Ирина Якубовская - Генерал МИД
Когда я пришла к стоматологу и объявила, что мне надо поменять все зубы, врач был в шоке. Врач сказал, что в таком возрасте это ни к чему, тем более что и необходимости такой нет, не говоря уже о том, что все это достаточно болезненно. Я выяснила, что предстоящее мне "удовольствие" растянется примерно на три месяца, потому что больше двух зубов за один раз не обтачивают: требуется слишком много наркоза. Так вот, я настояла на том, чтобы мне за один раз обточили верхнюю челюсть, а за второй раз - нижнюю. Просто я не могла позволить себе роскошь три месяца заниматься зубами.
А однажды, когда я, по своему обыкновению, пришла в "Кресты" с длинными рукавами, Дима посмотрел на меня внимательно и спросил: "Что ты все время ходишь в пиджаке?" Я стеснялась раздеться перед ним, хотя с его стороны было несколько невинных попыток. Конечно, он не раздевал меня насильно, но говорил, например, что мы с ним общаемся уже полгода, а он так и не видел мою грудь. Но я никак не могла решиться на это.
И все-таки однажды он меня уговорил. Расстегнул пиджак, затем блузку, я стояла с закрытыми глазами, красная, как помидор, пока не услышала Димин возглас:
- И этой ерунды ты стеснялась? - Он выразился, конечно, грубее.
- Да, из-за этого. - Я ожидала чего угодно, только не такой реакции. У меня слезы выступили на глазах.
...Чтобы понять меня, надо пережить нечто подобное. Когда с семи лет стесняешься своего тела, когда в любую жару ходишь с закрытыми руками и ногами, когда не смеешь показаться на пляже... Я всегда завидовала женщинам, которые ходят в летних платьях. До сих пор, хотя я уже два года не болею, даже зимой ношу вещи с короткими рукавами, не могу насладиться чувством открытости.
Открою секрет. Я согласилась сняться для газеты "СПИД-инфо" в полуобнаженном виде только с одной целью: показать всем своим бывшим мужчинам, которых у меня было немереное количество и которые от меня отказывались из-за моей болезни, какая я стала. Это был мой реванш.
- Все это ерунда, - повторил Дима.
- Для тебя ерунда, - эхом ответила я.
И тут он подошел и стал целовать эти пятна. После того как даже мои родственники, которые отлично знали, что болезнь не заразна, не могли порой скрыть брезгливость... Конечно, я разревелась, у меня началась истерика. Больше я не могла сдерживаться и дала волю своему темпераменту...
Чудесное исцеление
В тот день, когда Дима узнал про мою болезнь, он спросил, есть ли у меня заграничный паспорт. Паспорта у меня не было, так как мне не приходилось раньше выезжать за границу. И неделю спустя, словно в сказке, Дима вручил мне заграничный паспорт на мое имя и авиабилет в Израиль.
- Ира, ты вернешься через десять дней, и у тебя ничего не будет, сказал он, - ну, поверь мне.
- Я тебе верю во всем, а в этом не могу, - ответила я.
Ну могла ли я поверить в чудо - а выздоровление могло быть только чудом - после двадцати двух лет мучений?
Я поехала на Мертвое море, в клинику, где лечат псориаз. Но никакого лечения не потребовалось. На второй день я проснулась и увидела, что болезни больше нет, никаких следов. Я не верила своим глазам. Не знаю, что сыграло роль: мой эмоциональный настрой, Димина энергия, которой он меня зарядил, или его большое желание мне помочь. Когда, вернувшись из Израиля, я приехала в "Кресты", Дима спросил: "Ну, что? Все прошло?" У меня опять началась истерика. С тех пор каждые полгода, хотя у меня уже ничего нет, он отправляет меня в Израиль на профилактику.
Могла ли я его бросить после этого? Не могла. Я испытывала к нему чувство благодарности. Он был для меня другом, ради которого я была готова на все, вот только любви тогда ещё не было.
Секс в "Крестах"
Конечно, заниматься любовью в кабинете, который отлично просматривается, нелегко. Было одно-единственное место в углу, где нас не могли увидеть. Приходилось приспосабливаться к обстоятельствам. О каком-то разнообразии и мечтать не следовало. Все 4 года мы любили друг друга в одной позиции - стоя.
Сколько угодно раз нас могли застукать, но почти всегда кто-то из адвокатов стоял на стреме, и сотрудники тюрьмы только догадывались, что происходит за закрытой дверью служебного кабинета. Когда они находились в опасной близости, наш человек либо покашливал, либо стучал, либо подавал иной знак. Привести себя в порядок было делом нескольких секунд. Я никогда не надевала брюки, колготки - то, что затягивало процесс одевания. Даже трусики оставляла дома. Если бы кто-то неожиданно зашел в кабинет, мне достаточно было опустить юбку.
Так что главная проблема была совсем не в том, что нас застанут во время секса. Даже если бы такое случилось, вряд ли это имело бы далеко идущие последствия. Ну, пальцем бы погрозили, написали бы бумагу в президиум, что адвокат недостойно себя ведет. За это не выгоняют с работы.
В тюремной обстановке чувства обостряются до предела. А у меня есть такая особенность, которая в этой атмосфере неуместна. Дело в том, что я слишком бурно выражаю свои эмоции, иногда почти до потери сознания. Мужчин это тоже всегда заводит. Но одно дело - кричать в спальне и другое - в тюремном кабинете. Надо было как-то сдерживать себя. И я, глотая крик, кусала Димины руки. Бедный Якубовский ходил все время с искусанными в кровь руками.
Греческая бабочка
Было лето, суд уже шел, но свидетели по разным причинам не являлись, заседания откладывались. И Дима однажды предложил: "Давайте, девчонки, поезжайте дней на пять в Грецию". Мы с Мариной собрались и поехали. Она уже бывала в Греции, а я отправлялась туда впервые. Мы попали на остров Миконос. Я там оказалась чуть ли не единственной русской.
Когда хозяин отеля узнал, что я из России, он попросил меня написать меню по-русски. У него были меню на разных языках: английском, немецком, французском. Мы с Мариной взялись за дело. Она переводила мне с английского на русский, а я красивым почерком писала текст. Хозяин был очень рад и угостил нас обедом за счет заведения.
Постепенно слух о моих талантах разнесся по острову, ко мне выстроилась очередь из владельцев ресторанов, мечтающих улучшить свой сервис в расчете на будущих русских туристов. Везде нас с Мариной бесплатно кормили. Это был наш маленький бизнес.
Вообще такого внимания к себе, как на этом греческом острове, я никогда в жизни не испытывала. Аборигены просто приходили поглазеть, как в зоопарк. Ведь они раньше не видели русских.
Там было много интересных людей. И как-то в ресторане я познакомилась с одним актером из Голливуда. Марины не было рядом, мы сидели вдвоем и разговаривали обо всем. Он не знал по-русски ни слова, мой английский оставляет желать много лучшего, но мы прекрасно понимали друг друга. Просидели четыре часа и обсудили массу тем. Было безумно интересно. Мы говорили об искусстве, о кино, обходясь скромным набором слов и жестов. То ли греческое вино было виновато, то ли мы настроились на одну волну - не знаю. А утром я уже не могла с ним говорить. Волшебство кончилось.
Улетали мы из Афин. Приехали, конечно, заранее, и так получилось, что у нас оставалось два часа свободного времени, которое надо было как-то провести. На экскурсии по Афинам мы уже побывали в день приезда, и тащиться в Акрополь по дикой жаре не хотелось. В городе тоже нечего было делать. И тут Марина предложила: "Давай сделаем тебе татуировку на память о Греции!" - "Давай", - согласилась я.
Мы взяли такси и поехали в ближайшую к аэропорту мастерскую, где делают татуировки. Я вошла и остановилась в нерешительности. Там было большое количество молодых людей и ни одной девушки. Тела этих мужчин были расписаны татуировками, на стенах висели образцы. Мы долго выбирали, что мне наколоть. Наконец, Марина выбрала цветок, на котором сидит элегантная бабочка.
Поскольку я понятия не имела о предстоящих ощущениях, то спросила у Марины, больно ли это. "Да нет, все нормально, не больно", - ответила она. Я поверила. У Марины на бедре наколота маленькая розочка.
"Снимай брюки", - сказала она. Я огляделась в поисках отдельного кабинета, но выяснилось, что, кроме большой общей комнаты, где сидели все эти любители татуировок, никаких других помещений нет. Краснея и бледнея, я приспустила брюки и устроилась спиной к публике.
И началось. Боль была безумная. Но поскольку кругом было очень много народу, а на миру, как известно, и смерть красна, я терпела, изо всех сил сдерживая подступавшие слезы, готовые хлынуть рекой. Продолжалось это ровно час сорок. Я все время держала Марину за руку, вкладывая всю свою боль. Если бы мне накололи только контур, было бы не так ужасно. Это я бы вытерпела. Но у меня была сплошная татуировка, состоящая из восьми разных цветов. Наконец, мукам пришел конец. Мне наклеили пластырь и отпустили.
В самолете я не могла найти себе места. Болело ещё целую неделю. Когда я показала свою бабочку Диме, он сказал: "Что ж, если тебе это нравится..." Я, конечно, ожидала другой реакции.
