Тонущая женщина - Робин Хардинг
Подъездная аллея, ведущая к дому Хейзел, недавно была заново заасфальтирована. В ее конце стоит автомобиль, в котором сидит охранник. Махнув ему в знак приветствия, я проезжаю мимо и, следуя инструкциям Хейзел, паркуюсь на пятачке справа от гаража. Камеры здесь не вижу, но, когда иду к входной двери, замечаю ее и опускаю взгляд. Задний фасад дома, со стороны дороги, непритязательный, но я знаю, что особняк эффектный. Хейзел показывала мне его с берега. Как-то ночью я спустилась к воде, ступая по камням и плавнику, нашла место, с которого ее дом был лучше виден. Это архитектурный шедевр из стекла и металла, восседающий на склоне скалы, – кажется, вот-вот упадет. Через освещенные окна я разглядела изысканный интерьер, но в комнатах никого не было.
Сейчас, приближаясь к входной двери, я смотрю вниз, притворяясь, будто вожусь с ключами. Ключ от дома Хейзел пометила красной точечкой. Я вставляю его в замок. Руки трясутся, но ключ в замке легко поворачивается. Я открываю дверь и переступаю порог.
Меня одолевает желание полюбоваться роскошью помещения открытой планировки. За стеклянной стеной в два этажа простирается синева Тихого океана – великолепный фон для современной элегантной белой мебели с акцентами из темной древесины. Но ведь я – Хейзел. А Хейзел не должна пялиться в изумлении на обстановку собственного дома. Я небрежно бросаю ключи от машины в стеклянную чашу на тиковом буфете и иду в гостиную.
Как бы между прочим подхожу к окнам, любуясь восхитительным видом. Хейзел наверняка тоже так делает. Я не привлеку внимания Бенджамина, если позволю себе с минуту насладиться красотой открывающейся из окон панорамы. На темной воде – пенистые гребни волн, искрящиеся в лучах солнца. Вдалеке на небе собираются тучи. Позже польет дождь. Я отворачиваюсь от океана и с восхищением разглядываю убранство комнаты, оформленной Хейзел: низкий лакированный журнальный столик, на котором художественно разложены книги по архитектуре и археологии; серебряный бюст женщины – есть что-то зловещее в ее безруком силуэте – на мраморном постаменте. На мгновение я воображаю, будто я и в самом деле Хейзел – трагическая героиня в плену красоты и уродства. Престижа и насилия. Отчаявшаяся женщина, решившаяся на бегство.
Мой взгляд падает на черно-белый снимок в серебряной рамке на приставном столике: Хейзел и Бенджамин в день свадьбы. Фото не постановочное, но все равно идеальное. Жених стоит за спиной у невесты, обнимая ее за тонкую талию. На нем темный костюм, на ней – платье-футляр, без изысков, без бретелек. Хейзел смеется, запрокинув назад голову. Лицо Бенджамина угнездилось в изгибе ее шеи. Они оба светятся от счастья. Были ли они тогда счастливы? Когда их брак дал трещину? Я отрываю взгляд от фотографии и перехожу в кухню.
Здесь тоже все белое: гладкие шкафы без ручек, кварцевые столешницы, встроенная техника фирмы «Термадор». Я выдвигаю верхний ящик под блендером стоимостью не меньше двух тысяч долларов; такие используют в ресторанах. И там, на столовых приборах, лежит обещанный конверт. Я хватаю его, оцениваю тяжесть и толщину – не меньше двух дюймов. Я сую конверт в сумку Хейзел, ставлю ее на стол и иду к холодильнику.
Холодильник под завязку забит всякой всячиной: продукты, остатки готовых блюд, бутылки вина, приправы. Такого «нормального» беспорядка я как-то не ожидала увидеть в этом белоснежном дворце. Я достаю из холодильника овощи для салата, кладу их на рабочий стол в центре кухни. Стоя спиной к камере, которая неприметно висит в верхнем углу, я принимаюсь нарезать томаты. Наблюдает ли за мной Бенджамин? Заметил ли, что у меня чуть-чуть дрожат руки, что леггинсы не так плотно облегают меня, как Хейзел? Направит ли он сюда охранника? Но ведь Бенджамин занятой человек. Вряд ли у него есть время следить за тем, как его жена готовит салат. «Мне ничто не грозит», – убеждаю я себя. Не поднимая глаз от стола, от ножа, я методично крошу каждый ингредиент.
Когда салатница наполнена нарезанными овощами, часы на микроволновке показывают 13:28. Хейзел просила, чтобы я выиграла ей два часа. Сорок пять минут я проторчала в раздевалке спортклуба. Дорога до ее дома заняла двенадцать минут. В самом доме я нахожусь почти полчаса. Минут через двадцать можно уходить. О том, чтобы сесть и поесть, не может быть и речи; я беру посудное полотенце и вытираю стол, отскабливая воображаемое пятно. После снова смотрю на часы: 13:30.
Ванная. В уборной нижнего этажа видеонаблюдение не ведется. По словам Хейзел, подробно описавшей мне внутреннюю планировку дома, туалетная комната находится между кухней и кабинетом Бенджамина. Я иду туда.
Уборная просторная: раковина на пьедестале, унитаз, небольшое бархатное кресло – исключительно для красоты. Кто станет рассиживаться в кресле в уборной? Но я сажусь, поглаживаю ладонями темно-красную обивку. Она очень приятная на ощупь. Когда у меня появится своя квартира, я куплю бархатный диван. На деньги, что дала Хейзел, я обставлю свое жилище красивыми вещами. С дорогой обивкой. В женском стиле.
Я кладу руки на фаянсовую раковину и разглядываю в зеркале свое отражение. У нас с Хейзел только волосы одинаковые, никогда другого сходства между нами нет. Цвет лица у меня светлее, черты менее резкие. Если мое лицо будет находиться в фокусе камеры более секунды, Бенджамин сразу поймет, что я не его жена. У меня сдавливает грудь – не продохнуть. Я слишком рискую. Нужно скорее уходить. Но Хейзел необходимо выиграть еще несколько минут.
Я тихо отворяю дверь. Который сейчас час? Можно вернуться под камеру в кухню и там посмотреть время, но я нахожусь рядом с кабинетом Бенджамина. Хейзел упоминала, что камеры в его святилище нет. «Бенджамин ценит приватность», – объяснила Хейзел, хотя сама она по его милости всегда находится под надзором. И мне хочется больше узнать о человеке, от которого бежит Хейзел. Какие книги любит читать садист? Коллекционирует ли он еще что-то, кроме нэцкэ? Можно ли в его кабинете найти объяснение тому, чем вызвана его жестокость? Склонность к извращениям?
Бесшумно я иду по коридору к открытой двери. Вот я уже у кабинета, и вдруг – крк. Что это – птица выронила из
