Гера Фотич - Долг (Приказы не обсуждаются)
Лето было дождливое, ветреное. Казалось, что оно закончилось ещё в конце весны и теперь готовилось встретить парадом ливней осень. По выбитому асфальту мчались машины, обливая грязью, не успевших отскочить подальше от проезжей части, спешащих по своим делам, пешеходов.
Серыми неуклюжими привидениями, с капюшонами на головах, несли свою службу постовые, которые скоро станут большой редкостью. Останутся существовать только в ведомственных инструкциях, да в детском восторге о прочитанном взрослыми «дяде Стёпе».
Приходящие от бездарных руководителей тупые указания начинали разрушать единство служб.
Пытаясь выдумать нечто новое, большие начальники разъезжали по капстранам, под предлогом получения необходимого опыта. Но там только пили водку и закупали шмотки для жён и любовниц, хотя каждому из них, поначалу, хотелось внести свою лепту в фундамент законности и правопорядка в стране. Справиться с тлетворным соблазном сил не хватало. Оказывалось, что для этого нужно жертвовать собственным благополучием, рисковать карьерой, что-то доказывать, убеждать. Проще всё пустить на самотёк и удивляться в кулуарах, что их, претворяемые в жизнь идеи, несут с собой очередной, ещё больший, хаос.
Складывалось впечатление, что они там наверху играют в солдатиков. Собрались несколько милицейских генералов в лампасах, распределили фигурки и давай катать их по столу, перекидывать с одного места на другое. Спорить, кто из них главнее. Кто, за что будет отвечать, а за что не будет. Кто будет руководить там, а кто здесь. И даже ссорились, но так, играючи. Шутя! Как в старой милицейской присказке:
— Положено, ешь!
— Так мне же не положено?
— Не положено, не ешь!
Из-за этих идиотских указаний, служебные обязанности целых подразделений пересекались между собой. Начиналась мнимая борьба с коррупцией. Участковых заставляли следить за постовыми. Уголовный розыск, за теми и другими. Экономические службы присматривали за уголовкой и участковыми. Особая инспекция и прокуратура драли всех без разбора, чтобы показать свою работу. Вместо того чтобы каждый занимался своим делом и нес за него ответственность, службы, как дворовые команды футболистов, бегали толпой за одним мячом, подобным солнечному зайчику, поочерёдно оголяя свои фланги и постоянно подвергая опасности собственные ворота. Но в данном случае это были не ворота, а судьбы людей их счастье и надежды.
Практически ежедневно приходили новые указания: усилить, расширить, повысить, углубить, отнестись более ответственно, проявить дополнительную инициативу, поставить на контроль, принять меры, изучить, повторно проанализировать, изыскать дополнительные резервы, нацелить, отнестись со всей ответственностью, иметь ввиду, принять к сведению…
Сколько чиновников, в разноцветных погонах и без них, протирают задницей свои кожаные кресла, продолжая сочинять такое разнообразие тупых указаний, мешающих нормальной работе!
— Бойдов! — крикнул дежурный по отделению, — от личи пришло новое указание! Поступаешь в наше распоряжение!
По причине нехватки личного состава, Игоря поставили на сутки старшим смены в дежурную часть. Дали одного помощника и он двадцать четыре часа отвечал на звонки, докладывал руководству о происшествиях, регистрировал привозимых пьяниц и дебоширов. С данной работой он был незнаком. Но в милиции приказы не принято обсуждать. После обещали два дня отдыха.
Это было на руку Игорю.
Операция у Юли как, сказали врачи, прошла успешно и на следующий день должны были снимать повязку. Несмотря на то, что сутки не спал, Игорь, завернув утром корону Юли в бархатную тряпочку, поехал в больницу.
На этот раз повязку снимали в кабинете врача. Народу было немного. Алевтина Никаноровна с Игорем одетые в белые халаты, знакомый профессор, два доктора, лет по тридцать, и девушка медсестра. Один из докторов был высокого роста похожий на какого-то популярного зарубежного артиста. С голубыми глазами и завивающимися, как у Джо Дасена, мочалкой светлых волос.
Юлю посадили на стул спиной к окну, так что через открытую форточку она могла слышать как по карнизу, по такому случаю, торжественно отбивает дробь ливень. Лампы погасили, и в кабинет вошёл полумрак. Перестали искриться хромированные подлокотники стульев. Стены, воспользовались возможностью, придвинуться к людям берёзовыми аллеями обоев, маленькими озёрцами и плавающими в них лебедями, перенеся всех на природу.
Игорь не мог оторвать глаз от Юли. Ему казалось, что она стала ещё прекраснее. Щёчки её румянились, словно нежные лепестки роз. Веснушки стали темнее и уже не пытались, как раньше, заглянуть под марлевую повязку. А наоборот, сплошной массой выглядывали из-под её белизны. Будто облюбовали там для себя потайное пристанище. Она сидела в беленьком халатике, едва доходившим до колен. Медсестра предусмотрительно одёргивала его, заправляя внутрь, пытающиеся выглянуть, очаровательные кружева нижнего белья. Она стояла около Юли и ждала команды.
Наконец профессор повернулся к доктору, тому, что пониже, и кивнул головой. Тот сделал знак медсестре, и она стала неторопливо снимать повязку.
Игорь, волнуясь, испытывал дежавю: вот сейчас упадёт последний виток бинта, на глазах останутся два тампона, и Юля тихо попросит включить свет.
Он вновь ощутил в груди то чувство собственной беспомощности, когда из-за всеобщей ясности простоты ситуации определяющей безнадёжность, не спасает даже ложь. Отчего появляется чувство вины. В том, что стоящие вокруг маленькой девочки огромные умные взрослые дяди, не могут всего лишь протянуть руку и нажать пальчиком кнопочку, чтобы включить свет!
Упал бинт. Два тампона, словно снежные шарики, с местами подтаявшей желтизной, бесшумно попрыгали по халатику, а дальше по выставленной, оголённой ножке в жёлтом тапочке, мимо лебедей к озеру. Не докатившись, притаились на алых, затёртых шарканьем больничных шлёпанцев, розах ковровой дорожки.
Взгляд Юли, так же как в прошлый раз, стал блуждать по комнате. Было неясно, видит ли она то, на чём он останавливается. Или, увидев, пытается вспомнить то, что чувствовала ещё час назад только на ощупь?
Все находившиеся в комнате замерли. Юлин взгляд упёрся в высокого доктора с голубыми глазами, стоящего рядом с Алевтиной Никаноровной, но с противоположной от Игоря стороны. Их взгляды встретились. И она улыбнулась своей неподражаемой лучезарной улыбкой, от которой в комнате стало светлее.
И тут же, как отражение, все, как по команде, улыбнулись ей в ответ. Восторг озарения осветил полумрак комнаты и тусклые фигуры в белых халатах. Вздох облегчения зашелестел рецептами на столе.
Игорь увидел, как Юля прикоснулась рукой к рыжей копне волос, затем приподнялась и, не сводя глаз с высокого блондина, двинулась ему навстречу.
Сотни вопросов и ответов закружились в сознании Бойдова, пытаясь, найти друг друга. Состыковывались и снова распадались, ища более подходящую пару.
— Почему он? — Игоря бросило в жар от такого объёма переплетающихся в голове мыслей, — Лечащий врач! Знакомый? Любовник? Почему не пускали к Юле? Почему она не звонила?
Какие-то факты, ранее не имевшие совершенно никакого значения, стали приобретать великий смысл, заворачивая в себя мелкие приметы, обрывки фраз, произвольные жесты. Появилось чувство безысходности, бессилия чему-либо помешать. Игорь переставал чувствовать себя здесь. Словно был совершенно в другом месте, а сюда залетело его сознание, воспользовавшись физическим бессилием тела. Ноги, служившие ему опорой, казалось, растворялись в невидимой кислоте. Он завис в пространстве между наполовину стёртыми розами дорожки и погасшими люстрами. Дождевые струи продолжали отбивать торжественную дробь. Их звучание стало пронзительно и невыносимо отчётливо. Они свистели слева направо, а потом наоборот. Словно хлёсткие реальные струны, разрезали пространство комнаты, а вместе с ней самого Бойдова. Отсеченные руки беспомощно повисли, выпустив зажатый ранее свёрток. Металлический звук, ударившейся об пол короны, был заключительным аккордом в секущей всё вокруг симфонии.
В этот момент Юля сделала ещё один шаг по направлению к доктору. И тут взгляд её упал вниз. Туда, где около незнакомых мужских ботинок, призывно сверкнув, заискрилась мелкими камешками, перекатываясь с боку на бок, вращаясь, гулко постукивая ребрами, её корона, умоляя о спасении.
Юля подбежала, присев на корточки подхватила её, прижала обеими руками к груди. И оттуда, с колен, посмотрела вверх. Серый, в трещинах, потолок тянулся к ней присосками своих пыльных люстр, пытаясь заслонить незнакомое лицо мужчины, растерянно глядящее на неё сверху, пронизывая взглядом полным горечи и отчаяния. Словно маленькой девочкой, она испуганно глядела на образ божества, когда-то впервые вознесённый над ней приходским священником. Ощущая всевышнее могущество и собственную ничтожность.
