Наталья Андреева - Капкан на мечту
– Сволочь! – не удержалась она.
– Зря ты такая несговорчивая. Все, выметайся, – грубо сказал он. – Не хочешь по-хорошему – вали. Я и приехал только за ключами. Ну и фотку забрать. На этом мы с тобой расстанемся, если будешь хорошей девочкой. Ты ведь в Америку хочешь, а не в тюрьму.
Ульяна подумала, что сейчас он будет глумиться над ее мечтой, и торопливо открыла дверцу машины. Пока Хорьков глумился над ней, это еще можно было терпеть. Да, она угодила в капкан, который сама же и поставила. Юлий ее использовал и сделал это очень ловко, надо отдать ему должное. Но позволить ему оскорбить ее мечту…
Она выскочила из машины и второпях споткнулась. Туфли были на высоких каблуках по случаю похода в театр, поэтому на ногах Ульяна не удержалась. Она упала на колени и услышала глумливый смех Хорькова:
– Что, ноги не держат? Напугалась, крошка?
Он презрительно смотрел на нее поверх белоснежного кожаного сиденья. Ульяна присела на корточки, достала из сумочки носовой платок и принялась оттирать колени от грязи и крови. На одном была ссадина, чулок порвался.
– Дайте влажную салфетку, – попросила она. – Я видела, у вас в машине есть.
– Обойдешься.
Она медленно распрямилась.
– И как ты теперь в театр пойдешь в таком виде? – продолжал глумиться Хорьков. Видно было, как он собой доволен. – Зайди в Макдоналдс, помойся.
– Когда-нибудь, – размеренно сказала она, – когда-нибудь ты сильно об этом пожалеешь, Юлий Хорьков. И случится это очень скоро. Даже быстрее, чем ты думаешь. И не говори тогда, что я тебя не предупреждала.
– Ой-ой-ой! Напугала!
Он все же опасался выходить из машины. Ульяна и в самом деле готова была его задушить. Но пачкать руки об эту мразь…
– Ты свое получишь, – сказала она и повернулась к Хорькову спиной.
– Давай, давай, топай! Сука драная, – услышала Ульяна, но сдержалась. Он еще не знает о том, что будет завтра. В крайнем случае послезавтра. А если бы знал…
Ох, если бы он знал!
Но ей это все равно не поможет. Увы! Она проиграла. Меньше всего Ульяне хотелось сейчас идти в театр. Но как быть с Оксаной? Сама ведь все это придумала, сама купила билеты.
Ульяна с усмешкой подумала о своем несостоявшемся алиби. Вернее, алиби состоялось полностью, но кому сейчас это нужно?
А совет зайти в Макдоналдс не так уж и плох. Она купила в киоске новые колготки, тоном темнее прежних, чтобы скрыть синяк и ссадину, в туалете, морщась, отмыла кровь, оттерла юбку, переоделась, а порванные колготки выкинула в урну.
– Упали, да? – сочувственно спросила уборщица.
– Да, споткнулась.
– Бывает.
Ульяна наспех поправила прическу и макияж. Кажется, она уже опаздывает…
Что стало с мечтой Ульяны
Америка… Еще сегодня утром ты была так близко, что Ульяне уже чудилась Статуя Свободы в дымке облаков. Поднятый в руке факел – как маяк, освещающий путь в новую жизнь. Свобода… Любовь… Семья…
Как же трудно ее начать, эту новую жизнь! Сколько самой себе дано слов, обещаний, страшных клятв. С понедельника. С Нового года. С лета. Да прямо с завтрашнего дня! Я клянусь, что все будет по-другому! Пьяный муж больше не посмеет меня оскорблять, я найду работу, я стану независимой и самостоятельной, я…
Все время находятся какие-то обстоятельства, которые этому препятствуют. Точнее, человек сам себе придумывает эти обстоятельства. Потому что старая жизнь – как домашний халат, да, он заляпан и засален, вид у него непрезентабельный, но как же он удобен! Незаменимая вещь в гардеробе, которая в конце концов остается в нем единственной. Сил переодеться в парадное уже нет. Халат каждый день. И до конца жизни.
Чтобы избавиться от этого, надо уехать. Переодеться хотя бы в дорожный костюм, а там, глядишь, и до вечернего платья дело дойдет. Уехать куда-нибудь в дальние страны, где говорят на другом языке, где все новое, все другое. Такое другое, что в халате как-то неудобно. Надо бы и самому переодеться в другое.
Ульяна прекрасно знала, что пока не уедет из Москвы, ничего не изменится. Она привыкла, она втянулась. В конце концов, и к Жорику Схованскому можно притерпеться. Но так ведь и жизнь пройдет! А на что она была потрачена? На вечно пьяного мужа?
Чтобы вырваться из этого круга, Ульяна рискнула, она затеяла настоящую авантюру. И вроде бы получилось. Последние дни, несмотря ни на что, Ульяна не ходила, она летала, окрыленная мечтой. Сегодня все и должно было случиться.
А вместо этого…
Вместо этого она едет в душном вагоне метро, и глаза застилают слезы. На нее косились, но никто не спросил:
– Девушка, вам плохо?
А кому сейчас хорошо? По крайней мере женщина на людей не кидается, не кричит на весь вагон:
– Продали Россию, сволочи!
В метро нынче чего только не увидишь и не услышишь. А эта просто плачет.
Да, она плакала. И жалела о том, что надо куда-то ехать, с кем-то общаться, терпеть еще бесконечно долго, пока не закончится этот проклятый спектакль, а больше всего на свете хочется сейчас остаться одной. И выплакаться. А потом…
Она даже подумывала о самоубийстве. Пузырек с клофелином все еще лежал в сумочке. Выпить лекарство, потом бутылку виски… Чего-чего, а этого добра в доме хватает.
«Я хочу умереть…» – с тоской думала она, вспоминая жестокость, с которой Хорьков с ней обошелся. Как он ее оскорблял, как глумился.
Свою остановку она проехала. Пришлось вернуться и опять стоять на платформе, глядя на рельсы сквозь туман слез. Она даже невольно сделала шаг вперед, к самому краю. Еще чуть-чуть и…
– Женщина, что вы застыли столбом! Либо проходите в вагон, либо… – ее двинули плечом так, что она пошатнулась и вновь чуть не упала. Пришлось войти в вагон. Дорога показалась бесконечной, а ведь это было еще только начало!
«Отдать ей билет и уйти… А что дома? Петля? Или бутылка виски с клофелином? Если я сейчас окажусь дома, я точно не выдержу».
Ульяна с трудом взяла себя в руки.
– Где ты была?! – накинулась на нее Оксана. – Я тебе звонила, звонила…
– Я была в метро, – безжизненным голосом сказала она.
– А! Тогда понятно! Ну, идем быстрее! Мы даже в буфет теперь не успеем! Уже третий звонок прозвенел, я слышала!
Оксана ничего не замечала. Она была так увлечена выходом в свет, что говорила без умолку и глазела по сторонам. Праздники в ее жизни выпадали нечасто, и теперь ей хотелось всего и сразу: шампанского, зрелища, внимания. На подругу же, на ее заплаканные глаза Оксана внимания не обращала.
«Господи! Все люди эгоисты! – с удивлением думала Ульяна. – А ведь это моя подруга! Причем единственная! Я с ней откровенничала, сочувствовала, сопереживала. Как она может не замечать, в каком я сейчас состоянии? Нет, не замечает…»
Вертя в руках программку, Оксана взахлеб говорила о старом спектакле. Как раньше все было замечательно, с каким трудом ей удалось тогда достать билеты, какие она получила незабываемые впечатления… Ее слова доходили до Ульяны словно сквозь вату. На молчаливые кивки Оксана разражалась новым потоком воспоминаний. В собеседнике она не нуждалась, а вот молчаливый слушатель ее вполне устраивал.
«Столько усилий, и все напрасно», – думала с тоской Ульяна. Занавес все не опускался. Зал был полон, несмотря на лето. Хотя… В столице много приезжих, почему-то люди любят посещать Москву именно летом. На взгляд москвичей, летом тут делать нечего. Только работать, если отпуск не дают. Все, у кого есть возможность, из города уезжают. Зато его наполняют гости столицы. Актеры, которые тоже на работе, на сцену не спешат. Или кто-то из них застрял в пробке.
Когда занавес наконец опустился, Оксана тоном эксперта сказала:
– Ну-с, посмотрим… И сравним.
Ульяна посмотрела на подругу с неприязнью. Та даже не поинтересовалась, сколько стоит билет. Хотя бы предложила отдать за него деньги. Ульяна, конечно, их не взяла бы, но разве дело в деньгах? Да простого «спасибо» было бы достаточно! Оксана же ведет себя как эгоистка. Попала на халяву в замечательный театр, на чудесный спектакль, а теперь еще будет копаться в этой халяве, как свинья в апельсинах, выискивая гнилые или слегка подпорченные.
Ульяне вдруг стало обидно. Избавляться надо от таких подруг.
Избавляться… Она вспомнила мертвое лицо Розалии Хорьковой и невольно передернулась. Смерть, когда ее видишь так близко, отвратительна!
– Ты меня никогда не забудешь…
– Ты меня никогда не увидишь…
В этот момент Жорик Схованский должен был корчиться в предсмертных судорогах. А он, сволочь, жив и здравствует! Ульяна вспомнила, что не позвонила мужу, как обещала. Потому что в этом уже не было нужды.
«Ты меня никогда не увидишь. И я тебя», – подумала она, тщетно пытаясь вспомнить лицо Максима. Никогда… Прощай, Америка!
По ее лицу ручьем потекли слезы. Теперь уже Ульяна не могла их удержать. Стоило ей подумать о том, что ее мечта уже никогда не сбудется, сердце сжималось, словно в тисках. Наваливалась такая тоска…
