Кукла Коломбины - Елена Дорош
Завороженно глядела Нюрка, как он садится за рояль и кладет на клавиши бледные пальцы.
Приторно-сладкий и одновременно бархатный голос разносится по залу:
Где слог найду, чтоб описать прогулку,
Шабли во льду, поджаренную булку
И вишен спелых сладостный агат?5
Простые и наивные слова звучали умиротворяюще и совершенно не вязались с неприятным, почти демоническим обликом автора.
Слушая его, Нюрка поймала себя на том, что злится.
Просто ужасно злится!
Да что за люди такие эти артисты-поэты-художники!
Пишут дивные стихи, рисуют прекрасные полотна, сочиняют волшебную музыку, а сами живут такой грязной жизнью! Развратничают, пьют, ненавидят друг друга и убивают!
Как это можно совместить?
Мимо к столику, за которым сидели две дамы с боа на толстых шеях, прошел граф Алешка.
– Граф Толстой, счастливы вас видеть! – воскликнули дамы хором. – Говорят, что вы уезжаете в Лондон!
– Сначала в Париж.
– Ах, Париж!
Ну вот еще один! Имя Алексей Толстой Нюрка, конечно, слышала. Осенью пятнадцатого года, совсем недавно, они с девочками ходили смотреть его пьесу «Выстрел». Постановка ей понравилась. Так вот, значит, кто автор! Граф Алешка!
Ну и как тут не злиться!
И в этот миг, словно желая ее утешить, в зал вошел Блок. Как обычно, мрачный и неулыбчивый. Прохор поставил перед ним запотевший штоф водки.
Нюрка смотрела во все глаза. Она ничего не знает об этом человеке, но почему-то ей совершенно не важно, есть ли у него любовница. Пусть он грешный и слабый. Пусть! Все равно его душа – в его стихах! Это главное.
Нюрка смахнула с ресниц невесть откуда взявшуюся слезинку и призвала себя к порядку.
Раскисла, как кисейная барышня! Еще не хватало!
Она – сыщик. А сыщики не плачут.
Аркадий Нестерович Рудницкий
Вернувшись домой, Нюрка бросилась в комнату к тятеньке, чтобы рассказать о Судейкине, но оказалось, что Афанасий Силыч не приходил, и оставленный Фефой ужин стоял нетронутым.
Заявиться в часть на ночь глядя она не решилась, но, еле дождавшись утра, кинулась в сыскное отделение. К ее огорчению, тятеньки не было и там. Дежуривший Бурмистров сообщил, что сыщиков привлекли к разгону бунтующих рабочих.
– Летучий отряд тоже туда направили. Неспокойно нынче в городе. Политические собираются какие-то маевки устраивать, так и туда, верно, пошлют. А преступники в это время на свободе гуляют, мирных граждан убивают, – возмущался Бурмистров.
Возразить было нечего. Так и есть. Гуляют и убивают.
Она решила дождаться возвращения полицейских, но в тятенькином кабинетике уже кто-то сидел.
Нюрка сунула в щелку нос. Пожилой. В очках. Бородка седая совсем.
Да это же знакомый ей Аркадий Нестерович Рудницкий!
От тятеньки она уже знала, что Рудницкий начинал совсем юнцом у знаменитейшего Ивана Дмитриевича Путилина, первого начальника столичной сыскной полиции. За время долгой службы познал многое: успех и гонения. Однако заслуги его были учтены, и в отставку Рудницкий ушел тайным советником.
А не спросить ли у него? Авось не прогонит!
Она зашла и, вежливо поздоровавшись, назвалась.
– Так вы дочка Афанасия Силыча? Приятно. Даже весьма.
Рудницкий привстал и, взяв ее руку, неожиданно поцеловал.
Нюрка смутилась, но быстро с собой справилась.
– Господин Рудницкий, – начала она, присев на краешек стула.
– Просто Аркадий Нестерович.
– Аркадий Нестерович, – поправилась Нюрка, – можно кое о чем вас спросить?
– Разумеется, сударыня. Буду рад помочь.
– Возможно, вам знакомы фамилия Красин и имя Лев Давидович.
Брови Рудницкого взлетели до небес. Он даже очки снял от изумления.
– Знакомы ли мне? Поразительно, что вам они знакомы!
– Эти господа бывают в «Привале комедиантов». Они показались мне довольно… странными, вот я и…
– Фамилия Льва Давидовича – Бронштейн, по документам Седов, хотя представляется он как Троцкий. Они с Леонидом Красиным входят в некую тайную организацию, которая борется с режимом.
– И при этом на свободе? – ахнула Нюрка.
– Кто-то на свободе, кто-то нет. Но, кажется, дела у них идут неплохо, – усмехнулся Рудницкий.
– А эти господа способны на убийство?
– Способны ли они на убийство? – переспросил Рудницкий и неожиданно хохотнул. – Вы меня насмешили, юная леди! Поверьте, убьют не моргнув глазом, и сделают это мастерски!
– Террористы, значит. Но, возможно, они только политических противников не жалуют?
– Да бог с вами! Обычные бандиты. Ради денег – а им нужно много денег – они прикончат любого. Не погнушаются, не сомневайтесь. Понимаете?
– Понимаю, – ответила Нюрка, хотя на самом деле ничего не поняла.
Ее интересовало не убийство вообще, а конкретное. Могут ли эти господа иметь отношение к преступлениям, которые расследуют они с тятенькой?
Поразмыслив, все же решила, что нет. Не станут они утруждать себя подкладыванием куколок и прочей ерундой.
Нет, политические тут ни при чем, это точно.
Между тем Рудницкий, надев очки, внимательно изучал ее лицо.
– Могу я поинтересоваться, что в данный момент вас так тревожит?
Нюрка метнула на него быстрый взгляд. Смотрит внимательно и без подвоха.
– Признаюсь, Аркадий Нестерович, я совершенно не понимаю этих людей.
– Этих – это каких? Которые посещают кабаре?
– Да. Актеров, художников. Поэтов тоже.
– А для чего, позвольте полюбопытствовать, вам необходимо их понимать?
– Я считаю, что один из них – убийца.
– Даже так? Что ж… Если хотите знать мое мнение, то я бы не удивился. Артистическая богема воспринимает христианскую мораль как нечто совершенно условное. Например, как тему для поэмы или пьесы, а Евангелие – в качестве источника поэтических аллегорий. Они живут, совершенно не сообразуясь с общепринятыми понятиями. Ими управляют страсти. А страсть к убийству – одна из сильнейших.
– Я пришла к тому же выводу, – серьезно ответила Нюрка.
Рудницкий улыбнулся. Интересная эта Анна Чебнева. Лет всего ничего, а рассуждает как взрослый, умудренный опытом человек.
– Некоторых из завсегдатаев я знаю. В свое время слыл заядлым театралом. Сейчас по состоянию здоровья, к сожалению, бываю реже, но… поддерживаю отношения с Сувориным, знаком с Мейерхольдом. Много лет боготворю Веру Комиссаржевскую. Любил недавно почившую великую Марию Савину. В общем, многих из них.
– Меня интересуют трое: Кузмин, Судейкин и Лурье.
Не удивившись такому подбору, Рудницкий задумчиво произнес:
– Все они довольно известны в творческой среде. Но если говорить об убийстве – а мы говорим о нем, верно? – я бы сразу вычеркнул из этого списка Артура Лурье. Для такого поступка этот дамский угодник слишком труслив. Нет, даже не так. Он побоится испачкать рученьки.
– Все убитые были зарезаны ножом.
– Тем более. Нет, он – не герой драмы.
– А
