Безмолвие - Джон Харт
Следы.
Путаница следов.
Рэндольф сам принял решение и повернул влево, туда, куда вели следы. Их оставил человек, а это обещало помощь и, может быть, еду. Стоило свернуть на тропинку, и давление моментально ослабло. Идти стало легче. Рэндольф вел друзей между деревьями и через замерзшие ручьи. И застыл как вкопанный на крохотной полянке. Сердце подскочило к горлу. Подступила тошнота. Герберт и Чарли остановились, отдуваясь, рядом. Их глазам открылась невероятная картина.
Потухший костер.
Брошенная стоянка.
— Это не… — Чарли не договорил, но и без него все было ясно.
Они вернулись к собственному лагерю.
К своему костру.
— Но как?
Они прошли несколько миль, держа курс на восток. Лагерь должен был остаться позади. Далеко позади.
— Невозможно. — Чарли трясло от холода, а посеревшая кожа сделалась полупрозрачной, как повисший в волосах замерзший пот. — Рэндольф… — Ему хотелось услышать объяснение, но объяснения у Рэндольфа не было. — Как такое могло случиться?
Он поднял глаза, растерянные и испуганные, и Чарли покачал головой и тут же согнулся — его вырвало жидкой желчью.
— Нет. Это невозможно.
И тем не менее невозможное случилось.
Прямая завернулась в круг.
* * *
Остаток дня провели у костра, такого огромного, что пламя ревело. Говорили мало, слова получались неуклюжие и, едва родившись, быстро умирали. Вступить в схватку с ужасом собственных страхов не решился никто. Чарли по-прежнему мучился животом, хотя там ничего уже не осталось. Герберт неотрывно смотрел на огонь. Его губы беззвучно шевелились, произнося то имя матери, то слова молитвы или прощания. Рэндольф представлял летний день: прогулка, солнце на лице. Поначалу совершенно безобидная картина.
Три друга.
Надежда.
Откуда же этот страх?
Рэндольф рискнул бросить взгляд на друзей по ту сторону костра. Чарли лежал под одеялом, съежившись, на боку, подтянув к груди колени. Его трясло, и напряжение сковало, похоже, все его мышцы. Герберт смотрел на огонь, и губы его шевелились, а взгляд то и дело срывался то в одну, то в другую сторону. Ужас сломил всех.
Настоящий разговор возник, только когда они заспорили. Герберт и Чарли хотели уйти прямо сейчас: вернуться на свой след и пойти по нему домой. «А что там? — спрашивал Рэндольф. — Голодная семья? Медленная смерть?» — «Все равно это лучше, чем умереть здесь, — говорили они. — Лучше, чем замерзнуть насмерть».
О чем никто не говорил, так это о том, что никто не мог игнорировать. Они уже замерзли до полусмерти и обессилели. Один этот аргумент склонял чашу весов в пользу Рэндольфа. Согреться, а потом решить. Было четыре часа, когда Герберт подал наконец голос.
— Извини, Рэндольф, но я здесь не останусь.
Чарли с усилием сел и кивнул.
— Аминь, брат. Давай убираться отсюда ко всем чертям. Пойдем с нами, Рэндольф. — Тот промолчал. — Пожалуйста. Не заставляй меня просить.
Рэндольф представил мать в холодной кухне. Она стояла у окна, смотрела на замерзший двор. За спиной — пустой буфет.
— Идите. Я не могу.
— Не строй из себя героя. — Герберт наклонился ближе. — Ты же чувствуешь это не хуже нас. Оно и сейчас там.
— Я не знаю, что чувствую.
— Не ври. — Чарли покачал головой. — Ты тоже побледнел и перепугался до усрачки, как и мы. Что бы там ни было, оно существует.
— Что за оно? Я никакого оно не вижу.
— Ладно, давай, обманывай себя. Пусть так. Но здесь умирают люди. Умирают, исчезают или сходят с ума. И это не просто чья-то болтовня, это на самом деле. Вспомни хотя бы Дредов или парней Миллеров.
— До темноты не успеете.
— Уже темнеет. — Герберт поднялся и набросил на плечи одеяло. — Все лучше, чем сидеть здесь. Чарли, ты идешь?
— Иду.
Глядя вслед друзьям, Рэндольф чувствовал себя так, словно вся его смелость вытянулась из груди бечевой и волочится, замерзшая, за ними по снегу. Каждый их шаг вытягивал из него тепло и сердце, так что к тому моменту, когда они добрались до первого поворота тропинки, ему уже хотелось бежать следом, звать. Но он остался на месте. В том месте, у лесной ниссы, где тропинка поворачивала на юг, пара на секунду остановилась. Чарли поднял руку; рукавичка, вся в заледенелых соплях, блеснула отраженным солнечным лучом, и в этот момент общности взгляд Чарли сказал: Береги себя, брат, мы тебя любим. В этот момент — более, чем когда-либо, — Рэндольф хотел встать, догнать их и как-то убедить, заставить остаться. Теперь он остро ощущал риск разделения. Все вместе — адреналин и ужас — билось внутри, требуя крикнуть вдаль: «Да, я чувствую это! Да, оно настоящее!» Потому что та сила, чем бы она ни была, которая преследовала их, уже собиралась невидимо в сумраке под деревьями. Она наблюдала и разрывалась. Следовать за теми двумя или остаться одиночкой? Ненависть и нерешительность разлились в воздухе, словно едва слышная похоронная песнь. Но эта песнь, глубокая и острая, проникала внутрь, так что Рэндольф накрыл ладонями руки и открыл рот, словно хотел ослабить давление. Скованный ужасом, он умирал. Он даже попытался крикнуть, но рука в обледенелой рукавичке упала, и друзья повернули наконец на юг. Жуткая пустота заполнила его, на мгновение вытеснив все. Но давление нарастало с каждой секундой, пронзая голову острой болью.
Он свернулся в комочек и заткнул пальцами уши. Костер постреливал углями; один уголек, улетев в снег, зашипел. Рэндольф лежал едва ли не в самом костре, но замерзал и не мог согреться. Он вроде бы тоже плакал или скулил, но точно и сам сказать не мог. Давление усилилось, вой резал мозг, как ветер, проносящийся через горный перевал. Рэндольф хотел умереть. И мог умереть — от ужаса и боли. Он засучил ногами, задергался на снегу…
И все как будто смыло.
Вой прекратился. В голове прояснилось.
Рэндольф поднялся на колени. Его трясло, как побитого ребенка. Дыхание стеклом резало горло. Сил не осталось. Беспомощно опустив голову, он тупо смотрел на опустевший лес.
Ни Чарли, ни Герберта.
Ничего.
Рэндольф моргнул, и сквозь тупую боль пробилась непрошенная мысль: то, что таилось за деревьями, сделало выбор и последовало за его друзьями.
* * *
Что оно идет, Герберт почувствовал одновременно с Чарли. Он споткнулся, оглянулся и увидел на лице друга дикий страх.
— Иди! Не останавливайся! — крикнул Чарли и махнул рукой.
Подгонять Герберта не требовалось. Страх, словно ветер, толкал его в спину, и все вдруг прорисовалось яснее: следы на снегу и черные ветки, разломы в коре… Он
