Александр Горохов - Смертельный азарт
— Лаборатория! Шершов.
Несколько секунд помолчал, потом сказал мягко:
— Да, Валюша, он появился. Передаю трубку… Илья, это тебя — Валя Всесвятская. Звонит второй раз.
Илья взял трубку и сказал быстро:
— Здравствуй, Валя, как раз хотел позвонить тебе и заехать сегодня…
— Не получится, — ответила она сквозь треск помех. — Я, Илюша, уезжаю.
— Куда?
— В Крым. Меня увозит дядя. Видишь ли, оказывается, я на грани нервного срыва, Илья. Мы уже сидим на чемоданах… Если сможешь, подскочи на вокзал.
— Когда отходит поезд?
— Через час с четвертью. Подойдешь? Шестой вагон.
— Да.
Он положил трубку и увидел, что Шершов напряженно смотрит на него.
— Как она там?
— Да что-то не очень… Я поеду сейчас провожу ее, с вашего разрешения. В Крым уезжает.
— Конечно, конечно, поезжай! — заторопился Шершов. — Такой жестокий удар обрушился на девочку! Всю жизнь при отце и за его спиной. Это правильно, что она меняет обстановку.
Илья был рад сбежать с работы. Он понимал, что весь сегодняшний день в коридорах и курилках будет обсуждаться безнадежность сложившейся ситуации, возникнут дикие проекты писать какие-то петиции правительству, самые глупые начнут собирать подписи под каким-нибудь письмом президенту, а самые активные предложат собраться на митинг где-нибудь у Моссовета, памятника Пушкину или на Октябрьской площади. А жизнь предлагала простые и четкие правила новой игры — сражайся за себя, как можешь, и ни на кого не надейся.
На вокзале он оказался через сорок минут, и, как всегда, здесь бурлила толпа приезжающих-отъезжающих. К тому же вся площадь перед вокзалом кишела продавцами товаров с рук и покупателями — попросту стихийный рынок, который вяло разгоняла милиция. Громкоголосые веселые хохлы предлагали свой товар — от традиционного сала до всяких овощей, а москвичи охотно покупали, поскольку продукты были дешевле, чем в магазинах и на официальных рынках. Все были довольны, строго говоря, ведь это был международный по сегодняшнему времени рынок!
Во всяком случае, подумал Илья, до голодухи да всеобщего отчаяния и в этой стране, и в «Хохляндии» еще далеко.
Валю он увидел еще издали — она стояла у своего вагона рядом с проводником и напряженно всматривалась в лица мельтешащих на перроне людей. Илья помахал букетом только что купленных цветов.
Узкоплечая, с тоненькой шейкой, она метнулась к нему навстречу и сказала, не скрывая радости:
— Как хорошо, что ты успел! Сама не знаю, почему хорошо. Ведь никакого смысла в таких проводах нет, но я…
— Не теоретизируй. — Он подал ей букет и ласково поцеловал в щеку. — Хорошо то, что ты сматываешься отсюда. Передохнешь, оклемаешься и вернешься. А там будем решать наши проблемы.
— Не надо, Илья. Насчет проблем, — слабо улыбнулась она. — У нас с тобой будущего нет, чего уж там. Считай, что я забыла то, что ты сказал мне последний раз по телефону. Да и вообще — я за тебя замуж не пойду.
— Э-ка! Это почему же?
— Не будем вдаваться в теории. Сам просил. Я вот почему хотела тебя увидеть. Папа написал тебе письмо, но я так и не успела передать его тебе. Я оставила письмо на даче, ждала тебя там. Оно в папином кабинете, на столе. Ключи, ты знаешь, под старой собачьей будкой.
— Да ладно! Вернешься, съездим, и я его возьму.
— Нет… Понимаешь, я вспомнила, как он его диктовал, и мне кажется, что ТЫ поймешь — в этом письме есть какой-то скрытый и понятный только вам двоим смысл. Так мне кажется, во всяком случае. Съезди и возьми. Заодно закрой дачу как следует, я не успела.
Он продолжал держать руки на ее худеньких плечах, плохо понимая, что она говорит, ибо в душе его нарастала горькая жалость к этой девчонке, всю свою жизнь положившей на обслуживание своевольного, капризного отца и теперь оказавшейся в полной пустоте. Она даже не знала, за кого ей уцепиться, потому что самостоятельно жить была совершенно не приучена. С детства — безбрежные по советским меркам возможности академика, большие деньги, дачи и машины, пост маленькой хозяйки богатого отцовского дома, лизоблюды и ухажеры. А что теперь? Накопления академика скорее всего съела инфляция последних лет, и вряд ли Всесвятский заботился о том, чтобы переводить свои капиталы в твердую валюту или в золото. Что-то от него, конечно, осталось, но…
— Ты меня не жалей, — вдруг услышал он голос Вали. — Я проживу, и твоего благородного участия мне не надо.
— Что? — спросил он удивленно.
— Я же вижу, что ты собрался взгромоздить на себя заботу обо мне. Не надо.
— Ты обо мне слишком хорошо думаешь, — сказал он, вымучив улыбку. — Я не из тех, кто отвечает за других. Я предложил тебе выйти за меня замуж, но если говорить честно, то в данный момент у меня из головы совершенно не идет другая женщина. Она у меня просто в желудке, как язва, застряла! Причем и видел-то я ее только один раз.
— Правильно. Я так и остаюсь для тебя как сестра. Мы слишком долго были знакомы и привыкли друг к другу, и уже поздно, чтобы между нами возникло какое-то другое чувство. Я это понимаю, так что не мучь себя. Никакой любви между нами нет. Момент упущен. Иди, а то я сейчас снова плакать начну…
— Хорошо, — чужим голосом ответил Илья и отодвинулся от нее.
— Да! Захочешь пожить на даче, так не стесняйся, ведь все соседи тебя отлично знают!
— Нет, — мотнул он головой. — Ни к чему.
Он отодвинулся и пошел по перрону к выходу. Непонятно почему, но чувствовал он себя беспредельно скверно. Быть может, потому, что не мог до конца понять — искренна ли была Валентина в своих словах о том, что они, грубо говоря — «не пара»? Или в душе все-таки надеялась на другое, и ему, Илье, надо было не позволять угаснуть этому слабому огоньку надежды.
Ох, черт побери! Да почему же она от него чего-то ждет? Спартак просит помощи, прилип к нему Корвет — человек совершенно иного мира, Римма туда же, семья соседа Дениса с их пустейшей, но оплачиваемой им работой на телефоне, — и все почему-то числят его человеком сильным, способным не только свою персону провести точным курсом сквозь ураганы и туманы жизненного моря, но еще вывести за собой и других.
А сам он ныне — в полной растерянности, толком не знает даже, чем заняться, не имеет четкого плана не то что на год-другой, а даже на сегодняшний день.
Стоп. На сегодня есть если не план, то четкая задача. Надо организовать женский боевой матч в грязи! Это мероприятие хотя бы даст заработок, и если подсуетиться, то весьма и весьма неплохой. А там — посмотрим.
На работу он решил не возвращаться — никто там теперь за производственной дисциплиной, понятное дело, не следит.
Он добрался до фирмы Корвета и застал его за кормлением своих кровожадных доберманов. Корвет был нежен со своими псами так, как не всякий жених ласков с невестой. Кормил их с руки, и сильные, гладкие до блеска псы осторожно цапали с его ладони куски сырого мяса, прожевывали их без жадности, деликатно — сытые мерзавцы, потому и культурные.
— Две машины с грязью я заказал, — сообщил Корвет. — Яму начнут копать сегодня. Завтра все закончат. Когда у вас это бабье побоище намечается?
— Уточним, — ответил Илья. — Я сейчас съезжу в спортивный клуб «Сенсей», подыщу какую-нибудь соперницу этой чемпионке Алабамы.
— Тут одна проблема возникла, — стеснительно замялся Корвет. — Наша Римуля хочет в драке принять участие.
— Римка? Она что, с ума сошла?!
— Спроси ее сам. Рвется в бой. Кстати сказать, не думай, что она такая уж хиленькая.
— Да что она понимает в рукопашной схватке, да еще в грязи по колено! Эта чемпионка тренирована же специально!
— Брось, Илья. Какая там специальная тренировка! Валяются девки в дерьме да колотят друг дружку как ни попадя. Что ты, по видеомагнитофону фильмов не видел? Римка их уже пять штук просмотрела и заявила, что с такой похабелью запросто справится.
— Ты ее заставляешь? — напряженно спросил Илья.
— С какой стати? Сама лезет. Я ее вчера и сегодня кое на что натаскал, пару приемчиков показал, но, как я соображаю, там дело лишь в выносливости, чтобы выдержать назначенное время и не обмануть публику.
— Да она же пьет как лошадь и курит как паровоз, какая там, к черту, выносливость! Я как-то сдуру перед выходом на ринг сигарету выкурил, так еле-еле три раунда по три минуты оттянул!
— Вчера вечером она пробежала три километра по пересеченной местности без передыха. А сегодня утром — пять. Пульс восстановился через полторы минуты. Не так уж и плохо.
— Но это же общая подготовка, не более того.
— А иного и не надо. Я звонил Альберту. Он сказал, что у его чемпионки рост — метр шестьдесят один, вес шестьдесят девять. Римка выше, но весит на семь килограммов меньше.
— Семь килограммов?! Да это же другая весовая категория! Чудовищная разница!
