Тревожное эхо пустыни - Ольга Геннадьевна Володарская
На поселок напали. Советская армия отбила врагов. Многие погибли. Жертвы были с обеих сторон, но раненые моджахеды ушли. Даже те, кто этого не мог сделать физически, скрылись. Как оказалось, их спрятал в подвале музея Хушкаль. Он хотел как лучше. Спасти людей, и только. Своих сородичей. Он был историком, поэтом, педагогом, а не солдатом или политиком. Но окрепшие моджахеды так просто не ушли из поселка. Они убили часовых, забрали их оружие и подожгли продуктовый склад. Хушкаль пытался остановить их, но его долбанули прикладом по голове. Идет война, тут не до сантиментов. Помог, спасибо, а теперь не мешай.
Через сутки Хушкаля расстреляли советские солдаты. Фима готова была грудью закрыть его, но подруги заперли ее, чтобы спасти. Хватит того, что она ходила к начальнику гарнизона, просила за него. Чуть под трибунал не попала за это. И Фиму изолировали. Естественно, для ее же блага. Но она видела из окна, как расстреливают ее любимого.
Она выла, кидалась на решетки, грызла их. Бесновалась… Прорвавшись, изрыгала пламя!
Но все в своем воображении. Если бы Фима имела силы, она спалила бы дотла весь поселок, чтобы спасти Хушкаля. Она представляла себя драконом. Она – человек примитивный, без фантазии.
Подруги нашли ее без сознания. Отнесли в лазарет. Там она быстро оклемалась и осталась. Раненых все прибавлялось, и лишние руки были кстати. С медбригадой Фима вскоре отправилась в зону боевых действий. В штабе ей места не было – запятнала себя связью с врагом. Да и она не могла смотреть на тех, кто отдал приказ расстрелять Хушкаля, и улыбаться им, пусть и натянуто.
Она выносила из боя раненых. Оказывала им первую помощь. Крепкая, выносливая, она могла тащить крупного мужика вместе с обмундированием десятки метров. Кто-то умирал на ее руках. Другие выживали, но она никого не навещала в лазарете. Все свободное время Фима проводила за чтением стихов Ахмед-хана Дури. Некоторые учила наизусть. Благодаря им она будто связывалась с Хушкалем. Чтобы ощущать его вечное присутствие рядом, Фима набила татуировку со строчкой из поэмы о любви. В переводе она означала: «Мы вместе собирались улететь за горизонт, но тебе перебили крылья, а мои опустились сами…» На пушту фраза звучала очень красиво и отражала то, что чувствовала Фима в тот момент.
Наколка едва успела зажить, когда их часть попала под шквальный обстрел. Это была настоящая бойня. Фима была ранена, когда попыталась оказать помощь первому солдату. Пуля попала в плечо. Прошла навылет, но продырявила хорошо. Кровь фонтаном брызнула. Из-за быстрой потери ее Фима и отключилась. А когда очнулась, оказалось, что она в плену.
Их было несколько человек. Мужчин в итоге расстреляли, а двух женщин оставили в живых. Фиму и Раю. Каждую изнасиловало по нескольку десятков человек. Сначала жестоко. А когда те перестали сопротивляться, просто отдали их бойцам, чтобы те порадовались. Это был конвейер. Девушки лежали на пропитанных потом и спермой матрасах с раздвинутыми ногами, а за дверью стояла очередь. Она быстро двигалась, ведь каждому выделялось не больше десяти минут. Рая быстро сдалась. Она вцепилась в шею одного из насильников… Вгрызлась как бультерьер, чтобы ее наверняка убили. Умерла с куском плоти во рту. И забрала за собой «клиента».
А Фиме хотелось жить. Поэтому, когда ей велели расстрелять пленного, она согласилась. Моджахеды были обкурены. Трахать пленницу не хотели, потому что она потеряла товарный вид, была вся в синяках, ссадинах, трещинах на влагалище. Она воняла. Ее рана гноилась. Уж лучше ослицу поиметь, чем такую бабу. Фиме дали ружье с одним патроном. Сказали: убьешь с одного выстрела, дадим помыться, поесть и наложим на рану лечебную мазь.
Вывели пленника. Фиму взяли на мушку. Кто-то из мужчин сказал:
– Она выстрелит в себя.
– Ни за что. Эта сука будет до последнего терпеть.
– Давай заключим пари?
– Согласен. Ставка – кинжал. – Тот был красивым, с гравировкой. Его сняли с пояса русского офицера и никак не могли решить, кому достанется.
– Нет, это слишком. Мухтар скоро приедет, ему подарим, – так звали боевого командира, которого бойцы почитали. – Ставлю три банки консервов.
– Идет.
Фима понимала язык. И когда услышала о выстреле в себя, удивилась. У нее не было таких мыслей. Выжить любой ценой, вот чего хотела она. Умирать рано. К Хушкалю успеется. Да и есть ли это «после»?
Она стояла напротив солдатика с похожим на ее лицом: простым, деревенским. В любом случае он не жилец. Так какая разница, кто отправит его на тот свет, она или кто-то из моджахедов? И все же она никак не могла нажать на курок. А потом вспомнила, как казнили ее Хушкаля. Этого чистого человека. Единственного из всех, кого она знала, кто был достоин жить. И пули в него выпустили вот такие, простые, деревенские…
Нацелившись в голову, Фима спустила курок. Пуля врезалась в лоб, разнесла череп. Парень упал.
После этого Фима обернулась к тому, кто на нее ставил, и сказала на пушту:
– Ты выиграл. Теперь дай мне поесть и помыться.
Тот не смог сдержать удивления. И поразился он не тому, что Фима отлично владеет языком, а ее выдержке. «Эта сука» оказалась крепким орешком. Всадила пулю в лоб соотечественнику и даже слезы не пустила.
Фиме выдали ведро воды, мыло, тряпку. Дали банку тушеной говядины. Потом прислали к ней деда с пиалой вонючей жижи. Он нанес ее на рану. Ее начало так жечь, что девушка орала как резаная. Старик напоил ее маковым молоком. Фима уснула. Когда пробудилась, то чувствовала себя почти здоровой.
Пару дней ей дали на восстановление. Потом снова отдали бойцам. Уже другим. Это Мухтар со своим отрядом приехал в поселок. Сам он отказался трахать пленную, даже на нее не взглянул. Но когда ему рассказали о ней, велел привести.
– Откуда знаешь пушту? – спросил он.
– Научил любимый. Его звали Хушкаль. Мы мечтали о семье.
– Его нет в
