцэдэ с большим трудом выцарапал у режимной части трехдневное свидание с женой Наташей. Он был молод, двадцати восьми лет, отбывал второй двухлетний срок за хулиганство... Потерпевшим оба раза был один и тот же гражданин: сосед по коммуналке Сергей Витальевич, учитель физкультуры, склочный лыжник. В этот раз Сергей Витальевич получил деревянным кулинарным отбойником, оставившим на лбу спортсмена шестнадцать точек-шрамиков - они расположились кружочком и издали были похожи на символическую надпись. А Кожемякину повезло: то ли судья оказался в хорошем настроении, то ли ветер перемен затронул судейство, но те же два года второй раз по той же статье были подарком. Через восемь месяцев у Кожемякина - "звонок". Такой срок на одной ноге можно отстоять...
Наташа приехала с большой клетчатой сумкой (в таких "челноки" возят из Туретчины свой ходовой и недолговечный товар), наполненной продуктами разного свойства: консервами, мясом, яйцами, тортами. Кожемякина сняли с работы, и в пятнадцать ноль-ноль он уже обнимался с суженой, а в пятнадцать сорок пять "шмонал" затаренную сумку, выкладывая на скрипучий круглый стол её содержимое. К его удивлению, среди ассортимента не оказалось чая - ни пачки, ни крупиночки... Было, правда, кофе в зернах; была и кофемолка. Чая не было. Настроение испортилось, пришлось идти к соседям: за стеной зоновский парикмахер Акимыч уже четвертый день (из пяти "козлячьих") общался со своей старухой, чифирил безбожно и задымил все свиданочное помещение кубинскими сигарами - то ли понт у него был такой, то ли и вправду любил он крепость, запах и толщину экзотического курева... Чай Акимыч дал, но объявил, что Рэцэдэ должен будет отдать энную сумму в зоне. "Как же, отдам! - губищи раскатал..." - ехидно думал Игорек. - "Козла кинуть - не западло, разберемся...".
