Алекс Норк - Не уходи. XIX век: детективные новеллы и малоизвестные исторические детали

— Не хочу играть сумасшедшую. И так жизнь колесом!

Будет, конечно, играть. Из ревности хотя бы — чтоб не другим досталось.

Попрощались, я иду по Моховой, повторяя те же вопросы.

Еще, вот, один: кто тот тип, нервно общавшийся с жертвой за час до трагедии?

А куда я иду?..

Само собой получается, к Гурьину.

И есть уже хочется, и время подходит.

В зале я оказался первым, заказывать что-то себе одному, показалось мне до прихода других неловким, я лишь велел половому приготовить столик для четверых и отправился в туалет для всех нужных гигиенических надобностей.

Ба-а! да друг мой художник тут именно — мольберт в углу, рядом ящик с красками и прочией атрибуцией, а сам руки оттирает толи спиртом, толи водкой очень дешевой... обрадовался мне чуть ли не до целования.

— А я, Сережа, являюсь сюда — еще никого, вот, думаю, скотиною буду выглядеть — не успел поработать, да уже обжираться пришел.

— Молодец, ты часа четыре писал, пора уж.

Дождался, когда он совсем отчистит от краски руки, и вместе вернулись в зал.

Еще одна приятность — дядя с Казанцевым располагаются за нашим столом, и слышу дядино:

— На взрослого человека анаконда нападет разве с большого голода, а ребенка элементарно сожрет... Сереженька, здравствуй! Это товарищ-художник твой?

Тот представился, смутившись несколько от двух немолодых шикарных господ, один из которых имел генеральский жандармский мундир.

Половой, не без труда, забрал у него на хранение мольберт и ящик, затем уже сели за стол.

— Мою менделеевскую! — сразу потребовал дядя, уже научивший персонал смешивать на 42 градуса, переливать потом для окислороживания несколько раз и только слегка остужать.

«Но не до холодного! — строго наставил он — Холод уничтожает главные вкусовые качества, градус один остается».

Товарищ мой робко взял предложенное меню, и заметив эту в нем неуверенность, дядя сразу же предложил:

— А без больших фантазий — я вот себе возьму стерляжью уху с раковыми шейками, и вам желаю с нехитрости этой начать.

Я чуть тоже не соблазнился, но предпочел всё-таки часто приготовляемые в именье у нас щи со свининой.

Казанцев распорядился подать сначала ему груздей со сметаной, а там, дескать, подумает; и настроение имел не бодрое, а мрачновато-раздумчивое.

— Странности, господа...

— И у меня! — дядя придирчиво осмотрел графин с водкой. — Ты, Серж?

— Нет, я белое, что-нибудь, полусухое.

— Изволь. Принесите бутылочку «Семельон».

— И грузди мне долго ждать? — я такого неспокойного тона у Казанцева еще не слышал.

Грузди появились сразу почти.

Казанцев показал половому — ему налить, не стал закусывать водку и объявил:

— Купец второй гильдии, которому принадлежит дом...

— И который в Мордовии на лесозаготовках, — добавил дядя.

— Который якобы там. Он два года уже лежит на Донском кладбище.

Принесли супницу со стерляжей ухой, и в отдельных тарелочках раковые горячие шейки с тонкими по краям кружками лимона.

Дядя показал половому — обождать, и налить пока водки.

— Как ты сам это понимаешь, Митя?

Казанцев выпил вторую вместе со всеми, и так хорошо заел куском груздя с хлебцем, что у всех заговорил аппетит.

Он и дал паузу приступить к трапезе.

Затем начал:

— Понимаю по тому полуграмотному протоколу из архива — купца опоили. Он не был по жизни пьяницей. Никаких, конечно, прямых доказательств преступления нет. Опий в крови не определялся. Вывод — перепил коньяку, и не выдержало сердце.

— А возраст?

— Сорок два.

— М-м, наследники?

— А никаких, Андрюша. Сейф домашний пуст, будто там крысы гуляли. Тем не менее, купец этот собирался в первую гильдию переходить, уже и взнос сделал.

— Кто дома был на момент смерти?

— Тетушка некая. Но не из прямой родни. Потом она же с торгов этот дом и купила. Вы кушайте, господа.

Он опять удовлетворился груздем, и отказавшись от первого блюда, заказал себе говяжий язык.

Тетушка-тетушка... замелькало у меня, но тут принесли и стали наливать давно любимый мной Семеньол, а вдобавок друг-мой художник попросил слова.

Дядя, впрочем, приказным римским жестом поднял руку:

— Вот пока не удовлетворим себя писчею, и сказать надо — отменного качества, я председательской функцией диалоги все прекращаю.

— Разумно, — согласился Казанцев. — И мягкого вашего хренку принесите.

Задумчивое настроение Казанцева от водки с груздями не проходило — заметил я, хотя сам очень отвлекся отличными щами и мягким некислым вином, а дядя мой с художником и вовсе поглотились на несколько минут гастрономным процессом.

Время ж, однако, скоро себя напомнило.

— Митя, — дядя отер губы салфеткой, — дом, стало быть, принадлежал той тете, а кто еще там жил, кроме этой невнятной племянницы?

Мой приятель опять попробовал поднять руку, но ему все сделали небрежительное «подождать».

— А никто, кроме этих двух. Официально, по крайней мере.

— Некая тетушка, на факультете моем, некоторое время назад заказывала дорогие кварцевые тигли. С ценою не спорила.

— Как давно, Серж?

— Месяца с три.

— Щ-очень совпадает, — протянул дядя.

Казанцеву принесли ароматный язык с крупным варенным горохом.

— Молодец вы, Сережа. Опознание, не сомневаюсь почти, установит ту же самую личность. Только...

— Что «только», Митя?

— Язык, ах, хорош! Только... состава преступления здесь нет пока никакого. И не забывайте, господа, у банды этой немалые деньги — следовательно, адвокат хороший сразу схватится за нарушения в процедурах, попробуй мы оступиться где-нибудь.

— Н-да, у Алана с этим попроще было.

— У твоего Алана, Андрей, наверняка имелось политическое лобби — оно же и судебно-прокурорское, в конечном счете.

— Правда твоя. Теперь об одном моем наблюдении расскажу. Половые у нас есть, в том числе, наблюдательные. — Он показал стоявшему рядом — налить моему товарищу водки, явно того хотевшего. — Провел я, так сказать, массовый опрос. Так вот, во-первых, по физическим данным этот тип никак не превосходил погибшего — скорее, наоборот. Но главное, само его присутствие выглядит чем-то случайным: один из половых слышал вопрос художника — «Не могу понять, чего именно вы хотите». Позже немного донеслось до другого: «Вы не вполне нормальны, господин». И скоро погибший быстро встал и, не прощаясь с тем мазуриком, направился к выходу.

— Постой, Андрей, «мазурик» — мелкий жулик, вор. Ты с чего вдруг так его обозначил?

— А не я. Один из половых так именно его обозвал.

Я вдруг увидел, как наш половой ухмыльнулся, и показал на него глазами другим.

— Ты что, голубчик, отличаешь эту братию? — сразу спросил его дядя.

— Помилуйте, нам зачем? Не то заведение-с. А я слышал, говорили про Кадаши. Там, конечно, кто долго работает, отличит мазурика без сомнения.

Казанцев расценил ненужность лишних ушей и, приказав налить мне вина, а остальным водки, отпустил полового до особой надобности.

— Мазурики, господа, убийцами не бывают. Разве на бытовой почве — сожительницу из ревности по пьянке, и в этаком роде.

— Вот и складывается, Митя, демонстративное что-то.

— Специально на публику, чтоб для отвода глаз?

— Похоже очень.

— Внешняя сила тут, она с того момента себя показывает, как парень бросил учебу в Академии и отправился непонятно на чьи деньги за границу. Вот здесь следует корень искать.

Поиск данного корня, а верней — непонятность самого поискового к «корню» начала, так отметилась сразу во всех головах, что — нет худа без добра — дала пару минут спокойно покушать.

...

А приятель мой, очень пришедший в себя от стерляжей ухи, раковых шеек и правильной водки, заговорил уже без спроса на речь:

— Дамочка та, непростая очень: камуфляжная дамочка.

— Ты про какую?

— А вот в доме живет.

— Стоп-стоп! — дядя даже привстал чуть. — Теперь подробнейшим образом.

Казанцев, намерившейся закурить, вернул в карман портсигар.

— Ну так, значит. Работаю я уже по более часа, сам, как положено, посматриваю в сторону дома того. Вдруг из-за спины, откуда она взялась, женщина молодая. «Творите? — говорит. — Да, неплохо у вас выходит». И быстро, так, к дому. Я только взгляд на нее бросил.

— Никакая, — вспомнилось мне.

— Тут, Серега, ты сильно ошибаешься.

— В чем?

— Знаешь, кто в средние века были лучшими анатомами? В том числе, мышц лица человеческого?

— Художники, — опередил меня дядя. — Один Леонардо чего стоил!

— Верно, благодарю. И в классическом художественном обучении анатомия первую роль играет.

Казанцев все-таки достал портсигар:

— Ну-ну, оглянулись вы на нее... Курить не желаете?

— Ежели позволите — позже, за чаем. Оглянулся, и дальше себе работаю. А профессиональная память тревожит — лицо ее...