Фридрих Незнанский - Первая версия
— Давай-ка поприседай, не знаешь, что ли, способ...
Тот сначала с трудом, потом чуть легче присел и выпрямился несколько раз. Боль отпустила. Он даже смог заговорить:
— Слушай, Гном, сотри пальцы-то с телефона. Сбрендил, что ли? Легавые сегодня же тебя повяжут.
Тот, которого назвали Гномом, негромко выругавшись, надел перчатку и чулком стал аккуратно вытирать телефонный аппарат. И снова, уже пальцем в перчатке, стал тыкать в кнопки телефона.
...Кабинет Андрея Леонидовича Буцкова был пуст. На первый взгляд. Вокруг беспрерывно трезвонящего телефона недовольно прогуливались две разбуженные кошки.
Особенно недовольной выглядела рыжая Клеопатра. Только что она чуть не поймала во сне отвратительную жирную мышь, с мордой, похожей на морду того пса... Ну из-за которого ей пришлось два часа сидеть на вишневом дереве... Черная Луиза потрогала лапкой трезвонящее чудище и села умываться. Чудище замолчало, но через несколько минут затрезвонило вновь. Кошки уже не обращали на него никакого внимания — они были в том замечательном углу, где в двух мисочках их ждал ароматный и вкусный завтрак.
Охранники, сидевшие в соседней комнате, к этому телефону никогда не подходили. Это был личный номер Буцкова. Им пользовался только он один и те немногие, кто имел право звонить ему напрямую.
С утра на всякий случай я хотел позвонить Ольге Лебедевой, напомнить о нашей договоренности на двенадцать часов. До девяти я посчитал это неудобным — спектакли заканчиваются поздно и балерины, наверное, любят поутру поспать. Позвонил я ей только в пятнадцать минут десятого — никто не подошел, и даже автоответчик не отвечал. Одно из двух — либо она выбежала в магазин, либо отключила с вечера телефон.
Все утро ушло на полузаброшенное нами дело коллекционера Кульчинского. К сожалению, нас никто от него не освобождал. Да и подробности по нему всплыли интересные.
На таможне задержали господина Терхузена, гражданина Германии, известного торговца картинами, о котором среди московских художников говорили не иначе как о жулике. Никто из серьезных художников с ним дела давно не имел. Возможно, поэтому он и решил подзаработать на антиквариате. В этот раз прижучили именно его — уж неизвестно, на его счастье или несчастье. Немец пытался среди холстов второсортного советского искусства тридцатых годов вывезти две картины русских художников восемнадцатого века. Именно те две работы, которые значились в списке пропавших из коллекции Кульчинского. Терхузен нарвался на дотошного таможенника, который среди грудастых румяных колхозниц, задумчивых Лениных и искренних сталеваров углядел два идиллических пейзажа.
Когда же эти картины попали в руки настоящих экспертов, то выяснилась прелюбопытнейшая вещь. Обе работы оказались современными копиями, но довольно высокого качества. Эксперты утверждали, что они могли быть сделаны только с подлинников. Терхузен конечно же утверждал, что купил оба холста на рынке в Измайлове именно как копии.
Племянник Кульчинского Воропаев оказался парнем вполне симпатичным. Старуха Дудина, сожительница покойного Кульчинского, явно на него наговаривала. Директор «Антиквара» на Якиманке тоже, скорее всего, врал. Создавалось впечатление, что старая ведьма готовила себе приданое. Сегодня именно ее, а не Воропаева должна была допрашивать сама Романова. Могу себе представить, как ошеломит лексика милейшей Александры Ивановны старушку, прикидывающуюся интеллигентной овечкой.
В пропаже части коллекции племянник как раз был менее всего заинтересован. Так как прямых родственников у Кульчинского не было, один Воропаев мог законно претендовать на наследство. Старуха официально не была супругой Кульчинского. Более того, оказалось, что она даже не прописана в квартире на Садовой. Квартира принадлежала Кульчинскому, так что племянник мог получить все сразу — и квартиру, и всю коллекцию. Но картинки все равно надо было искать. Я поручил Славе Грязнову раскопать подноготную Дудиной.
В двенадцать Ольги не было. Ни в моем кабинете, ни дома. Ее номер отзывался протяжными гудками. Меня охватило нехорошее предчувствие.
Я позвонил в театр. Администратор, пошуршав какими-то бумагами, бесстрастно сообщил, что у Лебедевой сегодня свободный день. Да и она мне об этом же говорила, иначе с какой бы стати мы договаривались с ней на двенадцать.
Мы с Ломановым пили чай, но в какой-то момент безотчетная тревога словно подбросила меня в кресле.
— Едем к Лебедевой, — бросил я Сергею.
Дядя Степа был, как обычно, в хорошем настроении. Мы мчались на Балаклавский.
— Новый анекдот, Александр Борисович! — Я малодушно промолчал.
Дядя Степа, почувствовав мою слабину, неторопливо принялся рассказывать:
— Судья говорит: вы свободны, советую в дальнейшем избегать плохой компании. А подсудимый отвечает: будьте спокойны, больше вы меня не увидите.
Дядя Степа рассмеялся, Ломанов хмыкнул. Я опять промолчал.
— А вот еще один, тоже свеженький...
Тут я не выдержал:
— Дядя Степа, не надо...
В висках моих стучала эта дурацкая последняя фраза из анекдота: больше вы меня не увидите, больше вы меня не увидите, больше вы меня не увидите...
В дверь Ольгиной квартиры мы практически вломились с участковым и двумя понятыми, пожилыми дворничихами из ЖЭКа. Пока я безнадежно долго жал кнопку звонка, Ломанов привел их во главе с молодым, разбитным и чуть пьяненьким слесарем. Слесарь долго возился с замком: какая-то самая последняя операция у него все не получалась. Тогда я отодвинул его в сторону и не очень сильно налег плечом на дверь.
Ольга лежала в коридоре, буквально в шаге от двери. Сразу было понятно, что она мертва. Дворничихи заголосили, слесарь моментально протрезвел. Участковый, капитан Сидоренко, по-бабьи охнул. Я отправил его вызывать следственную бригаду с Чертановской, из местного отделения, а Ломанова — звонить прокурору-криминалисту Моисееву. В этом деле его безошибочные действия были необходимы.
Я встал в дверном проеме, рядом со мной стояли перепуганные понятые, изо всех квартир потихоньку выглядывали соседи. Чтобы не терять времени, я сразу начал их опрашивать.
— ...Все утро была дома. За молоком только выходила. Молоко-то как подорожало, так все равно не везде купишь. Там, в молочной, только сметана была, я — в универсам. Пусто. Ну, в смысле молока там не было. А эти коробочки говенные я и в гроб с собой не возьму. Только на той стороне смогла купить... Машины? Так их тут тыща стоит, поди разбери, кто свой, кто чужой... А так ничего не слышала...
— ...Мы с мужем обычно рано встаем. Мы ведь с ним в Лужниках торгуем. Но сегодня решили не поехать. Вы только ничего не подумайте. Кто ж знал, что такое может случиться? Его просто радикулит схватил. Тяжести-то больше ему приходится таскать. У нас сумки-то знаете какие? Слона спрятать можно. Мы тоже в однокомнатной живем, как раз под ее квартирой. Она ничего была, тихая. Музыку только громко включала, особенно по вечерам. Поздно по вечерам. Стены-то сами знаете... Что слышали? Да вроде кто-то ходил. Даже громко ходил, из угла вроде как в угол. Что-то падало... Ну я на кухне была, суп варила, вот муж, может, лучше слышал...
Довольно молодой мужик в спортивных штанах с обвислыми коленками и неестественно прямой спиной был более точен:
— К ней кто-то приходил. Это было около девяти, чуть раньше. Сразу потом новости по радио передавали, я потому и запомнил. Нет, криков не было. Шуршали, как мыши. Но вот шаги были. Ее-то саму мы не слышим почти. У нее, наверное, тапочки мягкие. А тут ходили явно в ботинках: тук-тук, тук-тук. Быстро человек ходил. Туда-сюда. Туда-сюда. Потом вроде бы телефон звонил. Потом я задремал. Устаешь на этом рынке как собака, и деньги никакие не нужны.
Я прикинул время. Конечно, до осмотра трупа судмедэкспертом о времени убийства говорить рано, но все детали и мой опыт подсказывали, что убийство произошло всего несколько часов назад. Остальные «свидетели» толком ничего сказать не смогли, а ближайшая соседка оказалась совершенно глухой. Очевидно, мне придется основной опрос оставить на вечер, когда жильцы вернутся с работы. Похоже, что все произошло сразу после девяти, когда люди обычно выходят из дома. Наверняка кто-нибудь что-нибудь да видел.
Вскоре Ольгина квартира была похожа на тихо шуршащий улей.
Я сидел в кресле и тупо смотрел в окно, за которым кружила стая крикливых галок. Судмедэксперт Клавдия Сергеевна Синицына будничным голосом подтвердила мои подозрения — смерть наступила не более четырех часов назад, где-то между восемью тридцатью и девятью тридцатью, от проникающего ранения спины в области сердца. Характер раны свидетельствует, что смертельное ранение было нанесено колюще-режущим орудием, брошенным с большого расстояния. Более точно обо всем можно будет говорить только после вскрытия.
