Ирина Якубовская - Генерал МИД
Пришлось все начинать сначала. Уговаривали адвоката, упрашивали администрацию. Наконец, выбрали время. Со второй попытки разговор состоялся. "Вы внимательно прочитали документы?" - спросил адвокат. Когда я прочитала русский перевод, мне стали понятны сомнения адвоката. Марина оставила все совместно нажитое имущество себе. Один дом стоимостью 5 миллионов долларов. Плюс немереное количество бриллиантов. А костюмы... Марина носит только Шанель, причем не массового производства, а индивидуального. У Мадонны такой костюм, у Марины и больше ни у кого. Такой костюм меньше 25 тысяч долларов не стоит.
Все это, конечно, покупалось Димой. Когда они познакомились, Марина была бедной еврейской девушкой.
После того как она приехала с разводом и Дима согласился на все её условия, он, зная Марину, все-таки не был спокоен за будущее. Он говорил ей: "Марина, ты же не умеешь распоряжаться деньгами. Они у тебя просачиваются сквозь пальцы. Давай я разработаю схему, как тебе и нашей дочери Оливии и дальше жить безбедно". Он ей все подробно расписал. Деньги посоветовал положить в банк и жить на проценты с этой суммы. Причем проценты бы получались в месяц такие, которые превышали зарплату начальника полиции города Торонто в несколько раз... Все остальное у неё было и так: дом, машина, туалеты, драгоценности. Марина согласилась: "Я так и сделаю".
Уроки хорошего тона
Дима очень ревностно следит за тем, как женщина себя ведет. Ему важно все: и походка, и осанка, и манера говорить. Чуть ли не с первых дней нашего знакомства он требовал, чтобы я ходила с прямой спиной. Ноги должны всегда быть в третьей позиции. И если я иногда об этом забываю, то Дима свои уроки помнит всегда. Стоит мне только что-то сделать не так, как сразу следует замечание: "Ира, ноги!"
Конечно, когда его нет рядом, я позволяю себе расслабиться. А с некоторых пор я тоже стала обращать внимание на то, как держатся другие женщины. Далеко не все следят за походкой и осанкой. Даже те, кому это "положено": актрисы, певицы. Не умея себя преподнести, они многое теряют.
Наверное, я оказалась не очень способной ученицей, на мое обучение ушло два-три месяца. Дима каждый день делал мне замечания и даже наказывал. Как раньше моряков привязывали к корабельной мачте, так меня ставили к дверному проему, чтобы я в течение десяти минут держала спину. Дима засекал время, и если я делала неверное движение, срок наказания удваивался. Бывало, что я стояла по тридцать и даже по сорок минут у стены. Это была хорошая школа.
Я никогда не обижалась из-за этого и всегда стремилась вести себя так, как нравилось Диме. Просто потому, что я его люблю. Я долго отказывалась стать его женой, поскольку все это предвидела, знала, что мне будет очень и очень нелегко.
Конечно, не сразу я стала покорной. Напротив, я постоянно пыталась поступить по-своему, наперекор Диме. "Есть у меня право голоса или нет?" спрашивала я себя. Большинство наших ссор происходило из-за моего дурацкого характера, желания сделать так, как мне хочется. Впрочем, впоследствии оказывалось, что Дима был прав. Он никогда не запрещал мне делать то, что мне хочется. Но жизнь наказывала меня за своеволие.
Однажды он послал меня на три дня в Израиль, а я взяла и уехала в Турцию. В Турции я ещё не была, и мне хотелось увидеть новые места. Не говоря Диме ни слова, я купила билет и улетела. Бог меня наказал.
Была ранняя весна, в самолете я сидела у окна, и меня сильно продуло. В результате вместо того, чтобы загорать и развлекаться, я три дня пластом пролежала в гостиничном номере, умирая от дикой боли в ухе. Врач поставил диагноз: тяжелейший отит.
А в это время Дима попросил своих адвокатов позвонить мне в Израиль. Я всегда останавливалась в одной и той же гостинице, и найти меня не составляло бы труда. Но я-то находилась совсем в другом месте.
Адвокаты позвонили и услышали, что госпожа Перепелкина не приезжала.
- Как не приезжала? - Дима чуть с ума не сошел от этой новости и поставил на уши весь Израиль и весь Аэрофлот. Но я летала в Турцию самолетом другой компании, поэтому мои следы нигде нельзя было обнаружить. Никто не мог понять, куда я делась.
Вернулась я из Турции больная и несчастная. И сразу поехала в "Кресты" к Диме. Ничего не зная о произведенном моим внезапным исчезновением переполохе, я явилась в тюрьму как ни в чем не бывало. А Дима не спешил вывести меня на чистую воду. Я только заметила, что он плохо выглядит. Под глазами появились круги, и прибавилось седых волос на голове.
- Ну, рассказывай, как съездила? - спросил Дима.
Я начинаю ему рассказывать несуществующие подробности про Израиль. Он выслушал мой рассказ, не перебивая, а потом сказал:
- А теперь рассказывай правду, дорогая!
Пришлось рассказать правду.
Время от времени я все равно брыкалась и отстаивала свою независимость, но практически всегда потом жалела об этом. Хотела как лучше, а получалось как всегда. Все это, конечно, не значит, что я сама ни на что не способна и полностью завишу от Димы, но опыт научил меня в спорных вопросах принимать его точку зрения.
Для меня этот процесс был очень мучительным, поскольку в первом браке все было наоборот. Все решала я. Даже мои роли в жизни были несколько иными. На первом месте была Ира-адвокат, потом уже мать и жена. Теперь все изменилось. Мои адвокатские амбиции сильно сдвинулись в общей системе ценностей, уступив место другим приоритетам.
Жестокий урок
У Димы есть довольно своеобразные методы обучения. Он всегда найдет способ преподать запоминающийся урок, если ты упорно продолжаешь поступать по-своему.
Я по натуре сова, могу, если надо, работать ночь напролет, но вот утром... Если я встану в восемь - день пропал. А к Диме в "Кресты" нужно было приезжать рано. Час уходил на то, чтобы встать, собраться, накраситься. Еще час отнимала дорога. В тюрьму сразу не пускали, нужно было отстоять очередь. Иногда, в зависимости от количества следователей и адвокатов, на это уходило до двух часов.
Кабинетов всего 32, приходилось ждать свободного. Двое выходили, запускали следующих. Но мне нередко приходилось пропускать свою очередь, так как нам постоянно выделяли только следственный кабинет № 5, и если он был занят, я вынуждена была ждать. Другие адвокаты проходили в порядке очереди, а я уныло ждала, пока освободится наш персональный номер. Конечно, это наводило на некоторые мысли. Дима считал, что кабинет № 5 был лучше других приспособлен для прослушивания и наблюдения.
Все вместе приводило к тому, что я регулярно опаздывала. Диме это надоело.
- Если завтра опоздаешь, - сказал он, - смотри. Я вырежу у себя на руке столько сантиметров кожи, сколько часов ты заставишь себя ждать.
- Хорошо, - ответила я, не веря в серьезность угрозы.
Дело, конечно, не в том, что я люблю долго спать. Просто мне приходилось жить в крайне напряженном ритме. Было очень много работы, я переписывала и перепечатывала огромное количество страниц. Из тюрьмы я выходила в восемь вечера и лишь к девяти добиралась домой. А у меня ещё был муж, с которым как-то надо было общаться, меня ждал ребенок с несделанными уроками. Помимо Димы у меня были другие клиенты, с которыми надо было поддерживать отношения, обсуждать какие-то деловые вопросы хотя бы по телефону. Хотелось и телевизор посмотреть. В общем, ночью я садилась за компьютер, а спать ложилась уже на рассвете: то в четыре, то в пять, а то и в шесть.
Это был такой хронический недосып, что в тюрьме меня охватывало непреодолимое желание спать. Я просто падала с ног от постоянной усталости. Дима укладывал меня на лавку, накрывал пальто, и я проваливалась в глубокий сон. Эти два-три часа он никого не пускал в кабинет, а если кто-то заглядывал, Дима тихо говорил: "Ира спит".
После того предупреждения, которое мне сделал Дима, я все-таки опоздала. Приводят Диму, он бледен как смерть.
- Что случилось? - спрашиваю, начисто забыв про вчерашнее.
В ответ он молча поднимает рукав. Рука забинтована какой-то тряпкой. Я размотала эту повязку и увидела жуткую картину: рука была разрезана ножницами.
- Я же вчера тебе обещал, что сделаю это, если ты опоздаешь. Ты опоздала, - сказал Дима.
Пришлось бежать в аптеку, останавливать кровотечение - разрез был очень глубокий - и потом каждый день, в течение двух месяцев, делать перевязки. О том, чтобы сообщить тюремному врачу, не могло быть и речи. Диму отправили бы в карцер.
Надо ли говорить, что то опоздание было последним. Урок я запомнила на всю жизнь. На память об этой истории остался шрам.
Операция
В середине января Дима отправил меня в Израиль, чтобы я там сделала себе пластическую операцию по увеличению груди. Я носила второй размер бюстгальтера, это меня вполне устраивало, и никаких комплексов я не испытывала. Но Диме хотелось, чтобы моя грудь "подросла" на один номер. Вопрос делать или не делать операцию даже не обсуждался.
