Юрий Кунов - Спроси у реки
Маша Аринина в этом году должна была окончить школу и надеялась, насколько знала Рыбакова, поступить в государственный университет на бюджетное отделение экономического факультета. Как педагог с тридцатилетним стажем, Рыбакова в этом сильно сомневалась. Умных красавиц на своем жизненном пути она несколько раз встречала, но все же, как правило, самые привлекательные девушки, с которыми ей довелось общаться, глубоких знаний не имели, умом от дурнушек в лучшую сторону не отличались, а трудолюбие считали пороком. Особенно красавицы юные.
Маша – в бикини тигровой расцветки – лежала животом на розовом надувном матрасе и, болтая в воздухе ногами, прижимала к уху мобильный телефон. Ее ягодицы и впадинка между ними привлекали взоры всех находящихся на пляже мужчин, не достигших возраста ста пятидесяти лет, наверняка не меньше, чем двуглавая гора Арарат взгляд Ноя во время потопа.
– Макс, хватит заливать! Можно подумать, я тебе поверю! – произнесла девушка в трубку надменно-игривым тоном.
«Ни дать ни взять великолепная Анжелика! – не без ехидства подумала Рыбакова. – Интересно, почему она не захотела податься в артистки или певицы? Наверное, родители стеной стали».
– Аринина, привет! – потрепала она девушку по волосам. – Как идет подготовка к ЕГЭ?
Маша, не отрывая от уха телефон, слегка повернула голову.
– Здравствуйте, Валентина Васильевна! Готовимся днем и ночью… Все, ты мне надоел! – вдруг бросила она капризно в трубку. – Дурак!
Девушка спрятала телефон в пляжную сумку из соломки и, поджав ноги, села.
Валентина Васильевна ею залюбовалась.
«А теперь точь-в-точь бронзовая Русалочка в бухте Копенгагена», – отметила она про себя с долей умиления. – Может, и вправду ей лучше пойти в театральный?»
– Пришли позагорать или просто окунуться? – почти по-детски вздохнув, спросила Маша.
– Пришла с тобой пообщаться. Можно присесть?
– Садитесь, пожалуйста. Что-нибудь случилось?
В голосе девушки прозвучала тревога.
– У меня к тебе есть несколько нескромных вопросов, – наверное, слишком угрожающе произнесла Рыбакова, потому что Маша неожиданно сморщила носик и заканючила:
– Валентина Васильевна, только не говорите маме. Она меня убьет, если узнает. Пожалуйста! А главное, учиться ни куда не отпустит. Мне тогда в нашем кооперативном колледже тухнуть придется. Я выпила всего-то одну баночку. Оно некрепкое было – каких-то четыре оборота. Макс меня уговорил. Честное слово!
Маша мгновенно сообразила, что при наличии у Валентины Васильевны компрометирующих ее сведений, наиболее выигрышной будет тактика кающейся грешницы. Она хорошо знала характер своей бывшей учительницы. Рыбакова мысленно похвалила девчонку за правильный выбор.
– Макс тебя только на баночку уговорил? Или еще что-то было?
– Валентина Васильевна, я не какая-нибудь лохушка! Фиг чего ему обломится! Сначала пусть диплом получит и предложение сделает.
– Тише! Люди кругом. Маме я ничего говорить не буду, но не играй с огнем.
– Вам Альбинка все рассказала?
– Нет. Разве только она была на дискотеке?
Рыбакова сделала небольшую паузу.
– Маша, я хотела тебя еще про Ярослава Александровича спросить.
– Про Маркова? – Лицо Маши приобрело обычное чуть насмешливое выражение. – А что? Он классный! Не такой примитивный, как все мужчины. Он наших девчонок приречных научил цвета в одежде сочетать, в музыке разбираться, правильно фотошопить. Всего и не перечислишь!
– А ты слышала, как Квасова…
– Ой, Валентина Васильевна! Бомба же дура! Я к Ярославу… Александровичу с восьми лет бегала. Он не то что к нам не прикасался, я даже ни разу не слышала, чтобы он про секс говорил!
– Тише. А другие девочки? Они тебе ничего не рассказывали?
– А что рассказывать? Мы почти всегда вместе приходили. Нас набивалось в мастерскую человек по восемь, а то и больше. Киношку смотрели, рисовали. Книжки обсуждали. Музыку слушали.
– А какое кино вы смотрели?
– Валентина Васильевна, вас интересует, смотрели мы порнофильмы или нет? Нет, не смотрели.
– А что вы смотрели?
– Много всего! Ну, например, «Инопланетянина», «Сабрину»…
– Что за «Сабрина»?
– С Одри Хепберн! Вы что, не видели этот фильм? Он же был снят сразу после «Римских каникул»! Ой, как я плакала, посмотрев первый раз «Римские каникулы». Обожаю этот фильм! И Одри Хепберн обожаю.
– Я тоже люблю эту актрису. А родители как относились к тому, что вы дружите с Марковым?
– Никому, кроме Смазневой, ходить в мастерскую не запрещали. Мои родители, например, знали, что я с Ярославом Александровичем общаюсь.
– А Смазневой почему запретили?
– А! – Маша, будто кошка лапкой, махнула наманикюренной ладошкой. – У нее же мамашка с приветом. Где ее дочка научилась бы нож и вилку держать, если бы не Марков? Ой, она все равно ходила. Если честно, Лилька влюбилась в него по уши! Только это по секрету, Валентина Васильевна. Хорошо?
– Могила.
– С ним всегда весело было, – вздохнув, сказала Маша. – А в этом году все как-то само собой закончилось. Он стал почему-то нас сторониться. Наверное, из-за Лильки. Ей крышу совсем снесло. Сядет рядом с ним, голой ногой к его ноге прижмется прямо при всех. Или пройдет мимо и как бы случайно сиськами его заденет. Они у нее, конечно, классные, не то что мои холмики. – Маша посмотрела на свою грудь и сморщила нос. – Я Лильке говорила, что ей ничего не светит. И даже фотографию его жены погибшей показывала, когда Ярослава в мастерской не было. Он ее в верхнем ящике стола до сих пор хранит. А, бесполезно! – Девушка стряхнула с загорелого колена песок. – Нет, малышня к нему и сейчас ходит. Ну, я имею в виду тех, кому лет по восемь – по двенадцать. С нами он теперь только в волейбол играет. На пляже или у них в переулке. Ой, классно Ванька Дрын недавно Бомбу на клумбу посадил! – внезапно оживилась Маша. – Вы, наверное, слышали. Мы как раз рядом в волейбол играли. Дрын гнал с речки скотину, и его бычок тормознул возле квасовской клумбы и начал на ней траву жевать. Вау! Бомба вылетает со двора с молотком. Мы врассыпную – что у дуры в голове! Ванька молоток у нее выбивает и в рожу ей ладошкой. Она так задницей на клумбу и плюхнулась. Ох, мы и ржали! Дня через три Бомба на свою клумбу видеокамеру вывела. Полный отпад!
Маша подобрала сухую веточку и стала что-то рисовать на песке.
– А Марков мне портрет подарил, – как бы нечаянно похвасталась девушка.
– Свой?
– Почему? Мой! Папа даже потом к нему домой ходил – деньги предлагал. Но он отказался. Я на портрете та-ка-я фифа! Лилька, когда этот портрет увидела, мне чуть глаза не выцарапала. Маркову пришлось ей пообещать, что он и ее в каком-нибудь историческом костюме нарисует, а то она, наверное, и через сто лет от него не отвязалась бы. Ходила бы везде следом, как собачка. Жесть. – Маша снова погрустнела. – Когда Бомба про педофилию стала орать, Ярослав стоял как оплеванный. Мне его так жалко было. Вы бы видели его глаза. Какие все-таки люди злые. Так этой Бомбе и надо!
Глава 26
Посохин вышел из-за стола и сделал несколько приседаний.
– Серега, тащи сюда Дронова. Он как, вменяемый?
– Да вроде ничего, – ответил Жарких, не переставая листать папку с документами. – Когда я за ним приехал, он и не выделывался совсем.
– Ты осмотрел то место, где Смазнев велик видел?
– Осмотрел.
– А почему не доложил?
– А что докладывать? Ничего я там не нашел. Целый час лазил. Фотки я сделал. На столе у вас в Уголовном кодексе лежат. Кстати, у нас фотобумага кончается.
– Экономнее надо быть. Я ее, между прочим, на свои деньги покупал. – Майор окинул взглядом свой рабочий стол, на котором сейчас царил творческий беспорядок. – В каком кодексе? С комментариями?
– В синем, в бумажной обложке. Там, в середине, между страницами.
Посохин достал фотографии из потрепанной книжицы и стал внимательно их просматривать. На нескольких снимках старший лейтенант зафиксировал в разных ракурсах сломанную ветку молодой ольхи. Посохин одобрительно посмотрел на подчиненного.
– А говоришь, ничего не нашел.
– Вы про ветку, что ли? Может, ее раньше сломали? Или позже? На пару часов, например.
– Кто там будет в потемках по кустам лазить? А если бы и лазили, то там столько бы веток наломали! Нет, лазили, когда было светло. И делали это аккуратно. Девяносто девять процентов, что ее сломали именно тридцатого мая. Поверь моей интуиции. Обрати внимание как листики уже здорово подвяли.
– Так вести Дронова? – спросил Жарких.
– Конечно, веди!
Старший лейтенант положил папку на стол и вышел в коридор.
Через минуту перед Посохиным широко расставив ноги, словно у него были неимоверных размеров гениталии, сидел почти трезвый и, как всегда, небритый Иван Дронов. В заляпанной тельняшке без рукавов, камуфлированных штанах и тапках на босу ногу, он походил на военнопленного. Но только своим нарядом. На его лице никаких признаков уныния или страха Посохин не заметил.
