Фридрих Незнанский - Главный свидетель
– Но я должен задать вам, Юрий Петрович, несколько вопросов, которые для меня являются главными. А уже потом скажу о своем окончательном решении. Я могу начать спрашивать?
– Валяйте! Все, что знаю, ваше.
– Отлично. Лида сама к вам пришла или ее кто-то заставил?
– Я беседовал и с ней, и с ее отцом. Идея приглашения адвоката, как мне показалось, была явно не его, но он, в общем, охотно поддержал инициативу дочери.
– А… остальные? Они как отнеслись к этой «инициативе»? – Он опять насмешливо сморщил нос.
– Понятия не имею. Больше я ни с кем не встречался. А что, для вас это важно?
– Я бы хотел, к примеру, знать, что думают на сей счет мой двоюродный братец, его дядя… Эти люди, надеюсь, вам известны?
– Зря надеетесь, нет. Но не исключаю, что они уже могли стать известными моим коллегам, о коих я упоминал. Попозже я свяжусь с Москвой и постараюсь выяснить новости. Из рассказа же Лидии Валентиновны знаю лишь то, что Григорий Носов просто исчез, растворился, так сказать, в пространстве, и брошенная им женщина, родившая прелестного мальчика Васю, названного в честь дедушки по отцовской линии, не видела несостоявшегося своего мужа около двух лет. О чем и не жалеет. Именно это она и просила передать вам. Сразу по приезде. До того, как мы займемся текущими делами.
Репин помолчал, глядя на лежащие на коленях свои кулаки, а потом сказал:
– А… Валентин Васильевич, он как? В смысле, – чего говорил?
– Сказал, что заплатит за вашу свободу любые деньги. Ну то есть поможет дочери заплатить недостающую сумму. К сожалению, защита, при которой адвокат вынужден вести собственное расследование, что нашим законом ему категорически противопоказано, в денежном отношении стоит дороже обычного выступления в судебном заседании, где все факты изложены недвусмысленно и достоверно.
– И дорого?
– Полагаю, у Лидии Валентиновны скоро появится возможность ответить вам лично на этот вопрос.
– А про… про Юлию Марковну вам тоже ничего не известно?
– Ну почему же! Кое-что Лидия мне успела рассказать. И о ней, и о Григории. Да и о вас тоже. Мне показалось, что она очень к вам неравнодушна. Любит или нет – это уже не в моей компетенции адвоката, я предпочитаю оперировать точными фактами. Дело в том, что раньше я работал следователем в Генеральной прокуратуре и остро ощущаю весомость факта, понимаете? Так что, возможно, и любит. А касаемо Юлии Марковны отвечу так: она уже находится в нашей разработке. Время покажет. Еще вопросы?
– Она вам что, и про нас говорила? – настороженно спросил Андрей.
– Слушайте, Андрей Петрович, разве вам мало того, что я уже сказал? Да, она призналась, что однажды в весьма острой для нее ситуации вы нашли способ успокоить ее. Не дать совершить нечто непоправимое. А способ, – Юрий слегка улыбнулся, чтоб не обидеть случайно, – скажем прямо, традиционный, хотя, возможно, в определенных ситуациях и оригинальный. Я нормальный мужик. Лидия Валентиновна выглядит весьма и весьма. И я вас прекрасно понимаю. Но, может быть, перейдем наконец к делу? Или у вас остались еще какие-то сомнения?
– Давайте. Теперь я готов ответить на ваши вопросы.
– Поехали. Я буду записывать и в протокол, и – параллельно – на магнитофон. Не возражаете?
– Я же сказал. На любые вопросы и любым способом. А она хорошо выглядит?
– Во! – Гордеев с деловым видом показал ему большой палец. – Вопрос первый: кто убил Осинцеву?
– Гриша.
– За что?
– Это была инициатива, как вы выражаетесь, его отца Ильи Андреевича и… Меня, кстати, назвали в честь нашего любимого деда, вот так!
– Вы сказали – и?
– И Юлии Марковны, естественно.
– Почему – естественно?
– Да потому, что с уходом из семьи Валентина Васильевича рушилась их знаменитая триада, которой они чрезвычайно гордились: мэрия – архитектурная мастерская – строительная контора. Кто им обеспечил бы следующие миллионные заказы, если бы он ушел и из мэрии, и из семьи?
– Ну из семьи – понятно, но почему еще и из мэрии? Об этом он мне как-то ничего не рассказывал. Напротив, уверял, что просил не трогать его и Инну грязными руками, что он по-прежнему будет выполнять все свои обязательства. А из мэрии, то есть со своего руководящего поста, он ушел ведь уже после смерти Инны. Разве тут что-то не так?
– Может быть, теперь, по прошествии определенного времени, ему все представляется таким образом, не спорю. Но тогда я слышал эти бешеные крики! Эту руготню по сто раз на дню! Эти бесконечные телефонные истерики! Вы не представляете, какой там царил ад! Вот вам и еще один факт, который может подтвердить мои слова. Лида однажды заявила, что отныне ее отец решил наконец покончить с бесконечными чиновничьими бумажками и вечным побирушеством – его, кстати, слово, – и открыть собственную творческую мастерскую. Мол, все идет к тому, что у него вот-вот появятся нужные деньги, а Лида может рассчитывать на то, что ей не придется искать себе хорошую работу, она будет очень скоро тепло устроена под его родительским крылом.
– Откуда деньги – говорил?
– Лида знает точно, а я только предположить могу, что ему их обещала Инна Александровна. Она была богатой женщиной и могла себе позволить отвалить любимому человеку необходимую для его самостоятельности сумму.
– Скажите, Андрей, как по-вашему, а у Поспеловского не могло, я бы так выразился, случайно – либо совсем не случайно возникнуть желание избавиться от своего кредитора?
– Вы в своем уме? – усмехнулся Репин. – Совершенно невероятно! Даже обставленное всякими условностями само такое предположение абсурдно. Надо было знать Инну Александровну! Ее характер…
– А вы знали?
– Мы виделись несколько раз. Главным образом в доме Валентина Васильевича, это уже в Староконюшенном. Куда и Лидия перебралась после развода отца. Нет, вру, какое-то время еще жила в Котельниках. Но после того случая… Ну о котором она вам рассказала, вскоре, может месяц спустя, перебралась на Арбат… А у Инны я был в гостях однажды. С Гришей. В тот самый последний вечер. И, уходя, еще не знал ничего. Все ведь выяснилось лишь на следующий день. А меня арестовали вообще чуть ли не спустя неделю. Вот тогда я и…
– Приняли решение?
– Не сразу. Ко мне Илья Андреевич приезжал на свидание. Любимый дядюшка. Уж как ему это удалось, в Петры-то пробраться, не знаю, но он приехал и имел со мной весьма продолжительную беседу. Результатом которой, честно скажу, после достаточно долгого раздумья, и стало мое признание.
– Значит, это он вас?..
– А кто же еще? Там было выставлено много условий. На целый роман хватит.
– Вы приняли их?
– А что мне оставалось делать? Лидку надо было спасать, потому что… да чего уж, я любил ее. И теперь тоже люблю. Опять же оставлять будущего ребенка без законного отца, то есть без Гришки, тоже было мне как-то… Вы понимаете? Я ж не знал тогда, что он окажется такой сволочью! А если б знал? Сидел бы он сейчас тут, вместо меня. А может, и не сидел бы вовсе, отмазал бы его любимый дядечка… Да, много чего мне было обещано. И все – в парашу! Нет, этого я им теперь спускать не собираюсь… Да, взял вину на себя. Из идиотских и гуманистических побуждений. Взял, а теперь хочу вернуть тому, кто этого заслуживает… А больше Лида ничего не просила мне передать?
– Обязательно! Там, у вашего начальника, моя сумка. В ней мандарины для вас, чай и прочее. Я все это позже принесу…
Зная, куда едет, Гордеев сам купил то, что можно передать осужденному. И конечно, Лидия об этом не думала. Но парень, видно, очень ждал, и грев Гордеева оказался очень кстати.
– Я думаю также, что смогу устроить вам небольшой телефонный разговор с Лидией. Но это завтра, предварительно договорившись с нею. И еще прошу учесть один важный фактор. С момента нашего первого с ней разговора, то есть, можно сказать, с первого же дня, за мной определенно установлена чья-то слежка. Прокололи колеса машины, угрожали по мобильнику, который пришлось оставить в Москве, требуя, чтоб я отказался от вашего дела, и все такое прочее. Другими словами, кто-то очень не хочет вашего освобождения из колонии. Вот и уехал я сюда, не предупредив Лидию, чтобы опять-таки не привлекать ни к себе, ни к ней внимания. Поэтому она и письма, что хотела, не смогла написать. Представляете картину?
– Представляю. Ну ладно, как они, так буду теперь и я. А я вам тоже кое о чем интересном расскажу, о чем, наверное, никогда бы и не стал говорить… Вот же суки!..
– Давайте будем по порядку, – предложил Гордеев.
– Да, давайте. На чем я остановился?
– На желании вернуть обвинение тем, кто его заслуживает.
– Правильно. В тот вечер я ушел от Инны Александровны довольно рано, а Гришка остался. Сказал, что надо еще какой-то чисто семейный вопрос с ней решить. А мне даже в голову прийти не могло! Верите?
– Верю. А как вы у нее оказались-то?
– Ой, дурь собачья! Теперь вспоминать просто стыдно. Она попросила Гришку помочь ей мебель в квартире передвинуть. Ну а он меня на помощь позвал.
