Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде
В комнате царила осязаемая, напряженная тишина. Гай взглянул на невысокие книжные полки, которые сам соорудил вдоль стен, на плющ в горшке, который дала ему миссис Маккосленд, на красное бархатное кресло у торшера, на висящий над кроватью собственный черно-белый набросок под названием «Воображаемый зверинец», на занавески из грубого полотна, прикрывающие вход в маленькую кухню. Почти нехотя встал и распахнул их. Его не покидало ощущение, что в комнате кто-то есть, хотя оно не внушало ему никакого страха. Он сел, раскрыл газету…
Недолгое время спустя он уже пил в баре второй мартини, убедив себя, что надо поспать, даже если ради этого придется пить в одиночку. Затем прогулялся до Таймс-Сквер, зашел в парикмахерскую, по пути домой купил молока и бульварных газет. Решил, что напишет письмо матери, выпьет молока, почитает газеты и ляжет спать. Может, даже найдет номер Анны на полу… Однако номера не было.
В третьем часу Гай встал с постели и стал бродить по комнате. Он проголодался, но не хотел даже смотреть на еду. Хотя на прошлой неделе он как-то открыл среди ночи банку сардин и съел их прямо с ножа. Под покровом тьмы самое время дать волю животному началу, стать ближе к своей природе. Гай наугад взял с книжной полки альбом и пролистал страницы. Его первый нью-йоркский альбом. Гаю тогда было двадцать два, и он рисовал все подряд — небоскреб компании «Крайслер», психиатрическую клинику Пэйна Уитни, баржи на Ист-Ривер, рабочих с буровыми молотками. Была там серия набросков здания «Радио-сити» с заметками на полях, собственные варианты его улучшения и даже полной перестройки. Гай быстро захлопнул альбом — идеи были очень хороши, и он сомневался, что сейчас способен создать что-то подобное. «Пальмира» была последним всплеском счастливой, плодородной энергии юности. Грудь больно сжало от сдерживаемых рыданий. Эта боль была ему знакома, она нередко мучила его в первые годы после расставания с Мириам. Гай прилег, чтобы предотвратить очередной спазм.
Проснулся он, почувствовав в темноте присутствие Бруно, хотя тот не издал ни звука. От неожиданности Гай вздрогнул, но ничуть не удивился. Скорее даже обрадовался — как и предполагал минувшими ночами. Неужели в самом деле Бруно? Да. Вон там, у письменного стола, тлеет кончик сигареты.
— Бруно?
— Привет, — тихо произнес Бруно. — Я отмычкой открыл. Ну что, теперь-то ты готов?
Голос у него был спокойный и усталый.
Гай приподнялся на локте, глядя на оранжевый огонек.
— Да.
Тьма поглотила его ответ. В прошлые ночи «да» было еще безмолвным, еще оставалось внутри. И вот, произнеся его вслух, Гай так внезапно разрубил узел в своем сознании, что ему стало больно. Именно это он давно собирался сказать, а тишина в комнате ожидала услышать. Тишина — и чудовища за стенами.
Бруно сел на край кровати и обхватил себя за плечи.
— Гай, мы с тобой больше не увидимся.
— Знаю.
От Бруно мерзко пахло табаком, сладковатым бриолином и перегаром, но Гай не стал отодвигаться. Его занимало лишь волшебное чувство освобождения от узла в голове.
— В последние дни я пытался вести себя с ним хорошо, — доверительно сообщил Бруно. — Ну не то чтобы хорошо, но прилично. А сегодня он заявил матери, когда мы собирались в…
— Не желаю слушать! — перебил его Гай.
Он не хотел знать о будущей жертве ничего.
Некоторое время они сидели в молчании.
Бруно шмыгнул носом с отвратительным хлюпаньем.
— Завтра мы уедем в Мэн, не позднее полудня. Я, мать и шофер. Можно сделать это завтра ночью или в любую ночь, кроме четверга. После одиннадцати…
Он говорил, говорил, повторяя то, что Гай знал наизусть. Гай покорно слушал, понимая, что очень скоро ему предстоит войти в этот дом, и тогда слова Бруно станут явью.
— Позавчера я сломал замок на двери с черного входа. Ну, вроде как спьяну вышиб. Чинить его сейчас не будут, им не до того. Но если все-таки починят… — Он вложил ключ Гаю в ладонь. — И я еще вот что принес.
— Что это?
— Перчатки. Женские, но должны натянуться.
В руки Гаю легли тонкие нитяные перчатки.
— Пистолет ты получил? Где он?
— В нижнем ящике.
Гай услышал, как в темноте Бруно натыкается на стол, выдвигает ящик, шуршит абажуром. Потом вспыхнула настольная лампа, и перед ним возникла высокая фигура Бруно — в новеньком светлом, почти белом верблюжьем пальто и черных брюках в тонкую белую полоску. Вокруг шеи обвилось белое шелковое кашне со свисающими длинными концами. Гай оглядел Бруно от маленьких коричневых ботинок до густо напомаженных бриолином волос, будто пытаясь найти во внешности причину внезапной перемены своего отношения к этому человеку — или хотя бы понять суть этой перемены. Он испытывал к Бруно нечто дружеское, пожалуй, даже братское. Бруно щелкнул затвором и обернулся. С их прошлой встречи лицо у него отяжелело и было сейчас необыкновенно оживленным. Серые глаза блестели и ка-запись больше, в них даже появился золотистый отсвет. Бруно смотрел на Гая, как будто искал верные слова или умолял Гая найти их. Он облизнул тонкие губы, тряхнул головой и потянулся к выключателю. Свет погас.
Потом он ушел, однако Гая не оставляло ощущение, что они по-прежнему вдвоем в комнате, тихой и сонной.
Когда Гай проснулся, комнату заливал яркий серый свет. На часах было двадцать пять минут четвертого. Он скорее вообразил, чем вспомнил, как утром вставал к телефону — Майерс звонил узнать, куда он делся, и пришлось соврать о плохом самочувствии. К черту Майерса. Гай немного полежал, смаргивая остатки сна и заставляя разум объять тот факт, что сегодня ночью он выполнит требование Бруно и завтра все будет кончено. Затем встал, побрился, принял душ, оделся — все очень неторопливо, понимая, что в этих сутках будет иметь значение лишь один час, между одиннадцатью вечера и полуночью, и этот час нельзя ни приблизить, ни отдалить. Он словно двигался по проложенным рельсам, не в силах остановиться или свернуть.
Гай позавтракал в ближайшей кофейне, и там его охватило жуткое ощущение, что во время последней встречи с Анной он рассказал ей все без утайки, и она спокойно его выслушала, зная, что другого выхода нет. Его согласие на ультиматум Бруно было так естественно и неизбежно, что о нем следовало поведать всему миру — например, беззаботно жующему мужчине за соседним столиком или миссис Маккосленд, которая подметала полы, когда Гай уходил, и спросила его о здоровье, одарив теплой материнской улыбкой. Настенный календарь сообщал, что сегодня пятница, двенадцатое марта. Гай на некоторое время застыл, глядя на календарь, потом очнулся и закончил трапезу.
На месте не сиделось. Он решил прогуляться вверх по Мэдисон-авеню, потом по Пятой авеню до Центрального парка, оттуда до Пенсильванского вокзала, а там, глядишь, пора будет садиться на поезд и ехать в Грейт-Нек. Начал было вспоминать запланированный порядок действий, но ему быстро наскучило, как школьнику — повторение вызубренного материала. В витрине на Мэдисон-авеню он увидел медные барометры и залюбовался ими, словно скоро праздник, и ему обещали подарить чудесную игрушку. У Анны на яхте нет такого красивого барометра, иначе Гай его заметил бы. Надо будет купить перед свадебным путешествием. Он думал о своей любви, как о великом богатстве. У северной границы Центрального парка его осенило, что пистолет остался дома. И перчатки тоже. А на часах уже без четверти восемь. Прекрасное начало, что ни говори! Гай поймал такси до дома и всю дорогу торопил водителя.
Однако, попав к себе, он сообразил, что времени остается еще много, и стал бесцельно слоняться по комнате. Поколебался, не надеть ли ботинки на каучуковой подошве. А шляпу? Он достал «люгер» из ящика и положил на стол. Вынул оттуда же письмо Бруно с инструкциями, развернул, увидел выученные наизусть фразы и бросил письмо в мусорную корзину. К нему снова вернулось ощущение, что он двигается по инерции, действует по плану четко и гладко. Он взял с тумбочки лиловые перчатки, заметил прикрепленную к ним желтую карточку — билет до Грейт-Нека.
Размер «люгера» показался чудовищным. Какой дурак решил сделать пистолет таким огромным? Гай достал из верхнего ящика свой маленький револьвер, полюбовался сиянием перламутровой рукояти. Короткое узкое дуло излучало готовность и ожидание, сдержанную мужественную силу. Гай собирался бросить «люгер» на месте преступления, чтобы подставить Бруно. Только есть ли смысл лишь для этого тащить с собой тяжелый пистолет? Странное дело, он больше не питал к Бруно никакой враждебности.
Гай вдруг совершенно растерялся. Конечно, брать надо «люгер», как написано в инструкции! Он сунул «люгер» в карман пальто и потянулся за перчатками. Перчатки были лиловые, а фланелевый мешочек от револьвера — лавандовый, и Гай внезапно решил, что именно из-за гармонии цветов ему следует взять револьвер. Он вернул «люгер» в нижний ящик, а револьвер убрал в карман. Не стал лишний раз проверять, не забыл ли чего. Он столько раз перечитал письма Бруно, что теперь был уверен — все по плану. Налил в стакан воды и тут же выплеснул ее в горшок с плющом. Сейчас лучше выпить кофе, это поможет взбодриться. Надо будет выпить чашечку на станции в Грейт-Неке.
