Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде
Гай вдруг совершенно растерялся. Конечно, брать надо «люгер», как написано в инструкции! Он сунул «люгер» в карман пальто и потянулся за перчатками. Перчатки были лиловые, а фланелевый мешочек от револьвера — лавандовый, и Гай внезапно решил, что именно из-за гармонии цветов ему следует взять револьвер. Он вернул «люгер» в нижний ящик, а револьвер убрал в карман. Не стал лишний раз проверять, не забыл ли чего. Он столько раз перечитал письма Бруно, что теперь был уверен — все по плану. Налил в стакан воды и тут же выплеснул ее в горшок с плющом. Сейчас лучше выпить кофе, это поможет взбодриться. Надо будет выпить чашечку на станции в Грейт-Неке.
В какой-то момент в поезде его случайно толкнули. Нервы у Гая были на пределе, как натянутая струна, в голове сложился набор перепуганных слов, которые чуть не сорвались с языка: «Нет у меня в кармане никакого оружия! Это вообще не оружие!» И ему тут же полегчало. Он знал, что взял с собой револьвер для убийства. Он такой же, как Бруно. Он давно это чувствовал, просто был слишком труслив, чтобы признаться. Разве он не понимал, что они с Бруно два сапога пара? Разве не поэтому ему нравился Бруно? Славный Бруно продумал за Гая каждую деталь, и сегодня все пройдет хорошо только благодаря ему, ведь Бруно всегда все удается. Мир устроен для таких, как Бруно.
Когда Гай вышел на станции, в воздухе туманом висела мелкая морось. Четко следуя плану, он направился прямо на остановку и сел в автобус. Через открытое окно в салон проникал уличный воздух, более холодный, чем в Нью-Йорке, и дышащий загородной свежестью. Автобус миновал ярко освещенный центр и поехал по темным улицам, вдоль которых тянулись дома с редкими фонарями. Гай вспомнил, что забыл выпить на станции кофе, и от досады чуть не собрался возвращаться. Чашка кофе сейчас имеет большое значение. От нее может зависеть его жизнь! Но вот объявили остановку «Гранд-стрит», и Гай не задумываясь пошел к выходу. Вернулось ощущение, что он движется по проложенным рельсам, и беспокойство немного улеглось.
Он зашагал по грунтовой дороге. Плотная, влажная земля чуть пружинила под ногами. Впереди какая-то девчушка взбежала на крыльцо и, хлопнув дверью, скрылась в доме. Эта картинка в глазах Гая была удивительно мирной и уютной. Вот пустующий участок с одиноким деревом, а слева — лес и темнота. Вот фонарь, который Бруно отмечал на всех копиях-картах; морось светилась вокруг него желто-голубым ореолом. Медленно проехал автомобиль, его фары сверкали, как безумные глаза, на каждой кочке.
А потом словно занавес поднялся над знакомой сценой. Перед Гаем был длинный, глухой, двухметровый забор, покрытый белой штукатуркой. Нависающие ветви вишен тут и там бросали на него темные тени, а выше белым треугольником торчала крыша дома. Вот она, «Конура».
Впереди послышались неспешные шаги. Гай укрылся в тени забора и подождал. Мимо, заложив за спину руки с дубинкой, прошествовал полисмен. Гай не дрогнул. Пожалуй, он бы сильнее встревожился, если бы встретил человека не из полиции. Дождавшись, когда полисмен уйдет, он отмерил пятнадцать шагов вдоль забора, ухватился за край и подтянулся. С другой стороны почти прямо под ним белело пятно — Бруно обещал приставить к забору ящик из-под молочных бутылок. Гай задержался, разглядывая дом сквозь крону вишневого дерева. Отсюда были видны два из пяти больших окон на первом этаже и край прямоугольного бассейна.
Гай спрыгнул во двор.
Теперь перед ним находились шесть белых ступенек заднего крыльца и заросли кизила, окружающие весь дом. Как он и предполагал по рисункам Бруно, дом был слишком мал для крыши с десятью двускатными элементами — очевидно, архитектор сделал крышу именно такой по настоянию заказчика. Гай начал двигаться вдоль забора, но под ногами хрустнула ветка, и он замер в испуге. Бруно рекомендовал срезать путь через газон, и теперь стало ясно почему.
Шляпа зацепилась за ветку и соскочила с головы. Гай запихнул ее за пазуху и сунул руку в карман, где лежал ключ. Когда он успел надеть перчатки? Собравшись с духом, он припустил по газону почти бегом, легко и быстро, как кошка. Он говорил себе, что делал так много раз, и этот — один из многих. На краю газона Гай помедлил, взглянул на знакомый гараж, к которому вела посыпанная гравием дорожка, и поднялся на заднее крыльцо. Тяжелая наружная дверь открылась бесшумно, но вторая, похоже, была заперта. Гай в замешательстве дергал ручку, потом нажал сильнее, и дверь поддалась. Слева от входа, на кухонном столе, тикали часы. Гай знал, что там стоит стол, хотя видел лишь смутные очертания предметов в темноте — большую белую плиту, стол и стулья для прислуги, кухонные шкафы. Считая шаги, он стал пробираться к черной лестнице. «Я отправил бы тебя по парадной, но она ужасно скрипит». Он двигался медленно и напряженно, вглядываясь в темноту, на ощупь огибая корзины с овощами. Мысль о том, что он похож на больного сомнамбулизмом, заставила его вздрогнуть.
«Пролет в двенадцать ступенек, пропустить седьмую… Затем поворот и еще два маленьких пролета. Перешагнуть через третью и четвертую ступеньки. Легко запомнить: раз-два-пять-широкий-шаг».
На площадке перед последним пролетом было круглое окно. Гай вспомнил слова из какого-то очерка: «Устройство дома определяет привычки его обитателей». Интересно, будет ли ребенок всякий раз останавливаться поглазеть в окно, прежде чем начинать подъем на пятнадцать ступенек по пути в детскую? В трех метрах с левой стороны находилась дверь в комнату дворецкого Герберта. Гай крался мимо ее темного прямоугольника, а в ушах звучал голос Бруно: «Опасное место, единственное, где надо проскочить под самым носом».
Из-под ноги раздался еле слышный, жалобный скрип. Гай быстро убрал ногу, подождал и двинулся дальше, обойдя скрипучую половицу. Очень аккуратно повернул ручку и приоткрыл дверь в коридор. На площадке парадной лестницы громко тикали часы, и он вдруг осознал, что тиканье было слышно из-за двери. А потом донесся вздох.
Вздох на парадной лестнице!
Часы начали отбивать время. Ручка щелкнула, и Гай стиснул ее так, что едва не сломал. Три. Четыре. Надо закрыть дверь, пока не услышал дворецкий! Вот почему Бруно велел ему прийти между одиннадцатью и двенадцатью?! Чтоб ему провалиться! Надо было взять его «люгер»! Гай закрыл дверь, не сумев сделать это бесшумно, и стоял, обливаясь потом и чувствуя, как жар поднимается от воротника к лицу, а часы все били и били. Наконец прозвучал последний удар.
Гай прислушался и не услышал ничего, кроме глухого тиканья. Тогда он вышел в коридор. «Дверь в комнату отца сразу направо». Гай снова ощутил под собой рельсы. И этот коридор был ему знаком — вот серый ковер, кремовые панели на стенах, мраморный стол на верху лестницы. Даже запах показался ему знакомым. В висках застучало от внезапной мысли, что хозяин дома стоит сейчас по ту сторону двери и так же, как и Гай, боится дышать. Но Гай не дышит уже так долго, старик за это время мог бы и умереть… Что за чушь!
Левой рукой он потянулся к двери, а правая сама легла на револьвер в кармане. Гай чувствовал себя роботом, бесстрашным и неуязвимым. Он был здесь много раз, убивал этого человека много раз, и этот раз — один из многих. Гай смотрел на узкую щель между дверью и косяком, за которой лежала бесконечность, и пережидал головокружение. А если он не разглядит в темноте старика? Или старик увидит его первым? В комнату должен проникать свет от фонаря перед входом в дом, но кровать находится в дальнем от окна углу. Он открыл дверь шире, прислушался и шагнул внутрь — пожалуй, быстрее, чем следовало бы. Однако в комнате было по-прежнему тихо. Кровать темным пятном возвышалась в углу, у изголовья белели подушки. Гай тихо прикрыл дверь, чтобы ее не захлопнул сквозняк, и повернулся к кровати.
Он уже вытащил револьвер, но, как ни всматривался, никого в кровати не видел. Глянул на окно. Рама опущена сантиметров на тридцать, а Бруно утверждал, что будет открыта полностью. Наверное, из-за промозглой погоды. Гай еще раз напряг глаза и, вздрогнув от ужаса, различил голову на подушке у самой стены. Голова была чуть склонена к плечу, словно хозяин дома презрительно разглядывал незваного гостя. Лицо было темнее волос, которые сливались с подушкой.
Гай решил стрелять в грудь, и револьвер послушно нацелился туда. Гай сделал несколько робких шагов к кровати и снова оглянулся на окно. Он не слышал дыхания. Как будто старик уже мертв. Он ведь именно так приказал себе думать. Это не человек, это цель. Гай ничего о нем не знает, он устраняет цель, как на войне. Так что, стрелять?
— Ха-ха-ха! — донеслось из окна.
Гай вздрогнул, револьвер в руке затрясся.
Где-то на улице смеялась молодая девушка — вдалеке, но смех был слышен ясно и отчетливо, как выстрел. Гай облизнул губы. Этот смех заключал в себе столько жизни, что перечеркнул все его мысли, и образовавшийся вакуум заполнила новая: он собирается убить человека. Это произошло молниеносно, между двумя ударами сердца. Жизнь. По улице идет девушка. Возможно, с любимым. А здесь в кровати спит живой человек. «Нет! Не думать! — велел себе Гай. — Не забывай, ты делаешь это ради Анны! Ради Анны и себя самого. Считай, что ты на войне, считай…» Он спустил курок. Револьвер тихо щелкнул. Гай нажал еще раз — опять осечка. Что за фокусы?!
